Хочу, чтобы ты узнал, что настоящая твоя мать – я. Сообщая тебе об этом, я делаю себе последний и единственный подарок в этой жизни.

Не пытайся выяснить, как все произошло – никто тебе этого не расскажет, ибо меня уже не будет на свете, и прошлое затеряется в сумерках истории.

Знай лишь, что я очень любила тебя, пусть недолго. Как мне хотелось бы, чтобы я могла дать тебе нечто большее.

Но я поняла, что у тебя все есть, и это меня успокаивает, мой милый сын.

Навек твоя,

Сильви Ковальская».


Алексей перечитал письмо трижды. Ни числа, ни обратного адреса. Все очень таинственно. Он отдал письмо дяде, мельком взглянул на старую фотографию и открыл мешочек. Внутри оказалось красивое кольцо с инициалами С.К.

Алексей недоуменно пожал плечами, глядя на Джанджакомо.

Тот лишь покачал головой:

– Еще одна полоумная. Я могу тебе показать примерно такое же письмецо.

Алексей прочитал:

«Дорогой синьор Джисмонди, вам пишет вдова, находящаяся в самом расцвете лет. У меня есть сын, о котором любая мать может только мечтать. Уверена, что могла бы наставить на путь истинный и вашего отпрыска. Ему явно не хватает материнской ласки и внимания. Почту за честь лично встретиться с вами и обсудить нашу общую проблему…»

Алексей засмеялся.

– Я смотрю, выстраивается целая очередь из мамаш. Но Сильви Ковальская все-таки написала в ином стиле. Интересно… – Он вновь взглянул на старую фотографию. – И потом, у нее польское имя, как у моей матери.

– Твою мать звали Ганка Бурова, и тебе это известно. Она умерла в госпитале под Люблином. Твой отец сам похоронил ее.

Джанджакомо, не отрываясь, смотрел на фотографию. Алексею показалось, что дядя чем-то озадачен.

– Ты что, знал эту женщину?

Джисмонди-старший отрицательно покачал головой.

– Люди бывают так эксцентричны.

– И еще она прислала мне кольцо, очень красивое. Странно. Кто эта женщина?

– Я попытаюсь это выяснить.

Вечером Джанджакомо вернулся домой очень поздно.

– Я говорил с полицией, – сообщил дядя, энергично расхаживая взад-вперед по комнате. – Нет, не перебивай меня. – Он велел Алексею садиться и засмеялся. – Эти самые «фашистские свиньи», которых ты крыл последними словами, заботятся о твоей безопасности. Они считают, что тебе лучше на время уехать из Милана.

– Вот и отлично, я немедленно вернусь в Рим, – обрадовался Алексей.

– Только не в Рим, – нахмурился Джанджакомо. – Твой римский адрес хорошо известен. И потом, я не хочу, чтобы ты снова влезал в эти свои дела.

– Я буду делать то, что считаю нужным, – вспыхнул Алексей.

– Ты будешь делать то, что я тебе говорю. Ведь ты мой сын, – закричал Джанджакомо, жестом велев Алексею замолчать. – Все, ты отправляешься на каникулы, в путешествие. Оно будет продолжаться до тех пор, пока вся эта история не закончится. А когда ты вернешься, мы объявим прессе, что ты поступаешь на работу в концерн.

– Это возмутительно! – разъярился Алексей. – Я должен закончить учебу, я…

– То ты говоришь, что итальянские университеты гроша ломаного не стоят, то вдруг выясняется, что без диплома невозможно жить, – перебил его дядя.

– Дело не в учебе. Я должен жить своей жизнью, должен вернуться в Рим. – Алексей вскочил на ноги и угрожающе сдвинул брови. – Я не собираюсь работать в твоем концерне, не буду капиталистом, не стану якшаться с фашистами!

– Ты мой сын, и ты сделаешь все, как я сказал, – отрезал Джанджакомо.

– Отдай свои миллионы кому-нибудь другому! Женись, роди себе собственного сына.

В комнате наступило молчание. Алексей понял, что зашел слишком далеко. Когда Джанджакомо заговорил, голос его звучал едва слышно.

– Ты слишком много болтаешь о фашистах, Алексей, – медленно начал он. – Разве ты знаешь, что вытворяли настоящие фашисты, чернорубашечники Муссолини? Да будет тебе известно, что при всем желании я не мог бы иметь детей. – Он тяжело опустился в кресло. – Ты мой единственный сын, и другого у меня никогда не будет.

Алексей пробормотал едва слышно.

– Прости, я не знал. – После долгой паузы он добавил: – Я сделаю так, как ты хочешь.

И Алексей отправился в продолжительное путешествие по Сицилии. Там мучившие его образы легли на бумагу, и постепенно из всех этих теней, мыслей и слов стал возникать сценарий.

19

В ночной тишине яхта причалила к берегу. В лунном свете возвышались неровные вершины скал. Благоухали напоенные дневным солнцем растения, их запахи были не в силах заглушить свежий солоноватый запах моря. По каменным ступенькам, ведущим вверх, Катрин и Карло шли, рука об руку, к замку Буонатерра, расположенному на вершине горы Буонатерра на острове Буонатерра. Все так, как надо. Все вокруг только для них одних.

И медовый месяц тоже только для них. Катрин подумала, надо ущипнуть себя за руку. Но ей не хотелось пробуждаться.

