— Судьбу, дорогой Баба Гарун, не перехитришь. Недаром у евреев есть поговорка: «Человек предполагает, а Бог располагает», — спокойно ответила Алия. — Если Рашид желает дитя от Hyp, ее долг — подарить ему сына или дочь.

Но я готова исполнить ее просьбу и немного подождать, прежде чем она выполнит этот долг.

— Слушаю и повинуюсь, госпожа, — пробормотал евнух.

Ронуин послушно склонила голову перед первой женой халифа, но после передала Найлек их разговор.

— Дитя! — обрадовалась Найлек. — Чудесно, просто чудесно! Я сразу поняла, что боги улыбаются тебе! Госпожа Алия правду говорит: халиф любит тебя. Многие в гареме сгорают от ревности, хотя ты их даже не замечаешь.

— Меня мутит от них, — отозвалась Ронуин. — Целыми днями ничего не делают, только лежат, едят сладости и прихорашиваются в надежде, что халиф их заметит. Мне куда интереснее общество госпожи Алии.

— В городе появился прекрасный юный музыкант. Голос у него как у соловья. Он поет в чайхане, и весь город сбегается слушать его по вечерам, — сообщила Найлек. — Халиф повелел ему послезавтра прийти во дворец и развлечь нас песнями и игрой на лютне.

— Но как это возможно? — удивилась Ронуин. — Мужчинам не позволено видеть наши лица.

— Весь гарем, кроме тебя и госпожи Алии, рассядется в нишах, за занавесками. А вам разрешат сидеть у ног халифа, в чадрах, разумеется, — пояснила Найлек. — Кроме вас, будет всего несколько гостей; визирь, казначей и имам. Праздник в узком кругу.

— Я всегда любила музыку, — задумчиво вздохнула Ронуин, — хотя наша музыка совсем не такая, как у вас.

— Этот музыкант — чужеземец. Он и его друзья поют на разных языках. Может, и на твоем тоже.

—  — Сомневаюсь, — покачала головой Ронуин. — Валлийский — трудный язык. Почти такой же сложный, как арабский.

— На котором ты теперь говоришь безупречно, — добавила Найлек.

— Значит, мы услышим их послезавтра? — уточнила Ронуин.

— Баба Гарун еще не сказал точно. Во всяком случае, скоро.

Упоминание о редкостном развлечении всполошило весь гарем. Срочно шились новые платья, ходили самые невероятные слухи о нарядах жен халифа. Известие о том, что им предстоит сидеть у ног халифа, вызвало бурю зависти.

— Почему им все можно? Только потому, что они жены? визжала одна из наложниц, вплетая в волосы жемчужные нити.

— Именно потому, что они жены и родили халифу детей, — одернула ее более разумная.

— Нет у Hyp никаких детей!

— Но она самая прекрасная в мире женщина, и халиф ее любит, — напомнила вторая.

Первая неохотно кивнула. Ни для кого не было тайной, что Рашид аль-Ахмет потерял голову из-за белокурой красавицы. Нужно отдать должное госпоже Hyp: она ведет себя скромно, несмотря на благоволение повелителя, и старается сохранять дружбу с госпожой Алией.

День празднества все приближался, и волнение достигло высшей точки. Наконец как-то вечером Баба Гарун повел обитательниц гарема в тронный зал и велел устроиться в нишах, за тонкими занавесками, через которые были лишь смутно видны их силуэты. Рашид аль-Ахмет восседал на золотом, украшенном драгоценными камнями низком троне, установленном на черном мраморном возвышении.

По правую руку сидел Мохаммед, его макушка едва достигала коленей отца. Слева сидел второй сын. Омар. Правитель Синнебара был облачен в галабию из золотой парчи. Темноволосую голову венчал небольшой золотой тюрбан с огромным рубином в центре. Сыновья были в простых белых галабиях, с непокрытыми головами.

Для Алии была специально приготовлена алая шелковая подушка, положенная на одну ступеньку ниже возвышения.

На ней была алая аба в тон подушке, отделанная золотом и красиво оттенявшая волосы. Подушка Ронуин была из серебряной парчи и лежала на две ступеньки ниже возвышения. Простая аба из бирюзового шелка, отделанного серебром, удивительно ей шла. Обе женщины были закутаны в прозрачные чадры, хотя всякий, кто дал бы себе труд присмотреться, разглядел бы их лица. Но ни один мужчина в зале не осмелился бы на подобную дерзость.

При появлении музыкантов настала тишина. Все трое были в широких белых одеяниях, с накинутыми поверх бурнусами. Самый высокий выступил вперед, двое сели на пол и стали настраивать инструменты.

— Повелитель, я начну с песни своей родины, — объявил он.

Ронуин вздрогнула. Этот голос!

Музыканты заиграли знакомую мелодию.

— Сестра, если ты здесь, ответь, чтобы я точно знал, что нашел тебя, — пел Глинн. — Я так долго был в пути. Спой мне, моя родная!

— Не подавай вида, брат, что узнал меня! — прозвенел голос Ронуин. Поспешно оборвав песню, она обратилась к халифу:

— Они поют песню моей земли, на моем родном языке, повелитель. Певец приглашает всех, кто понял его, подхватить мелодию. Пожалуйста, позволь мне сделать это или по крайней мере объясни, почему не стоит этого делать.

— Пой, моя прелестная золотая птичка, — великодушно разрешил халиф. — Я и не подозревал, что у тебя такой чудесный голос! Впредь ты будешь петь для меня одного, моя Hyp.

