Томас убеждал Катрин, что он с удовольствием и радостью предоставит в ее распоряжение свои полотна, ему будет приятно, если их увидят другие люди. Катрин тоже захватил этот проект, суливший самые блестящие возможности. Прошлое и настоящее, представленные рядом, будут олицетворять преемственность и вечную изменчивость искусства.

Катрин тщательно отобрала холсты для продажи, а каталог они составили вместе с Томасом, потратив массу времени на обсуждение макета, расположение материала и самых различных мелочей. Несколько раз Закс, любовно глядя на свою воспитанницу, говорил:

– Я вижу, вы действительно хорошо освоились в своей профессии.

– Раз уж я для вас такой авторитет, – улыбнулась Катрин, – напишите для каталога вступительную статью.

После долгих уговоров он согласился и написал замечательное эссе – остроумное и энергичное, вполне в его духе. Катрин осталась довольна.

И вот все, наконец, было готово: картины висели на стенах, скульптуры и инсталляции были расставлены наиболее выигрышным образом, полы сияли лаком, стопки каталогов и шампанское ждали посетителей.

Катрин еще раз проверила, все ли в порядке, и поднялась на второй этаж.

Томас и Натали разговаривали о чем-то с Джо и Амелией, близнецами, которых Катрин наняла в качестве ассистентов. Они оба понравились ей серьезным и ответственным отношением к работе. С ассистентами Катрин явно повезло.

– Что ж, Шаци, давайте поднимем бокалы в честь радостного события, пока не нахлынула толпа.

Томас хитро подмигнул и открыл бутылку шампанского. Он наполнил бокалы всем – даже маленькой Натали, зараженной всеобщим волнением.

Катрин смотрела на Томаса и думала о том, как тесно жизнь связала ее с этим человеком; ей казалось странным, что было время, когда они еще не были знакомы. Томас Закс был ее добрым ангелом. С годами его движения стали менее порывистыми, но глаза по-прежнему оставались молодыми; они светились энергией и иронией. Катрин подняла бокал в его честь.

Томас шутливо поклонился и ответил тем же.

– Пью за галерею Катрин Жардин. Не сомневаюсь, что начинание будет успешным.

– Благодаря вам, – улыбнулась она.

– Нет, Шаци, – покачал он седой головой. – Это исключительно ваша заслуга. В эту феминистскую эпоху женщине не стоит отрицать свои достижения.

– Опять вы за свое, – покачала головой Катрин. – По-прежнему хотите сделать меня настоящей женщиной.

Она поцеловала его.

– Как знать, может быть, когда-нибудь я выполню эту задачу. А как ты думаешь, Натали?

Девочка посмотрела на него озорными темными глазками и с шутливой серьезностью ответила:

– Может быть, хотя вряд ли.

– Ты маленькое чудовище, – сказала Катрин, обнимая дочку, и взволнованным голосом добавила: – Пора начинать.

Она спустилась по лестнице, опираясь на руку Томаса.

– Успех гарантирован, – прошептал он ей на ухо, желая подбодрить. – Уж я-то знаю толк в подобных вещах.

Когда двери распахнулись и Катрин увидела среди пришедших гостей известных искусствоведов, критиков, коллекционеров, она поняла, что Томас, как всегда, оказался прав.

22

Жакоб обнял дочь за плечи, взял внучку за руку и повел их по тенистой кладбищенской аллее к воротам. Свежая могила Томаса Закса осталась позади.

Катрин ничего не видела перед собой – глаза ее застилала пелена слез. Так горько и безутешно плачущей Жакоб видел свою дочь только в раннем детстве. Матери почти никогда не удавалось довести ее до слез, не плакала она и на похоронах мужа. Но сегодня словно прорвалась какая-то невидимая плотина, и слезы хлынули неудержимым потоком. За десять дней, прошедших после смерти Томаса, Катрин плакала больше, чем за все минувшие десятилетия.

Оказывается, этот человек значил для нее еще больше, чем думал Жакоб.

Впрочем, удивляться нечему – несмотря на теплые и приязненные отношения с дочерью, многое в ней оставалось для него тайной. Она как бы заперла свою душу от него, и произошло это много лет назад, еще в детстве. Он сам виноват – не хотел знать слишком много, да и боялся использовать профессиональные навыки психоаналитика, чтобы не подавлять ее волю.

И все же его профессия сыграла свою злую роль, думал Жакоб. А ведь он изо всех сил пытался избежать ошибок, свойственных его коллегам – никогда не проводил психологических экспериментов на своих близких, не изображал из себя мудрого и всезнающего отца, не навязывал домашним интерпретацию их поступков. Но он совершил другую, не менее серьезную ошибку: слишком отстранился от своих детей, от жены, и в результате они чувствовали себя заброшенными.

Вот о чем размышлял Жакоб, когда вел дочь и внучку к уже запертым кладбищенским воротам. Людей на похороны Томаса Закса пришло много. Лица у всех были печальные и немного испуганные – живые всегда так ведут себя на похоронах. Когда все разошлись, остались только они трое. Катрин держалась очень прямо, ее лицо было затенено широкими полями черной шляпы. Натали вцепилась в руку деда мертвой хваткой.

