Потрясенный красотой здания и взаимопроникновением культур, Алексей погрузился в раздумья. Языческие божества превратились здесь в святых заступников, которые отвечали за урожай, за каждый камень, которые нуждались в подношениях. Это был мир ослепительного солнца и темных страхов, мир, на целые века отдаленный от конвейерных линий, телевидения и прочих технических чудес Севера.

На следующий день, к собственному изумлению, Алексей согласился отправиться в церковь вместе с Энрико и его матерью. Он не бывал на богослужениях с самых похорон тети, а в последние годы объяснял свое неприятие религии верностью памяти отца.

Сонная центральная площадь городка была наполнена людьми. Алексей и не подозревал, что здесь так много жителей. Женщины и дети были одеты в воскресные наряды; кривоногие старики в мягких шляпах сидели на длинных скамьях среди резных статуй и лепной мишуры барокко. На чужаков, а в особенности на Алексея, смотрели со всех сторон. Сначала он подумал, что это объясняется его высоким ростом. Потом сообразил, что здесь вообще очень мало молодых мужчин. Большинство из них уехали на заработки – на Север или за границу.

Внутри было прохладно, невзирая на зной, царивший снаружи.

Пока священник в сиявшей зо́лотом ризе служил мессу, Алексей осматривался по сторонам. Глядя на торжественные лица, на губы, бормочущие молитву, он вспоминал тетю – ее тонкие черты, ее молящие глаза, устремленные к небесному своду. Внезапно массивная фигура дяди Джанджакомо оттеснила нежное женское лицо на второй план. Впервые Алексей поразился тому, насколько непохожи были друг на друга супруги. Как получилось, что они стали жить вместе – этот энергичный, очень земной мужчина и женщина, изысканная, богомольная и хрупкая, как фарфоровая чашечка? Алексей представил себе, как дядя и тетя занимаются любовью. Нет, невозможно! Это было невообразимо, настоящее кощунство. Наверное, поэтому у них и не было собственных детей. Эти мысли расстроили юношу. Он заставил себя вернуться к реальности.

Взгляд Алексея упал на трех молодых женщин в белых муслиновых платьях, стоявших в конце его ряда. Та, что была ближе всего к нему, потрясла юношу чистотой и тонкостью профиля. Черные волосы под кружевом вспыхивали искорками в солнечных лучах. Высокий лоб, затененные ресницами глаза, прямой классический нос, с которым, казалось, вели спор полные яркие губы. Алексей во все глаза смотрел, как девушка молится, преклонив колени. Лишь с опозданием он сообразил, что ему тоже следует встать на колени, а не торчать одному среди верующих. Однако Джисмонди, даже согнувшись в три погибели, по-прежнему смотрел на очаровательную головку.

Внезапно девушка исподлобья кинула на него стремительный взгляд – темный, таинственный, так сочетавшийся с атмосферой благоговейной тишины. Обнаженная страстность этого взгляда, мощь его доверительности поразили Алексея в самое сердце. На миг ему показалось, что он и эта девушка совсем одни, что они в спальне, вдали от посторонних глаз.

Он все смотрел на красавицу, надеясь вновь дождаться такого взгляда, но тщетно. Когда прихожане поднялись на ноги и стали расходиться, девушка, скромно потупив глаза, последовала за жилистым стариком, который вел за собой целый выводок своего многочисленного потомства.

– Перестань пялиться, – прошептал Энрико, проследив за взглядом друга.

Джисмонди вздрогнул.

– А что, это так заметно?

Энрико кивнул и засмеялся.

– Видно невооруженным глазом. Смотри, у тебя будут неприятности.

– Кто она? – тихо спросил Алексей.

– Ты хочешь спросить, кто они?

Энрико смотрел на трех девушек в белом, следовавших сразу за стариком.

Их разговор услышала мать Энрико.

– Это наши ближайшие соседи. Мы построили виллу на земле, которая раньше принадлежала им. Старик Багьери когда-то был довольно зажиточным, но в последнее время дела у него идут неважно. Думаю, сицилийцу было нелегко принять такое решение – продать свою землю чужакам. У старика умерла жена, старший сын уехал на Север, старшая дочь вышла замуж. Сейчас у него подрастают еще три дочери. Их приданое обойдется недешево.

Они зашли в маленькое кафе и заказали кофе. Алексей обратил внимание на то, что синьора Мазоччи – единственная женщина в этом полутемном помещении.

– Я предупредил Алексея, что здесь небезопасно пялиться на девушек, – улыбнулся Энрико.

Джисмонди почувствовал, что краснеет, и вспомнил взгляд, который кинула на него девушка.

Синьора Мазоччи отхлебнула сладкого, крепкого кофе и задумчиво взглянула на Алексея.

– Энрико прав. Взгляды в Сицилии сильнее слов. Из-за них заключаются браки, из-за них возникают споры, из-за них начинаются вендетты.

– Да, и обычно это начинается в церкви, – ехидно заметил Энрико.

– Церковь – единственное место, где молодые люди разного пола могут встречаться.

– Тут есть старая пословица, – подхватил Энрико. – «Каждый может оказаться в церкви, – он выдержал драматическую паузу и закончил, – и в тюрьме».

Энрико расхохотался.

