Лорен Оливер - Паника

– Хезер! – Энн отстранилась, но оставила руку на ее плече. Другой рукой она убрала волосы с лица Хезер, где они прилипли к коже. Хезер была слишком расстроена, чтобы смутиться. – Послушай меня. Я не знаю, что это значит для тебя и Лили.

То, что я держала здесь тигров, было незаконно. Если твоя мама или власти округа хотят раздуть из этого шумиху, полицейские могут заставить тебя отправиться домой. Я сделаю все возможное, чтобы вы остались здесь столько, сколько захоти-те, но…

Хезер чуть не поперхнулась.

– Так вы… вы не выгоните меня отсюда?

Энн удивленно посмотрела на нее:

– Нет, конечно.

– Но… – Хезер не могла в это поверить. Должно быть, она ослышалась. – Это ведь я выпустила тигров. Это полностью моя вина.

Энн потерла глаза и вздохнула. Хезер никогда не воспринимала ее как пожилую женщину, но в этот момент она действительно выглядела на свой возраст. Ее пальцы были хрупкими и веснушчатыми, а волосы – тусклыми и абсолютно седыми. Однажды она умрет. У Хезер по-прежнему стоял ком в горле от слез, и она попыталась побороть это чувство.

– Знаешь, Хезер, мы с мужем прожили тридцать лет. Мы были вместе с самого детства. Когда мы впервые встретились, у нас ничего не было. Мы провели медовый месяц, путешествуя автостопом по Калифорнии и ночуя в палатках. Мы не могли позволить себе что-то большее. Иногда наступали действительно сложные времена. Он бывал капризным… – Она сделала беспокойный жест руками. – Я веду к тому, что, если ты кого-то любишь, о ком-то заботишься, нужно не забывать об этом и в хорошие, и в плохие времена. А не только, когда вы счастливы и все легко. Понимаешь, о чем я?

Хезер кивнула. У нее было такое ощущение, будто в ее груди находился стеклянный шар – что-то хрупкое и красивое, что может разбиться, если она скажет что-то не то или каким-либо образом нарушит равновесие.

– Так вы… вы на меня не злитесь? – спросила она.

Энн почти засмеялась.

– Разумеется, я злюсь, – ответила она. – Но это не значит, что я хочу, чтобы ты ушла. Это не значит, что я больше о тебе не забочусь.

Хезер опустила взгляд на свои руки. Ей снова стало тяжело говорить. На секунду ей показалось, что она поняла что-то очень важное, поняла истинное значение любви – простой, чистой и ничего не требующей взамен.

– Что будет дальше? – спросила она спустя минуту.

– Я не знаю. – Энн взяла Хезер за руку и сжала ее. – То, что ты напугана, – это нормально, – сказала она тихо, будто бы говорила по секрету.

Хезер вспомнила о Бишопе и о ссоре с Нэт. Она вспомнила обо всем, что случилось с ней этим летом, обо всех изменениях, обо всем напряжении и странных переменах, как будто ветер теперь дул совершенно с другой стороны.

– Я все время боюсь, – прошептала она.

– Только глупцы ничего не боятся, – ответила Энн. – Не бояться – не значит быть храбрым. – Она встала. – Пойдем, я поставлю чайник. Чай уже совсем остыл.

В полиции Бишоп сознался практически во всем. Его допрашивали добрых три часа, а затем, наконец, отпустили домой к отцу до вынесения официальных обвинений.

Но он солгал об одном. Игра еще не кончилась. Оставалось еще трое игроков.

Настало время финального испытания.

Настало время Поединка.

Додж знал, что рано или поздно Бишоп придет к нему. Это был лишь вопрос времени. Но ждать ему пришлось недолго. Спустя три дня после того, как Бишоп сознался в поджоге дома Грейбиллов, Додж вернулся с работы и заметил его машину. Бишопа в ней не было, и Додж удивился, что Дэйна пустила его в дом. Он сидел на диване, руки на коленях, а колени чуть ли не упирались в подбородок – такой высокий был Бишоп и такой низкий был диван. Дэйна читала в углу, как будто они с Бишопом были друзьями, а его визит – обычным делом.

– Привет, – поздоровался Додж. Бишоп с облегчением поднялся. – Давай выйдем на улицу.

Дэйна подозрительно посмотрела на Доджа. Он знал, что она ждала от него знака, что все в порядке. Но он не стал развеивать ее подозрения. Она предала его, переиграв сценарий. Паника была их игрой, они вместе разработали этот план и оба хотели отомстить.

Разумеется, Додж знал, что ничто не сможет вернуть его сестре здоровье, и то, что он изувечит Рэя или даже убьет его, не поможет Дэйне восстановить ее ноги. Но в этом и был весь смысл – Люк и Рэй Хэнрэхэн забрали у Доджа то, что он никогда не сможет вернуть. Поэтому Додж собирался забрать что-нибудь у них.

Теперь, когда Дэйна переменилась и стала кем-то, кого Додж уже не знал, говоря ему, что он ведет себя незрело, критикуя его за то, что он играет в Панику, и проводя все свое время с Рики, он еще сильнее чувствовал обиду. Это было несправедливо. Это была полностью вина Хэнрэхэнов.

Кто-то должен за это заплатить.

На улице он жестом пригласил Бишопа следовать за ним по кварталу Мэт. Здесь впервые были какие-то признаки жизни. Несколько людей сидели на своих провисающих крылечках, курили и пили пиво. Одна женщина тащила во двор телевизор. Все надеялись хоть краем глаза увидеть тигра – в течение нескольких дней все стали этим одержимы.

