Пенелопа Дуглас - Панк 57

Я закрываю глаза, а он перемещает губы и зубы к шее, и по спине ползут мурашки. Чем сильнее я сжимаю ноги, тем сильнее разгорается пожар внизу живота.

Я хочу быть еще ближе.

Он прижимается ко мне животом, я прикасаюсь к его губам и запускаю язык как можно глубже, дразня его каждый раз тем, что не даю поцеловать себя в ответ.

– Не останавливайся, – шепчет он.

Услышав смех за дверью, я спрыгиваю и хочу повернуться ко входу в класс.

Но он не выпускает меня. Протягивает руку к двери, щелкает замком, несет меня к стулу рядом с учительским столом, садится и сажает меня на колени лицом к себе. Обхватив за бедра, притягивает еще ближе.

– Ты думала обо мне в выходные? – Мейсен кусает меня за губу и замирает. – А?

Я чувствую его зубы на своей губе. В животе все переворачивается, но я отвечаю:

– Мечтай, мечтай.

Я льну к нему всем телом, впиваюсь в его губы, прижимаюсь к нему бедрами.

– Ты рассказывала своим друзьям какие-то глупости про меня, так ведь? – спрашивает он, тяжело дыша, продолжая целовать и покусывать меня. – Я никогда не хотел никого проучить так сильно, как тебя сейчас. – Он опять притягивает меня к себе, и мой клитор оказывается прямо напротив выпуклости на его джинсах. – Мне стоило подойти к тебе, задрать юбку и залезть на тебя прямо там, чтобы все они узнали, что тебе на самом деле нравится.

Я начинаю качать бедрами, медленно, дразня его, но, когда он в следующий раз пытается поймать губами мои губы, я отворачиваюсь.

– Ты не знаешь, что мне нравится.

– Вряд ли я тебя разочарую.

Его слова повисают в воздухе. Я опускаю глаза и вижу край татуировки, которая начинается на плече и лишь на пару сантиметров заходит на шею. Не могу определить, что это, но наклоняюсь и целую рисунок, медленно поднимаясь вверх по шее, к уху.

– Извини, что подгоняю, – шепчу я, – но меня ждут друзья.

Не хочу уходить, но придется.

Пытаюсь встать, но он притягивает меня к себе.

– Принцесса, так не пойдет.

Его глаза бросают мне вызов, а пальцы гуляют по моим бедрам. Сердце бьется еще быстрее.

– Кто-нибудь может войти, – предупреждаю я.

– И что? Боишься, что кто-то узнает твой маленький грязный секрет?

– Мейс…

Он наклоняется и закрывает мне рот поцелуем. И целует так глубоко, что мне снова хочется обвить его руками.

– Не называй меня так, когда мы заняты делом, – шепчет он, оторвавшись от моих губ.

Не называть его Мейсеном?

– Почему? – спрашиваю я.

– Просто не надо. – Он приподнимает меня за плечи и встает, вынуждая меня слезть с его коленей. – А теперь сделай мне одолжение. Иди в столовую и посиди у Трея на коленях, если тебе не трудно. Хочу посмотреть на твоего гребаного кавалера. Он ведь не будет знать, что эта аппетитная попка терлась о мой член всего пару минут назад.

Он улыбается, а на лице печать жестокости. Я делаю глубокий вдох, поднимаю голову и стараюсь выглядеть равнодушной.

Но сердце колотится с частотой отбойного молотка. Что за сволочь.

Прежде чем успеваю придумать остроумный, саркастичный или, наоборот, по-детски невинный ответ, он обходит меня, подходит к двери и растворяется в коридоре, впуская в комнату звуки из столовой.

Горло чуть сжимается, но я сдерживаю слезы. Развернувшись, смотрю в окно на свое отражение. Моргаю, глотая слезы, и внимательно осматриваю лицо, проверяя, не размазались ли тушь и помада, не растрепались ли гладко уложенные волосы.

Убеждаюсь, что девушка, которая выбралась наружу несколько минут назад, снова надежно спрятана внутри.

Делаю глубокий вдох, выхожу в коридор и иду в столовую, к друзьям.

Сидя в пустой кабинке колеса обозрения, я запрокидываю голову и закрываю глаза, подставляя лицо ночному ветру.

Вдалеке шумит океан, волны обрушиваются на берег, заполняя темноту своим незримым присутствием где-то далеко за спиной. Эта кабинка еще поскрипывает на ветру. Остальные давно заржавели.

Походная лампа, которой я обычно пользуюсь в комнате в подземелье, закреплена у меня над коленями, на которых лежит тетрадка. Я сжимаю ручку.

Открываю глаза и записываю две последних строчки. Тьма почти кромешная, и я с трудом могу разглядеть, что пишу. Хотя ничего страшного: можно записать слова сегодня, а перечитать завтра, на свежую голову.

Я пишу эту песню уже два года, с тех пор как Райен начала рассказывать в письмах про «чирлидершу». Застрял на полпути, потому что не был уверен, чем закончится история, которую мне так нужно рассказать. Я знал, какое впечатление она производит, только со слов Райен, и не имел возможности зайти дальше.

Но, уходя из школы два дня назад, после того как она наконец побывала у меня в руках в классе физики, я ощутил уже почти забытое желание писать и снова начал чувствовать.