– Скорее всего, у тебя будет шанс увидеть очаровательную синьорину Багьери всего три раза – во время воскресных месс.

– Я этого не переживу, – шутливо ответил Алексей, но внутренне воспринял слова Энрико как вызов.

По дороге на виллу синьора Мазоччи показала ему дом Багьери. Это был самый крайний дом городка – довольно обширное, но нуждавшееся в ремонте сооружение, со всех сторон окруженное узловатыми оливковыми деревьями. Алексею показалось, что с террасы верхнего этажа доносятся звонкие голоса. Он взглянул наверх на зашторенные окна и не столько увидел, сколько почувствовал на себе девичий взгляд. Несмотря на полуденную жару, он почувствовал озноб.

Вечером, перед ужином, когда юноши загорали возле бассейна, синьора Мазоччи объявила, что вечером все они отправятся к соседям – такова традиция.

Алексей, безуспешно пытавшийся читать книгу, а вместо этого мечтавший о трех девушках в белом, встрепенулся.

– Алексей, хочешь пойти с нами? – раздался откуда-то издалека голос.

Боясь выдать свои чувства, Джисмонди прыгнул в воду.

– Конечно, хочет, – сказал Энрико. – Ты ведь пойдешь с нами к синьору Багьери, верно?

Джисмонди кивнул и снова нырнул в прохладную воду.


Старый Багьери церемонно провел гостей в комнату, куда, казалось, испокон веков не проникал ни единый луч света. Посередине красовался огромный потертый стол, на котором стояла ваза с засохшими цветами. Какая-то старуха, даже не взглянувшая на гостей, поставила на стол поднос и тут же удалилась. Синьор Багьери молча налил каждому по стакану терпкого вина, предложил золотистого печенья.

Начался непременный разговор о погоде, о плохом урожае, о скверном улове, о недавних «несчастных случаях» в Палермо, организованных мафией. Алексей сгорал от нетерпения, дожидаясь появления девушек. Синьора Мазоччи, словно прочтя его мысли, спросила:

– А как поживают ваши дочери?

– Благодарение Святой Деве, девочки у меня хорошие, и с ними все в порядке, – ответил старик, кинув подозрительный взгляд на Алексея и Энрико. – Джулия получила предложение от синьора Новеллоне. Отец Паоло взял на себя посредничество. – В голосе Багьери зазвучали горделивые нотки. – И еще святой отец говорит, что младшая из моих дочерей, Франческа, готова принять обет.

Тень злорадной улыбки пробежала по морщинистому лицу.

Алексей нахмурился. Франческа? Уж не та ли это красавица, обжегшая его своим взглядом?

– Это замечательно, – вежливо согласилась синьора Мазоччи, поболтала о пустяках еще какое-то время и поднялась.

Пора было возвращаться. Синьор Багьери должен непременно нанести ответный визит. Груши в саду уродились на славу, обитателям виллы их самим не съесть – соседи могут угощаться на здоровье. Мать Энрико не закрывала рта до самой двери.

Алексею показалось, что из глубины дома доносятся приглушенные девичьи голоса. Он остановился, оглянулся и был вознагражден: створка приоткрылась, и из темной щели из него еще раз взглянули все те же горящие глаза.

Отныне, когда Алексей не отправлялся с Энрико осматривать окрестности, он проводил все время, прогуливаясь перед домом Багьери или сидя в саду на границе двух владений. Он сам не понимал, почему ведет себя подобным образом, однако желание хоть краешком глаза увидеть девушку было столь сильным, что Алексей стойко выносил все насмешки Энрико.

Однажды после сиесты, заглянув в сад, он увидел, что совсем неподалеку, в тенистой оливковой рощице, сидят три сестры и вышивают. Их звонкие голоса заглушали стрекот цикад. Одна из девушек, услышав его шаги, обернулась. Онемев от неожиданности, Алексей просто кивнул и прошел дальше. Воцарилось молчание, потом девушки захихикали. Алексей сделал небольшой крюк и притаился чуть выше на склоне, откуда ему было не только видно девушек, но и слышно обрывки разговора – когда легкий ветерок дул в его сторону. Сестры не подозревали о наблюдении. Алексею было стыдно шпионить за ними, но тем не менее он оставался на месте.

Речь шла главным образом о предстоящем замужестве Джулии: сколько подушек и покрывал еще остается вышить, сколько гостей придет на свадьбу и так далее. Потом одна из девушек вдруг спросила:

– Как вы думаете, старик Новеллоне еще на что-то способен? Ему почти столько же лет, сколько папе.

Сестры снова захихикали. Алексей вспыхнул и услышал, что одна из них, очевидно, сама Джулия, говорит что-то сердитое.

Другой девичий голос со смехом произнес:

– Он, наверное, весь сморщенный, как сморчок. Тебе придется танцевать перед ним, как Сусанна танцевала перед старейшинами.

Алексей решил, что это и есть Франческа. Ее слова потрясли его. Оказывается, девушки из приличной семьи тоже говорили о подобных вещах! Это открывало новые, совершенно непредвиденные возможности… Алексей откинулся на спину, закрыл глаза, вновь увидел Франческу, склоненную в благочестивой молитве, а потом вдруг обжегшую его страстным взглядом. Это видение его возбудило.