— В гареме халифа Синнебара, — с поразительной откровенностью объяснила Ронуин. — Рашид аль-Ахмет сделал меня второй женой, потому что любил, но я хранила в сердце воспоминания о нашей с тобой любви. А твои признания оказались ложью! Я так стремилась в Хейвн! К тебе, Эдвард. Хорошо же ты меня встретил!

— Потаскуха! — в бешенстве прошипел тот. — Валялась в постели с чужим мужчиной и смеешь признаваться в этом?

Ронуин печально покачала головой, но жалела она не себя, а его. Ее такой поворот судьбы не сломил.

— Бедный Эдвард, — участливо прошептала она.

— Неужели халиф находил наслаждение в твоем ледяном сердце и неподатливом теле? — глумливо фыркнул Эдвард.

— С ним я познала истинный смысл страсти, — спокойно сказала она. — Да, он заставил меня кричать от экстаза. И все потому, что дал себе труд узнать истинную причину, по которой я боялась мужских объятий. Он избавил меня от моих страхов. Я вернулась, чтобы разделить с тобой все, чему он меня научил. Но выяснилось, что я осталась бездомной соломенной вдовой. Теперь нужно решать, что делать дальше. Как отважился ты, имевший столько любовниц, осуждать меня? Ты не только опозорил мое и свое имя, но совершил страшную ошибку. Берегись, Эдвард, до моего отца дойдет, какое оскорбление ты ему нанес. Королю придется умасливать ап-Граффида, расплачиваясь за твою вину. Во время путешествия я узнала, что король нездоров. Говорят, он не дотянет до Рождества. Но еще до этого срока я добьюсь суда над тобой, обещаю. — Холодно усмехнувшись, Ронуин обратилась к Кэтрин:

— Можешь взять его себе, госпожа. Видно, ты и в самом деле лучше подходишь ему. Я не причиню зла ни тебе, ни ребенку, которого ты носишь. Мой брат и я знаем на собственной шкуре, что такое клеймо незаконного рождения. Оно жжет кожу даже королевских детей.

— Но куда ты пойдешь? — встревожилась Кэтрин.

— Не ведаю, — ответила Ронуин, немного подумав.

— Тогда останься в Хейвне, — великодушно предложила Кэтрин и, повернувшись к покрасневшему от ярости мужу, твердо заявила:

— Это мой дом, и я в нем хозяйка. Как бы ты ни гневался на госпожу Ронуин, нельзя выбрасывать ее на улицу после трудного путешествия. Такова моя воля.

— Как пожелаешь, дорогая, — ответил он и поднял глаза на Ронуин.

— Где Глинн?

— Там, куда до него не дотянутся твои руки!

— Неужели считаешь, будто я способен причинить ему зло? — взорвался Эдвард.

— Когда-то ты был моим мужем и я безгранично тебе верила. Но, предав меня, ты предал и Глинна, — отрезала она. — Госпожа Кэтрин, я благодарю тебя за доброту, но мне лучше покинуть этот замок. — Поклонившись всем, Ронуин вместе с Отом и Дьюи вышла из зала.

Рейф долго смотрел ей вслед. Хорошенькая девушка стала неотразимой женщиной, К тому же она умна.

Недаром поняла, что Кэтрин — самая подходящая жена для Эдварда. Ее слова о безграничной страсти пробудили в Рейфе непреодолимое влечение к ней. Интересно, каким образом она собирается добиваться справедливости? Как ни странно, он сразу поверил, что она не желает зла ни Кэтрин, ни ребенку. Но что теперь станется с Ронуин, дочерью Ллуэлина?

Она выехала из замка с высоко поднятой головой, но глаза застилали непрошеные слезы. Алия была права: Эдвард никогда не любил ее по-настоящему, и осознание этого жгло сердце и душу. Как она могла быть настолько наивной! Лучше было остаться с халифом… но что теперь об этом жалеть! Ворота Синнебара закрыты для нее так же плотно, как и Хейвн-Касл.

— Куда мы теперь? — спросила она у спутников.

— К твоему брату. А потом решим, как лучше прикончить де Боло, — мрачно буркнул Дьюи.

— Вы не можете его убить, — покачала головой Ронуин.

— Это почему? Все еще любишь его? — вмешался От.

— Нет, но этого делать нельзя. Во всем обвинят меня.

Сегодня я перенесла достаточно потрясений. Нет, я отправлюсь к королю Генриху с жалобой на Эдварда. Король непременно возместит мне ущерб. Кроме того, суд и церковь должны объявить, что я жива.

Глинн, как и ожидалось, вышел из себя, узнав о поведении де Боло. Не останови его Ронуин, он немедля помчался бы в замок и вызвал Эдварда на поединок. Но сестра объяснила, что собирается делать.

— Он должен заплатить за все! — бушевал Глинн.

— Да, но как?

— Я, отвезу тебя в Аббатство милосердия, — внезапно решил Глинн.

— Но я не собираюсь становиться монахиней, — запротестовала Ронуин. — Думаешь, моя жизнь кончена лишь потому, что муж от меня отказался? Вовсе нет, братец, — Пойми же, наша тетка наверняка знает, что следует предпринять в подобном случае. Годы, проведенные в Ситроле, не подготовили нас к борьбе с интриганами. Я поэт и мечтатель, я ничем не могу тебе помочь. Но твои обиды должны быть как-то отомщены. И тетка нам поможет.

— Откуда тебе знать? Ты никогда ее не видел! — воскликнула сестра.

