Ей хотелось отстраниться, но она боялась вызвать гнев халифа.

— Мы привезем тебе это масло, красавица моя. Я завтра же прикажу, — пообещал он, вновь становясь лицом к ней.

Его взгляд упал на цепочку, покоившуюся на бедрах. С нее свисала жемчужина идеальной грушевидной формы, касавшаяся розовой расщелины, таившей несказанный рай для любого мужчины. Совсем как ключ к сокровищнице наслаждений. Интересно, кто подумал о столь утонченном украшении?!

— Можешь опустить руки. Hyp, — разрешил он.

— Спасибо, повелитель, — прошептала она.

— Ах, как ты учтива, красавица! Судя по нашей первой встрече, я ожидал большего сопротивления, а вижу перед собой покорную овечку! Интересно, какая этому причина? Неужели ты так быстро смирилась со свой участью, Hyp? — насмешливо допытывался он.

Она все-таки вынудила себя взглянуть на него, ибо вряд ли можно просить о чем-то человека, отворачиваясь от него.

Ронуин едва не ахнула, поняв, что он тоже голый, если не считать клочка белого шелка, обернутого вокруг чресел. Рашид оказался почти таким же светлокожим, как она, если не считать лица и рук, покрытых бронзовым загаром. Безволосое мускулистое тело было стройным, почти худощавым. Редкостной красоты лицо. Ее бедному, пусть и привлекательному Эдварду до него далеко.

— Итак? — настаивал он.

— Я не могу подарить тебе наслаждение, мой повелитель, — призналась Ронуин.

— То есть станешь сопротивляться моей страсти, — добавил он.

Она покачала головой.

— Нет… конечно, буду, но это не важно. Я просто не знаю, что такое страсть. Мы с мужем любили друг друга, но я отдавала ему лишь свое тело. Для меня это было ужасным бременем. Прости меня, повелитель. Но теперь, когда ты все знаешь, может, отпустишь меня и несчастного сэра Фулка?

— Нет. Ни за что. На свете нет женщины, не способной давать и испытывать наслаждение. Просто у некоторых это происходит не сразу. Мне жаль, что вы с супругом не познали взаимного счастья, но обещаю, ты найдешь его со мной. Может, сегодня, может, завтра, но найдешь, моя прелестная Hyp.

— Нет! — вскрикнула она. Что он говорит? Этот человек, должно быть, безумен! Он просто не может ее хотеть, особенно после того, как она призналась ему во всем!

Увидев, что глаза пленницы расширились от ужаса, Рашид аль-Ахмет протянул руку и привлек ее к себе.

— Не бойся, красавица моя, — проворковал он, гладя ее по волосам.

— Ты не понимаешь! — всхлипнула она.

— Понимаю, мое сокровище, — тихо сказал он. — Ты никогда не тонула в волнах плотского наслаждения и не испытывала восторгов жгучего сладострастия. Я открою тебе это волшебство. Hyp. Никогда не позволю столь прекрасному существу жить в неведении, так и не познав жаркой страсти и ее экстаза. Теперь ты моя, Hyp, и я никогда тебя не отпущу.

Он прижался губами к губам перепуганной Ронуин. Почему он ей не верит? Он требовал того, чего она не может подарить, и она, к своему ужасу, всхлипнула.

Рашид поднял рыдающую женщину, осторожно уложил на постель и прижал к груди, дожидаясь, пока она выплачет все свои горечи. Он не утешал ее, зная, что не подберет нужных слов. Она сама неизбежно придет к пониманию, что ее судьба — именно он, а не какой-то христианский рыцарь. С этим трудно смириться, особенно если она действительно любила этого человека, несмотря на неспособность ублажить его. Но халиф верил, что Hyp сильна духом и рано или поздно поймет необходимость покориться своей участи.

«Эдвард! — мысленно воззвала Ронуин. — Эдвард!»

Невозможно поверить, что его больше не будет рядом, что их совместная жизнь кончена. Придется либо принять то, что предлагает халиф, либо умереть. Но и смерть не вернет ее к Эдварду. А он? Легко ли смирится с потерей? В конце концов, их брак заключен лишь по политическим мотивам. Да, со временем они привыкли друг к другу, даже полюбили, но теперь они разлучены, и, быть может, навсегда. Вернувшись в Англию, он станет подумывать о женитьбе: она помнила, как Эдвард мечтал о наследниках. Вероятно, теперь его выбор падет на Кэтрин де Боло. О ней идет слава как о рачительной хозяйке, и уж она-то не станет уклоняться от выполнения супружеского долга и подарит Эдварду столько детей, сколько тот пожелает. Да, возможно, так будет лучше для всех.

Слезы Ронуин высохли как по волшебству. Только прерывистые вздохи еще указывали на прошедшую бурю.

— Уж и не помню, когда женщина чувствовала себя настолько свободно в моем присутствии, что не побоялась выплакаться у меня на груди, — пробормотал Рашид аль-Ахмет.

— Наверное, я не испытываю такого страха и благоговения, как остальные, потому что чужая здесь, мой повелитель, — тихо ответила Ронуин, пряча от него глаза. — Я всегда выгляжу ужасно в тех редких случаях, когда плачу. Но поверьте, со мной это действительно бывает нечасто. За всю жизнь раза три, не больше.

— Не правда, ты прекрасна, — шептал он, целуя ее мокрые щеки.

Ронуин невольно улыбнулась.

— А! — одобрительно заметил халиф. — Вижу, ты немного повеселела!