— Спасибо, повелитель, — поблагодарила Ронуин и снова запела:

— Он разрешил мне петь с тобой, ибо не знает, кто ты, брат мой. Но чтобы не возбуждать подозрений, не затягивай песню.

— Я пришел забрать тебя домой. Со мной От и Дьюи.

Скажи, как можно свершить невозможное?

— Оставайся в Синнебаре, брат, под любым предлогом и не вздумай рисковать. Я найду способ связаться с тобой. Пусть это нелегко, но рано или поздно все удастся. Будь терпелив и не покидай меня. А теперь лучше закончить песню, милый брат. Как я мечтаю снова обнять тебя! — взвился под сводами зала звонкий голосок Ронуин.

— Сделаю все, как ты велишь, дорогая. Я не оставлю тебя. Не оставлю.

Глинн закончил песню громким аккордом и поклонился халифу.

— Скажи, о чем вы пели, друг мой? — полюбопытствовал Рашид.

— Это история вдовы, чей единственный сын отправляется на войну. Она боится за него, потому что с тех пор не получила ни единой весточки. Но когда надежда почти потеряна, сын возвращается и обещает никогда больше не покидать ее. Это простая и грустная баллада, но сейчас я спою вам ту, что любят жители Дамаска. Только… не соблаговолите ли объяснить мне, кто та девушка, что пела со мной?

— Моя вторая жена, — ответил Халиф. — Она знает множество языков.

Ронуин едва сдерживала волнение. Глинн! Ее братец! Как он попал сюда? Свершилось чудо… А теперь ей требуется еще одно.

Целую неделю она раздумывала, что предпринять, и наконец поняла, что ей способен помочь лишь главный евнух. Но согласится ли он? Чернокожий гигант обладал неоспоримой властью в гареме. Даже Рашид аль-Ахмет зачастую не ведал, что творится на женской половине дворца.

Ронуин послала Садиру к главному евнуху с просьбой о встрече. Вернувшись, та сообщила, что Баба Гарун будет ждать госпожу Hyp у себя в покоях через час.

— Что тебе нужно от него? — с безразличным видом поинтересовалась Найлек, вне всякого сомнения, умиравшая от любопытства.

— Как я говорила, халиф хочет, чтобы я родила ему ребенка, но я опасаюсь, что мой сын станет соперником принца Мохаммеда. Слишком я люблю его мать, чтобы становиться у нее на пути. Однако она желает, чтобы я стала матерью.

Мы втроем беседовали об этом несколько дней назад. Я обещала, что скажу Баба Гаруну о своем решении. Разве не он стоит на страже интересов халифа?

— Если ты родишь сына, никто не поручится, что Мохаммед останется наследником, — сообразила Найлек.

— Именно этого я и боюсь, — подтвердила Ронуин. — Мохаммед должен остаться наследником ради безопасности и мира в Синнебаре! А теперь я должна повидаться с Баба Гаруном.

Главный евнух уже ожидал Ронуин, мирно покуривая кальян.

— Садись, Hyp, — пригласил он, указывая на груду цветных подушек. — Что случилось? Должно быть, что-то важное, ибо раньше ты никогда не пыталась потолковать со мной с глазу на глаз. — Красивые темные глаза вопросительно смотрели на нее.

— Вот что, Баба Гарун, хотя я никому этого не говорила, но считаю, что ты превыше всего ставишь благополучие госпожи Алии, — начала она и, помедлив, добавила:

— Даже выше интересов халифа.

Евнух молча кивнул.

— Продолжай, — велел он так тихо, что она едва расслышала.

— Я не хочу рожать детей повелителю. И думаю, в этом ты со мной согласен. Но сколько еще мы сможем обманывать халифа и госпожу Алию? А если меня заставят родить сына… Поверь, даже Найлек считает, будто он сможет занять место принца Мохаммеда в сердце отца и получить трон, что приведет к распрям и раздорам. А если я решу эту головоломку до того, как она превратится в угрозу для Синнебара?

— Как именно? — вырвалось у Баба Гаруна, пораженного ее проницательностью.

— Если меня здесь не будет, значит, никакого сына не появится, не так ли? — мягко осведомилась Ронуин.

— Предлагаешь, чтобы я помог тебе бежать, — заметил евнух, сразу все поняв, — Да, — призналась Ронуин.

— И как можно выполнить твой план, чтобы халиф не проведал и не велел меня казнить? — усмехнулся Баба Гарун. — Мое падение неизбежно, а если халиф найдет тебя, сама знаешь, что будет.

— Прежде всего ты должен поклясться, что не убьешь его. Если я окажусь причиной его смерти, мне не стоит жить.

— Кого? — встрепенулся главный евнух.

— Моего младшего брата, — призналась Ронуин.

— Но как… — начал Баба Гарун.

— Сначала клятва. Я знаю тебя как человека чести. Дай слово, и я все объясню.

Евнух долго раздумывал, прежде чем кивнуть:

— Хорошо, я не убью твоего брата. Но поведай мне правду.

— Молодой менестрель, певший в зале несколько дней назад, и есть мой брат, Глинн ап-Ллуэлин. Он разыскивал меня и начал с того, что под видом песни спросил, есть ли в зале его сестра. Я ответила, и мы немного поговорили под музыку на нашем родном языке. Он остался в Синнебаре в ожидании моих приказаний.