— Аббатиса Гуинллиан известна среди служителей церкви своим умом и хитростью. Поездка займет несколько дней, так что лучше отправиться в путь сейчас. Где еще ты сможешь спокойно зализать свои раны и поразмыслить, что делать дальше? Не к отцу же поедешь?

— Ты прав, — выдавила она.

Они пришпорили коней и помчались по дороге. Последующие дни путники останавливались на отдых только ночью, а с первыми лучами солнца трогались в путь. Коней кормили травой, сами питались овсяными лепешками и ягодами и пили воду из ручьев, рассекавших зеленые долины.

В аббатство прибыли к вечеру. На этот раз каменные здания не казались Ронуин такими мрачными, как в юности.

Церковный колокол созывал монахинь к вечерне. Въехав в ворота, всадники спешились и стали дожидаться, пока тетка выйдет из церкви.

Как ни странно, Гуинллиан, в жизни не встречавшая племянника, сразу его узнала, а увидев Ронуин, тихо вскрикнула:

— Слава Богу, ты жива! Что случилось? Почему не предупредила о приезде? — Она внезапно смолкла и с неподдельным участием посмотрела на племянницу. — Пойдемте в здание капитула, там и потолкуем, — решила она и, обернувшись к Оту и Дьюи, приказала:

— Вы знаете, куда отвести лошадей. Потом можете идти на кухню, там вас покормят.

Аббатиса провела родственников в маленькую комнату, налила им вина и усадила.

— А теперь рассказывайте, зачем пожаловали ко мне. Знает ли отец, что ты здесь и жива? И не будет ли неприятностей с англичанами?

— Это длинная история, — начала Ронуин и подробно пересказала тетке, что произошло за все годы после их расставания. — Не знаю, куда мне податься, — закончила она. — Теперь я слишком знатная дама, чтобы жить в Ситроле.

— Это верно, — согласилась Гуинллиан.

— Но что теперь делать? Эдвард де Боло пренебрег честью и именем нашей семьи. Он должен заплатить за это, но я не знаю, с чего начать.

— Хочешь его смерти? — осведомилась аббатиса.

— Нет, это было бы слишком легким наказанием, — запротестовала Ронуин. — Кроме того, Кэтрин ни в чем не виновна. Она просто подчинилась воле брата.

— Значит, следует придушить его брата? — усмехнулась тетка.

Ронуин, невзирая на боль, рассмеялась:

— Не стоит. Я не слишком люблю Рейфа де Боло за спесь и надменность. Уж очень он высокого о себе мнения! Однако он делает все для счастья сестры, совсем как Глинн — для меня.

— Объявить тебя живой нетрудно, — задумчиво сказала аббатиса. — Нельзя же отрицать твое существование! — Длинные тонкие пальцы тихо барабанили по дубовой столешнице. — Что до остального, я должна посоветоваться с херефордским епископом. Эдвард де Боло отказался от тебя, не имея убедительных доказательств твоей кончины, и с неприличной поспешностью женился на другой, не выдержав положенного траура. Но твое положение второй жены язычника станет неоспоримым доказательством распущенности. Подумай сама — благочестивая супруга христианского рыцаря уступила похотливым домогательствам другого мужчины. Многие посчитают, что тебе и в самом деле лучше было бы покончить с собой, чем вести подобную жизнь.

— Они ничего не знают о гареме! — возмутилась Ронуин. — Там нечем даже еду разрезать! За мной постоянно наблюдали. Я не смогла бы убить себя, даже если бы очень хотела! Но я все же сумела убежать и вернуться к мужу, не зная о его измене.

— Такое желание, несомненно, вызовет сочувствие, — заметила аббатиса, — хотя полностью тебя не оправдает.

— Сердцем я оставалась верна Эдварду. Хотела бы я, чтобы он был мне так же предан, — упрямо твердила Ронуин.

— Погаси пламя своего гнева, — улыбнулась аббатиса, — и мы найдем праведный суд! Уверена, что хочешь этого?

— Я должна, иначе моя честь и честь семьи останутся запятнанными. Ап-Граффид — человек гордый и не снесет позора, если мы не получим возмещения за нанесенное оскорбление.

— Вынуждена согласиться с тобой, дитя мое, — кивнула аббатиса. — А ты, Глинн? Тебе нечего сказать? Клянусь Богом, ты копия своего отца в молодости!

— Сначала, — признался Глинн, — я думал прикончить де Боло, но сестра отговорила. Она не хочет, чтобы я всю жизнь прожил с таким тяжким грузом на совести, особенно если намереваюсь вернуться в свое аббатство и когда-нибудь принять постриг.

— Значит, желаешь стать монахом, Глинн ап-Ллуэлин? — тихо осведомилась аббатиса. Как странно, что сын брата добровольно отрекается от титула наследного принца и стремится стать скромным служителем церкви!

— Я повидал мир, тетя, и хотя искренне наслаждался его разнообразием, все же понял, что не предназначен для такого существования. Скоро моя музыка и поэзия будут восхвалять одного лишь Господа. Мир и покой — вот все, чего я ищу. Я предпочитаю порядок и тишину суетности света.

— А отец знает о твоем решении, племянничек? — поинтересовалась Гуинллиан.

— Узнает, хотя, думаю, он давно предполагал, каким будет мой путь. Завтра я пошлю Ота и Дьюи за ним. Пусть расскажут ему, что произошло с моей бедной сестрой.

Ронуин с такой силой ударила его в живот, что Глинн покачнулся.