Жакоб разыскал сторожа, и смазанные ворота бесшумно распахнулись. Усадив Катрин и Натали в лимузин, Жакоб тоже опустился на сиденье и подумал, что в трудную минуту дочь никогда не обращается к нему за помощью. В принципе это правильно, так и должно быть. Прерогатива родителя – тревожиться и волноваться. Его очень беспокоило ее затянувшееся одиночество. Под маской хладнокровия и самообладания наверняка таились неудовлетворенность, горечь и обида.

Тревожило Жакоба и то, что Катрин заперла на ключ все свои затаенные мысли и травмирующие воспоминания. Там находилось все, связанное с Сильви и Карло. Катрин старалась забыть о них, и одновременно с этим исключила из жизни и какую-то часть самой себя. Сколько душевных сил, сколько энергии, должно быть, тратит она на это насильственное забвение. В результате у нее искажается вся картина мира; близость с другим человеком кажется ей смертельно опасной.

А что будет, если кто-то неожиданно вскроет этот ящик Пандоры? Справится ли Катрин с таким шоком? Смерть Томаса подействовала на нее столь сильно, что вся ее система защиты оказалась под угрозой. Недаром дочь прячет от отца свое залитое слезами лицо.

Жакоб погладил внучку по руке. Он очень хорошо знал, как работают две эти могучие силы – память и забвение. Его работа была напрямую связана с механизмом памяти, с извлечением из прошлого темных и страшных эпизодов, сохранившихся лишь в подсознании. Извлеченные на свет, эти воспоминания утрачивали свою разрушительную силу. Другое направление его работы – помогать людям забыть то, от чего им лучше избавиться. Без дара забвения жизнь была бы невозможной. Память может согнуть человека, заставить его бегать по кругу, возвращаясь вновь и вновь к нулевой отметке.

Память и забвение… И между ними протянут канат, именуемый жизнью.

Натали вся дрожала, хотя вечер был теплый. Жакоб стал думать о внучке, которая тоже вселяла в него тревогу. Слишком уж опекает ее Катрин. Несмотря на свою занятость, мать старается как можно больше времени проводить с девочкой. Катрин хочет заменить ей всех – и мать, и отца, и сестру, и подругу. Одним словом, вести себя не так, как Сильви. Но такое чрезмерное усердие может привести к тому, что Натали начнет ненавидеть мать. Вряд ли девочка простит ей то, что Катрин лишила ее памяти об отце.

В эту минуту Натали приподнялась и поцеловала Катрин в щеку. Может быть, все еще обойдется, подумал Жакоб. Может быть, он просто старый дурень, живущий во власти устаревших догм. Ведь ошибался же он все эти годы, когда подозревал Томаса и Катрин во всех смертных грехах. Глупый ревнивый отец, персонаж из мольеровской комедии. В принципе дела у Катрин идут совсем неплохо. Он вполне может ей гордиться. Да и слезы ей не помешают – возможно, с их помощью эмоциональный барьер будет прорван. Ведь человеческая душа – не каменное изваяние. Мы сами себя придумываем, сами себя формируем. А миф может быть и изменен. Человек властен модифицировать легенду своей жизни – вплоть до самого конца. А после его смерти это повествование продолжат уже другие.

– Думаю, Томас был бы доволен тем, как ему выпало умереть, – внезапно произнес Жакоб.

Ответа не последовало, лишь ровно гудел мотор. Однако этот разговор был необходим – хотя бы ради Натали.

– Быстро, без мучений, без болезни. Смерть во сне. Вполне в духе Томаса.

Катрин молча смотрела в окно.

– Теперь он никогда не вернется, – тихо сказала Натали. – Мертвые не возвращаются.

– Это верно, – вздохнул Жакоб, вспомнив один давний разговор. – Но они возвращаются в наших мыслях, мы помним их, а это уже кое-что.

– Я уже сейчас по нему скучаю, – сказала Натали. – И всегда буду. Он давал мне такие хорошие советы.

Жакоб сжал ее ручонку.

– Я тоже постараюсь давать тебе хорошие советы. – Он попытался улыбнуться. – Один мудрый француз, Ларошфуко, однажды сказал: «Старики обожают давать советы, находя в этом утешение тому, что уже не могут подавать дурной пример».

Внучка ласково улыбнулась деду, словно давала понять, что оценила по достоинству попытку ее развеселить.


Катрин лежала в гостиничном номере, держа в руке стакан с виски. Жакоб увел Натали ужинать. Какое облегчение – остаться одной. Катрин думала о никчемности своего существования. Она ни на что не способна – лишь лить слезы. Внезапная смерть Томаса, последовавшая сразу же после долгожданного открытия галереи, совершенно выбила Катрин из колеи, молодая женщина утратила всякий контроль над собой.

Она лежала и вспоминала события последних недель. После презентации Томас вернулся в Бостон, но они каждый день разговаривали по телефону. Когда очередного звонка не последовало, Катрин решила, что он занят, ему не до нее. На следующее утро она позвонила ему сама, но трубку никто не взял. Катрин пыталась прозвониться еще несколько раз в течение дня, и все безрезультатно. Может быть, Томас куда-то уехал и не счел нужным ей об этом сообщить?