– Я скоро вернусь, – сказала она Лили. Хезер не чувствовала этих слов, будто их произнесла не она, а кто-то другой. Внутри нее бушевала ярость, которая усиливалась от знания всего остального.

Бум, бум, бум.

Из дома доносилась музыка, от которой практически тряслись стены. Свет был включен, а жалюзи опущены. Хезер видела покачивающиеся силуэты, которые, похоже, танцевали. Она не заметила их раньше, потому что слишком переживала за Лили. У нее перед глазами по-прежнему стоял образ крохотной фигуры, сжавшейся под жалкой березой – практически единственным деревом, которым мог похвастаться трейлерный парк «Свежие Сосны».

Мама прогнала меня. Она сказала, чтобы я поиграла во дворе.

Бум, бум, бум.

Хезер была у двери. Заперто. Изнутри послышался смех. Она без труда вставила ключ в замок; значит, ее не трясло. «Странно», – подумала она, а затем: «Может, я смогу выиграть Панику в конце концов».

Она толкнула дверь и прошла внутрь.

В доме было три человека: Криста, Бо и Морин из трейлера № 99. Они застыли на месте. Хезер тоже застыла. Ее тут же охватило чувство, будто она пришла в пьесу, но забыла все свои реплики – она не могла дышать, не знала, что делать. Сверху лился яркий свет. Все трое выглядели как актеры. Актеры, которых ты видишь слишком близко. Они были загримированы. Но их макияж был ужасен – казалось, что он начинал течь, медленно деформируя их лица. Их глаза были яркие и блестящие – как у кукол.

Хезер сразу все поняла – голубая дымка, пустые пивные бутылки, переполненные чашки, использующиеся в качестве пепельниц, наполовину пустая бутылка водки.

И маленькая голубая пластиковая тарелка на столе, на которой еще виднелись нарисованные персонажи улицы Сезам – тарелка Лили, на которой теперь лежали тонкие дорожки белого порошка.

Хезер будто бы ощутила физический удар от всего этого. Быстрый и сильный удар под дых. На мгновение ее мир окрасился в черный цвет. Тарелка. Тарелка Лили.

Момент прошел. Криста неуверенно поднесла сигарету к губам, едва не промахнувшись.

– Хезер Линн, – невнятно сказала она. Затем похлопала себя по рубашке и по груди, будто бы надеясь найти там зажигалку. – Что случилось, малышка? Почему ты смотришь на меня, как на…

Хезер накинулась на нее. Прежде чем ее мать успела договорить, прежде чем она успела поду-мать о том, что делает, вся ее ярость оказалась в ее руках и ногах. Она взяла голубую тарелку, испещренную порошком, словно шрамами, и бросила ее в Кристу.

Морин и Бо закричали. Криста едва успела пригнуться. Она попыталась выпрямиться и, шатаясь, сумела лечь на колени к Морин, сидящей в кресле. От этого Морин закричала еще громче. Тарелка разбилась о стену с глухим стуком, и воздух тут же заполнило белым порошком, словно снегом. Было бы смешно, если б не было столь ужасно.

– Какого черта? – Бо сделал два шага в сторону Хезер, и на какое-то мгновение ей показалось, что он ее ударит. Но он просто стоял, сжав кулаки и покраснев от злости. – Какого черта?

Криста смогла встать на ноги:

– Что, черт подери, ты о себе возомнила?

Хорошо, что их с Хезер разделял кофейный стол. В противном случае она не могла полностью за себя отвечать. Она хотела убить Кристу. На самом деле убить.

– Ты отвратительна! – Ее голос звучал искаженно, будто голосовые связки были чем-то обернуты.

– Убирайся. – Криста стала краснеть. Ее голос начал повышаться, и ее трясло так, будто что-то вот-вот что-то взорвется. – Убирайся! Слышишь? Убирайся! – Она дотянулась до бутылки водки и бросила ею в Хезер. К счастью, она сделала это слишком медленно, и Хезер легко отошла в сторону. Она услышала звук разбивающегося стекла и почувствовала всплеск жидкости. Бо обвил Кристу руками, сумев удержать ее. Она все еще вопила, извиваясь, как животное. Ее лицо было красное, искривленное и ужасное.

И вдруг вся злость, змеей извивающаяся внутри Хезер, прошла. Она ровным счетом ничего не чувствовала. Ни боли. Ни злости. Ни страха. Ничего, кроме отвращения. У нее было странное ощущение, будто она в собственном теле парит над всем происходящим.

Она повернулась и пошла в свою комнату. Вначале она проверила пластмассовую шкатулку в верхнем ящике, где хранила сережки. Там не было ничего, кроме сорока долларов. Ну разумеется. Ее мать их украла.

Это вызвало у нее не новый приступ ярости, а лишь новую волну отвращения. Животные. Они – просто животные, а Криста – их самый худший представитель.

Она положила в карман две двадцатки и быстро прошлась по комнате, собирая вещи в рюкзак Лили – туфли, носки, рубашки, белье. Когда рюкзак наполнился, она сложила вещи в стеганое ватное одеяло. Оно им в любом случае понадобится. И зубные щетки. Она вспомнила одну журнальную статью, где говорилось, что зубные щетки возглавляют список вещей, которые забывают положить путешественники. Но она не забудет. Она спокойна и рассуждает трезво. Она в своем уме.