Холодные кафельные полы. Бледно-желтые стены. Стол, уставленный майоликой. Устрицы, хрустящий хлеб, шампанское. Глаза Карло. Темные, манящие. Любовно глядящие на ее лицо, плечи, грудь. Молчание. Поцелуй – медленный, предвещающий блаженство.

Спальня – белая, с широкой низкой кроватью посередине. Все в комнате ждало их. Ждала ее шелковая ночная сорочка, желая поскорее принять форму ее тела, ждала кровать с белоснежным благоуханным бельем.

– Mia Katerina. Mia sposa.

Его низкий голос завораживал ее. Его сильные руки сначала нежно, потом все смелее стали ласкать ее тело. Глаза ее заволоклись странной пеленой, она как в тумане видела его голову, плечи, спину, чувствовала запах, исходящий от его волос и лица.

– Я хочу увидеть тебя. Я никогда тебя не видел.

Мягкие пальцы расстегнули пуговицы, освободили ее от кружевного лифчика, провели по всем изгибам ее тела, коснулись сосков, заскользили по шелковистой коже. Слышно было лишь учащенное дыхание обоих. Потом его руки опустились ниже, поцелуи стали смелее. Катрин физически ощущала взгляды Карло на своем напряженно ждущем теле.

Взгляды Карло словно отдаляли ее от него, от самой себя. Но в его глазах Катрин читала желание.

Потом он встал перед ней на колени, обхватил руками ее бедра, его темные волосы слились с ее лоном. Движениями языка он заставил ее вздрогнуть от наслаждения. Катрин вдруг смутилась и оттолкнула от себя его голову.

– Я тоже хочу видеть тебя, – нерешительно произнесла она, коснувшись его рубашки.

Он улыбнулся, быстро и безо всякого стеснения скинул с себя одежду. Катрин сидела на кровати, Карло стоял к ней спиной. У него было мускулистое тело атлета, бронзовая от загара кожа.

– Ну как я тебе? – спросил он и повернулся к ней.

Ее глаза приковались к его поднимающемуся пенису. Карло заметил это и рассмеялся.

– Он напугал тебя? Вообще-то он довольно дружелюбно настроен.

Карло обхватил свой член руками так, словно здоровался с ним. Его темные глаза стали еще темнее, он не отрываясь смотрел на обнаженную Катрин. Потом он лег на нее.

Нет, она совсем не испугана, мимолетно пронеслось в голове Катрин, и она обняла его. Нет, она не испугана, она только хотела бы доставить ему удовольствие. И еще хотела бы избавиться от взгляда, который наблюдал эту сцену со стороны, откуда-то сверху. Нет-нет, она не испугана, просто отстранена от собственного тела – смотрит, как Карло покрывает поцелуями ее грудь и живот, как страстно изгибается она сама, впиваясь ногтями в его спину, слушает срывающиеся с ее губ стоны…

– Carissima, – резко выдохнул он ей в ухо.

И потом медленно, осторожно вошел в нее. Она была готова к этому. И совсем не испугалась. Что могло случиться после того, как прозвучало умиротворяющее «навсегда»? Желание, осененное вечностью.

Она открылась ему навстречу, подняла выше колени. Все тот же отстраненный взгляд сверху наблюдал за движениями его тела. Оно дернулось раз, другой, и вдруг раздался возглас. Возглас изумления.

И вдруг Карло изо всей силы ударил ее по лицу. Потом снова и снова – удары обрушились на Катрин градом. Он хрипло повторял:

– Puta. Ты обманула меня. Putana.

Катрин закричала от боли и изумления.

Дистанция между ней и телом исчезла – жаркой волной обрушилась боль. Среди этой боли и сыпавшихся на нее ударов она почувствовала, как внутри нее что-то содрогнулось, взорвалось, и она снова закричала – но на этот раз от невероятного наслаждения.

Потемневшее лицо Карло выражало крайнюю степень презрения.

– Шлюха.

Слово ударило как хлыстом. Карло выразительно сплюнул и ушел, оставив ее лежать и дрожать от ужаса в этой белой комнате.

Катрин сотрясали беззвучные рыдания. Она ничего не понимала. Что же произошло? Все случилось так внезапно: его восхитительные ласки вдруг непостижимым образом сменились жестокостью, болью, презрением. И странная реакция ее тела. Как унизительно! Катрин свернулась в клубок под простынями и вся отдалась слезам и терзавшему ее горю.

Спустя некоторое время она встала и на негнущихся ногах пошла в ванную. Куда ушел Карло? Ей нужно было поговорить с ним, спросить его. Катрин взглянула в зеркало: синяки на лице. Она встала под душ. Ее передернуло. Почему он назвал ее шлюхой? Что она такого совершила? Он должен вернуться. Он просто не может оставлять ее сейчас одну. Катрин хотелось снова заглянуть в его глаза, полные безграничного восхищения. Она надела новую ночную сорочку, вытянулась на кровати и принялась обреченно ждать.

Катрин не знала, сколько прошло времени, прежде чем он наконец вернулся. В голубой пижаме он молча стоял у кровати – огромный и угрожающий. Ее он словно не замечал. Резким движением он выплеснул что-то на кровать.

– Для слуг. Хотя бы они должны быть удовлетворены.

Голос резкий, преисполненный отвращения.

Катрин увидела, как по простыне расползалось красное пятно.