Она знает, как сводить меня с ума, на публике делая вид, что я грязь у нее под ногами, но не в силах насытиться мной наедине. Ее язык, губы, одержимость моей сережкой, то, как она ко мне прижималась… Если бы не пара лишних слоев одежды, я бы уже побывал внутри…

Да, не стоит превращать это жалкое подобие секса в привычку. Она так меня заводит, что я хочу снять с нее все, кроме юбочки, едва прикрывающей попу, и ощутить каждый ее сантиметр. Если бы вся ее шайка знала, как сильно их принцесса хочет меня… Но я поднимаю глаза на ночной парк и осознаю.

Нет. Не меня.

Мейсена.

Черт, я не могу это так оставить. Нужно либо все прекратить и исчезнуть, либо все ей рассказать. Она никогда не простит меня за такое предательство, за то, что крутился прямо у нее под носом и едва не затащил ее в постель.

– Как же я сразу не догадался, что ты здесь! – слышится чей-то голос. Вздрогнув, я смотрю вниз.

Там стоит Дейн с фонариком в руках.

Наблюдаю, как он карабкается по балкам к тому месту, где сижу я (это примерно на пять кабинок выше земли), и тяжело вздыхаю. Я занят. Впервые за долгие месяцы пишу, такая удача.

– Вы с кузеном в детстве очень любили это место, – кричит он. – Я должен был догадаться, что ты прячешься здесь.

Он лезет наверх, мимо пустых кабинок, и забирается на балку, на которой висит. От лишней нагрузки колесо поскрипывает, но не двигается с места. Годы дождей и влажного морского ветра сделали свое дело.

Он садится рядом, и я замечаю, что на нем черная футболка с логотипом нашей группы. Наше название, Cipher Core[8], и какой-то «арт» авторства Дейна на левой стороне груди. Дома у меня осталось несколько таких футболок. Даже у Энни они были, она обычно в них спала.

Взгляд Дейна падает на тетрадку, а потом он поднимает глаза, и шестеренки в его голове начинают крутиться.

– У тебя есть что-то для меня? – он спрашивает про текст.

Я усмехаюсь про себя и протягиваю ему тетрадку. Какого черта? Пусть скажет мне, что это отстой, и я смогу наконец забросить это дело. Тогда мы сможем просто пойти в «Палочки» и напиться.

Но он только бегло проглядывает текст. А потом нерешительно поднимает глаза на меня, будто подбирает слова.

– Мужик, твой отец в последнее время выглядит неважно, – говорит он, стараясь не выдать голосом беспокойства. – Магазины закрыты, он больше нигде не появляется, никто его не видит. Он скучает по тебе.

– Он скучает по Энни.

– После того, что случилось с Энни, он продолжал ходить на работу, – подмечает Дейн. – Перестал только после твоего отъезда.

Я кладу руку на спинку сиденья и чешу лоб. Он больше не ездит по своим магазинам? Не открывает их и вообще ничего не делает?

Дейн прав. Отец очень тяжело переживал смерть Энни, но не отказался от своих обязательств. От всех, кроме меня, конечно. Дал мне ту свободу, которой мне так не хватало.

Однако он продолжал следить за домом, управлять магазинами, заниматься документами и бегать по утрам.

Хоть мне так ни разу и не позвонил.

Если ему так тяжело, если я ему так нужен, почему бы не сказать об этом?

Я уже давно не могу поговорить с тобой. Я отчаялся найти к тебе подход.

Чувство вины вновь начинает проявлять свои смутные очертания через пелену гнева, застилающую глаза. Энни любила его. Она бы не хотела, чтобы он остался один.

Я смотрю на Дейна и вижу, что он читает мой текст, подсвечивая тетрадь фонарем. Его глаза медленно, внимательно двигаются по бумаге, он не пропускает ни единого слова.

А потом поднимает взгляд, мы встречаемся глазами, и он кивает.

– Мы готовы начать работать. Ты возвращаешься домой?

Не знаю. Были причины, по которым я уехал, но теперь, боюсь, у меня появились причины остаться. Они другого рода. И это проблема.

Нельзя было так сильно сближаться с Райен. Теперь все слишком сложно. Уехать и сохранить друга или остаться и потерять ее навсегда.

– Мне осталось доделать одно дело, – говорю ему я. – А потом вернусь домой.

Подходя к дому, сбавляю темп и на ходу смотрю на часы. Уже за полночь, на улице тихо, все дома стоят темные.

Кроме одного.

Я смотрю на двухэтажный кирпичный дом, где в одном окне горит свет. Это кабинет, и внутри движется фигура. Все машины стоят на дорожке возле дома, «камаро» Трея – посередине.

То, что мне нужно, находится в этом доме.

Кое-что – мое, принадлежащее моей семье. И я заберу это. У этого урода в пятницу вечером игра по бейсболу, и вся семья будет там. Тогда я смогу пробраться в дом и покинуть его незамеченным.

Тень снова проплывает мимо большого окна кабинета. Я слежу за ней. Теплый свет внутри создает ощущение уюта, и от этого щемит в груди. Как приятно думать, что твои дети в безопасности, под крышей твоего дома, спят в теплых кроватках, окружены любовью, что их мир идеален.