— Нет, повелитель, мое сердце ноет, — призналась она, Почему она открывает этому незнакомому человеку свою душу — она, такая скрытная и сдержанная?!

— Так и должно быть. Ты многого лишилась, моя прелестная Hyp, а это почти смерть, верно?

Она молча кивнула.

— Почему ты боишься страсти? — допытывался он.

— Я ничего не боюсь!

— Боишься, — настаивал халиф. — Почему? Расскажи, кто ты, откуда родом и в какой земле рождаются такие чудесные цветы. — Усевшись, он вновь притянул ее к себе.

— Я Ронуин, дочь Ллуэлина. Мой отец — принц Уэльса.

Мать была его возлюбленной. Она умерла, рожая третьего ребенка. Вторым был мой брат Глинн. После смерти матери отец отвез нас в один из своих замков. К несчастью, он не подумал отдать меня с братом под опеку женщин. Меня вырастили мужчины, и от них я научилась воинскому искусству.

— Они согласились наставлять тебя? — удивился халиф.

— Да, потому что я на этом настояла. Я любила их и хотела стать такой же, как они. Но через десять лет неожиданно появился мой отец и сказал, что заключил договор с Англией, а в подтверждение своих добрых намерений согласился выдать меня замуж за английского дворянина. Увидев меня, он ужаснулся и заявил, что я больше похожу на юношу, чем на девицу. Тогда он отвез меня к тетке, настоятельнице монастыря, где я полгода обучалась языкам, чтению, письму и ведению хозяйства. Потом меня отправили в Англию и обвенчали с Эдвардом де Боло. Когда мой супруг отправился в крестовый поход, я последовала за ним.

— И не смогла устоять перед соблазном ввязаться в битву, что и привело к печальному исходу, — закончил халиф. — Но где был твой муж. Hyp, и почему позволил тебе столь недопустимую вольность?

— Он страдал от лихорадки и расстройства желудка, — ответила она. — В последние дни ему стало лучше, и я поняла, что совсем засиделась и ослабела. Он разрешил мне потренироваться на мечах с сэром Фулком. Во время боя меня захватили, и бедный сэр Фулк последовал за мной. Не сделай он этого, был бы сейчас свободен.

— Я не продам твоего рыцаря, это было бы неблагодарностью по отношению к такому благородному человеку, не побоявшемуся плена. Пусть научит моего сына Мохаммеда рыцарским приемам франков. Ты довольна моим решением, Hyp?

— Да, господин, спасибо, — прошептала Ронуин, осмелившись взглянуть в его красивое лицо.

— Все знают, как я добр к тем, кто угождает мне, — выдохнул он, покусывая ее маленькое ушко. Кончик языка лизнул нежную раковину.

«Что он делает? Эдварду такое и в голову бы не пришло!»

Ронуин затрепетала, но его зубы продолжали осторожно теребить мочку. Он откинул копну волос и принялся целовать ее затылок, любуясь крошечными золотистыми локончиками. Ее умастили розовым маслом с эссенцией лилии, и от этого пьянящего аромата у него кружилась голова. На этот раз он чуть прикусил ее шею. Она снова вздрогнула.

— Разве твой муж никогда не пробовал, какова ты на вкус, Hyp? — спросил халиф, лизнув ее ладонь, и принялся сосать ее пальцы, каждый по очереди. Наконец сунул в рот сразу три и зажмурился от удовольствия.

Ронуин не знала что и думать. Такое поведение не только непристойно, но и грешно! Почему он тянет? Поскорее бы взял ее и велел убираться!

Но он удивил ее еще больше тем, что уложил на постель и стал лизать все ее тело, неспешно и бесстыдно.

— Пожалуйста! — выдавила она.

Халиф на мгновение поднял темноволосую голову:

— Что, душа моя?

— Не нужно, господин! Мне этого не вынести!

Его язык увлажнил ее груди, и она вдруг почувствовала, как они набухают. Соски затвердели, словно от холода. Ронуин старалась не поддаваться панике. Как ни странно, он это почувствовал.

— Чего ты боишься. Hyp? Я не причиню тебе боли. Просто хочу насладиться вкусом твоей кожи.

Восхитительно! Хочу вымыть языком все твое тело. Тут нет ничего дурного.

— Но мне это непонятно.

— Ты не находишь в этом удовольствия?

— Нет!

— Значит, когда-нибудь обязательно найдешь, красавица, как только перестанешь страшиться неведомого и начнешь наслаждаться теми радостями, которые я способен тебе подарить, — пообещал он.

Ронуин закрыла глаза и попыталась успокоиться. Халиф прав, она ведет себя глупо. Он вовсе не собирается ее мучить.

При каждом прикосновении языка ее словно кололо иголками, а по коже бежали мурашки. Рашид поцеловал ее живот, прижался губами к венерину холмику, и Ронуин, вскрикнув, попыталась закрыться руками, но он тихо рассмеялся:

— Ты еще не готова, моя прелестная Hyp.

— Г-готова? К чему? — пролепетала она.

— Всему свое время, — таинственно объявил он, начиная лизать ее бедро, спускаясь по ноге до самой стопы, которую страстно поцеловал и облизал все пальцы, перед тем как взяться за другую ногу.

— Ты безумен! — едва выговорила она.

— Твоя плоть — дурман, которым я никак не могу насытиться, — ответил он и, перевернув ее на живот, стал лизать пятки и свод стопы, пока ей не стало щекотно.