Она забросила рюкзак на одно плечо – он был такой маленький, что она не могла надеть его на оба плеча. Бедняга Лили. Хезер хотела взять с кухни еды, но для этого ей бы пришлось проходить мимо матери, Бо и Морен. Она предпочла обойтись без этого. Там все равно вряд ли нашлось бы много еды.

В последнюю секунду она взяла с комода розу – ту самую, которую Бишоп сделал ей из металла и проволоки. Это будет ее талисман.

Хезер подняла одеяло, в котором теперь была завернута вся одежда и обувь, и побрела к двери. Она боялась, что мать будет пытаться остановить ее, но об этом не стоило беспокоиться – Криста сидела на диване, рыдая в объятиях Морин. Ее волосы беспорядочно свисали. Хезер слышала, как она причитала: «все делала… все сама». Разобрать можно было только отдельные слова. Она слишком надралась, чтобы говорить внятно. Бо ушел. Наверняка, это из-за того, что от наркотиков теперь не осталось ничего, кроме крошек на ковре. Возможно, он ушел, чтобы достать еще.

Хезер толкнула дверь. Это и неважно. Она больше никогда не увидит Бо. Никогда не увидит свою мать, или Морин, или свой трейлер. Спускаясь с крыльца, она в какой-то момент чуть не заплакала. Больше никогда. Эта мысль принесла ей такое облегчение и в то же время волнение, что она чуть ли не побежала вприпрыжку.

Но плакать было нельзя. Не сейчас. Нужно быть сильной. Ради Лили.

Лили уснула на переднем сиденье. Ее рот был открыт, а волосы слегка раздувались от печки. Ее губы уже не были синими, и она больше не дрожала.

Она не проснулась, пока они не выскочили из «Сосен» на двадцать второе шоссе.

– Хезер? – позвала Лили слабым голосом.

– Что, малышка? – Хезер пыталась улыбнуться, но не смогла.

– Я не хочу туда возвращаться. – Лили отвернулась и уперлась лбом в стекло. В отражении ее лицо было бледным и узким, как конический огонек пламени.

Хезер крепче обхватила руль.

– Мы не вернемся туда, ясно? Я обещаю.

– Куда мы поедем? – спросила Лили.

Хезер протянула руку и сжала колено Лили. Ее джинсы наконец высохли.

– Мы что-нибудь придумаем. Идет? У нас все будет хорошо. – Дождь не переставал лить; машина нарезала на дороге волны, отправляя потоки жидкости в канаву. – Ты мне веришь?

Лили кивнула, не отворачиваясь от стекла.

– У нас все будет хорошо, – повторила Хезер и положила обе руки на руль, крепко его сжимая.

Она понимала, что они не могли поехать к Бишопу или Нэт. Она взяла машину своей матери и не собиралась возвращаться, а это можно было расценивать как угон. Поэтому, когда мать протрезвеет и поймет, что случилось, она первым делом решит искать машину у друзей Хезер.

Будет ли она вызывать полицию? Будут ли они ее разыскивать? Возможно, ее мама убедит их, что Хезер – малолетняя правонарушительница, и они прижмут ее к стенке.

Но пока об этом рано волноваться.

Никто не знал, где они, и это главное. Им с Лили нужно быть очень-очень осторожными в ближайшие несколько недель. Как только у них будет достаточно денег, чтобы уехать из Карпа, они уедут. А пока им нужно прятаться. Машину тоже нужно спрятать и ездить на ней только ночью.

Вдруг ее озарила идея – квартал Мэт. Он был завален старыми автомобилями и брошенными домами. Никто и не заметит, что там появилась еще одна дряхлая тачка.

Лили снова уснула и уже начала тихонько храпеть. В квартале Мэт было еще мрачнее, чем обычно. Из-за дождя изрытая дорога превратилась в ил, и Хезер было трудно даже просто удерживать руль. Было сложно сказать, какие дома были заняты, а какие – нет, но наконец она нашла местечко рядом с навесом для сарая и старый «Бьюик», разобранный почти до металлического каркаса. Там она могла поставить машину так, чтобы ее практически не было видно со стороны дороги.

Хезер заглушила мотор. Нет смысла тратить бензин. Теперь им придется экономить.

Было бы удобнее расположиться на заднем сиденье, но Лили уже уснула, а Хезер сомневалась, сможет ли она вообще спать – еще не было даже шести вечера. Поэтому она потянулась на заднее сиденье и вытряхнула все из одеяла. Еще час назад эти вещи валялись на их кроватях, на полу их комнаты. В их доме.

Бездомные. Она только сейчас вспомнила это слово и тут же выбросила его из головы. Это было некрасивое слово. Слово, от которого дурно пахло.

«Беглецы» звучало лучше, даже немного привлекательнее.

Хезер накрыла Лили одеялом – осторожно, чтобы не разбудить. На заднем сиденье она нашла кофту с капюшоном, надела ее поверх своей рубашки и плотно затянула веревочки. Хорошо, что сейчас лето – слишком холодно не будет.

Она вдруг поняла, что мобильный лучше выключить, чтобы не разряжался. Но перед тем, как это сделать, она написала сообщение Нэт, Доджу и Бишопу. Он сам сказал, что так или иначе он тоже в этом участвует.

Я передумала, написала она. Я снова в игре.

Теперь Хезер шла ва-банк[33]. Ради Лили. Забудь обещание, данное Нэт. Деньги будут ее, и только ее.