– Я вне игры, – резко сказал Бишоп. – Я не получу свою долю. Все было бессмысленно. – В его голосе была горечь. Додж даже посочувствовал ему. Интересно, почему Бишоп вообще согласился судействовать? И почему вообще люди соглашались быть судьями? Может, все они – игроки, судьи и даже Диггин – имели свои секреты. Может, деньги были только верхушкой айсберга, а на кону было гораздо большее для каждого из них.

Додж спросил:

– Мы почти закончили. Зачем давать задний ход сейчас?

– У меня нет выбора. Я нарушил правила. Я все рассказал. – Бишоп снял свою бейсболку, прошелся рукой по волосам, а затем напялил ее обратно. – Кроме того, меня все это бесит. И всегда бесило. Гребаная Паника. Она сводит людей с ума. Она сама – безумие. Я согласился только потому, что… – Он посмотрел на свои руки. – Я хотел отдать Хезер свою долю, – тихо сказал он. – А когда она стала участвовать, мне пришлось продолжить. Чтобы помочь ей. И уберечь ее.

Додж ничего не сказал. В каком-то смысле ими обоими двигала любовь. Доджу стало жаль, что он не узнал Бишопа получше. Он о стольком жалел. Например, о том, что он не проводил больше времени с Хезер. Они могли стать настоящими друзьями.

И, разумеется, Нэт. С ней он просто феерично все испортил.

Неужели вся жизнь так и пройдет в сожалениях?

– Ты когда-нибудь делал что-то плохое из лучших побуждений? – неожиданно спросил Бишоп.

Додж чуть не рассмеялся. Но вместо этого он просто ответил:

– Да.

– Что это значит? – спросил Бишоп. – Мы плохие или хорошие?

Додж пожал плечами.

– Я думаю, и то и другое, – ответил он. – Как и все. – Его вдруг охватило чувство вины.

То, что он собирался сделать с Рэем, было очень плохо. Хуже всего, что он когда-либо делал.

Но старая поговорка гласит: «око за око, зуб за зуб». Он просто следовал ей. Хотел расквитаться с Рэем.

В конце концов, не он все это начал.

Бишоп повернулся к нему и остановился.

– Мне нужно знать, что ты собираешься сделать, – сказал он. Стоя там и не зная, куда деть свои большие руки и ноги, он выглядел таким потерянным.

– Я продолжу играть, – тихо ответил Додж. – Мы почти закончили. Но не совсем. Пока.

Бишоп громко выдохнул, будто Додж ударил его в живот, хотя он, по-видимому, ожидал этого. Вдруг Додж понял, как он может помочь Бишопу, как он может сделать что-то хорошее хотя бы для разнообразия, не дав при этом выиграть Рэю.

– Я могу позаботиться о Хезер, – сказал Додж. Бишоп удивленно посмотрел на него. – Я могу сделать так, чтобы ей не пришлось бороться с Рэем. Я позабочусь о том, чтобы с ней ничего не случилось. Идет?

Бишоп изучал его несколько долгих минут. Додж знал, что у него внутри идет борьба, – возможно, он не доверял Доджу до конца. Додж не мог винить его за это.

– Что мне нужно сделать? – спросил Бишоп.

У Доджа словно гора свалилась с плеч. Он был еще на шаг ближе к цели. Все кусочки мозаики складывались воедино.

– Машина, – ответил он. – Одолжи мне машину.

Додж боялся, что Хезер не станет его слушать. В конце концов, именно он сказал ей, что все сделки расторгнуты и никто не будет делиться выигрышем. Но когда он попросил ее о встрече у Дот, Хезер согласилась. Было десять вечера – единственное время, когда в закусочной было пусто в перерыве между суетой во время ужина и полуночниками. В это время парочки выползали из соседнего бара и приходили за блинами с кофе, чтобы протрезветь.

Додж объяснил Хезер, что она должна сделать. Она заказала кофе с небольшим количество сливок. Теперь она смотрела на него, попивая кофе. Хезер поставила кружку на стол.

– Ты хочешь, чтобы я проиграла? – спросила она.

– Говори тише, – ответил Додж. Его мама работала в первую смену и наверняка сейчас гуляла где-то с Биллом Келли – теперь они были почти совсем неразлучны, – но в Дот он знал еще некоторых людей. Включая Рики, которого он видел каждый раз, когда дверь в кухню открывалась и закрывалась. Он улыбался и махал ему, как придурок. Доджу пришлось признать, что он довольно неплохой парень. Он передал им бесплатный жареный сыр и немного сырных палочек из моцареллы.

– Послушай, ты ведь не хочешь бороться с Рэем, ведь так? Этот парень – настоящий зверь. – Додж почувствовала, как у него сдавливает горло. Он задумался, почему он это делает – вспомнил о том, как Дэйна первый раз приехала домой в инвалидной коляске, о том, как она выпала из кровати и звала на помощь, будучи не в состоянии забраться обратно. О Дэйне в инвалидном кресле, которая была под кайфом от обезболивающих и пребывала практически в коматозном состоянии. И даже несмотря на то, что последнее время она, похоже, чувствовала себя лучше, счастливее и даже была преисполнена надеждой, он, Додж, никогда не забудет того, что с ней случилось. – Он собьет тебя с дороги, Хезер. Ты в любом случае проиграешь.