– Как хорошо, что ты вернулась!

Она таинственно улыбнулась.

– Как твоя книга?

– Ничего. Мне нужно еще раз слетать в Европу, проделать там кое-какую работу.

– Ты себя достаточно хорошо для этого чувствуешь?

– Да, я в полном порядке.

Сильви все время улыбалась. Она предвкушала новую встречу с Алексеем, на этот раз – последнюю.

Она купила билет на самолет до Милана, сняла номер в отеле. Сразу после прибытия позвонила в палаццо. Но ей ответили, что молодой синьор Джисмонди уехал на каникулы, вернется через несколько недель. Куда? Где он? Сильви чуть не взвыла в голос. Ее спросили, кто она. Дело в том, что они не имеют права называть место пребывания господина Джисмонди. Сильви бросила трубку. Ее била дрожь. О таком повороте событий она не подумала. Ждать? Нет, невозможно. Сильви чувствовала, что у нее не хватит на это сил. Она возбужденно расхаживала взад-вперед по номеру. Потом в голову пришла спасительная идея. Матильда! Можно отправиться к ней и ждать там.

Но замок Валуа пришелся Сильви не по нраву. У нее вылетело из головы, что неподалеку находился пансион Катрин. Матильда была без ума от девчонки, только о ней и говорила. Что бы Сильви не сказала, принцесса всегда была на стороне Катрин. Сильви много пила, болтала без умолку, однако Матильда ее не видела и не слышала. Не хотела слышать. Сильви решила, что оставаться в замке невозможно. К тому же вскоре должна была приехать Катрин. Только не это! И Сильви сорвалась с места.

Окончательный план составился на обратном пути в Нью-Йорк, когда самолет парил в неподвижном синем пространстве. Как обычно, Сильви услышала сначала приглушенные, бестелесные голоса. Первым прозвучал голос из динамика. Он велел перевести часы назад – совершенно нелепое указание. Как можно переводить время назад, когда жизнь, тело, мысли движутся вперед? Тем не менее Сильви подкрутила стрелки на часах, ее соседка сделала то же самое. Все люди вокруг переводили время в обратную сторону, повинуясь механическому голосу. Сильви все не могла оторвать взгляда от циферблата, крутила и крутила винтик. Время перешло во вчерашний день, потом двинулось дальше в обратную сторону. Все очень просто. Слышишь приказ бестелесного голоса, повинуешься ему. И тут Сильви услышала голос своей души. Он вещал истину, велел передвинуть время назад. Теперь Сильви знала, куда нанести укол. Ее запомнят. Вспомнят годы спустя.

Она смотрела в бескрайнюю синеву, дышала ровно и глубоко. Вернулось ощущение силы и спокойствия. Остальное – детали, которые еще предстояло продумать. Нужно немного терпения – дождаться подходящего момента. Это будет дар памяти Каролин. Лучше всего перед Рождеством…

Сильви успокоенно улыбалась.

15

Сквозь стеклянную стену гостиной было видно, как на землю лениво падал снег. Тяжелые, вязкие хлопья бесшумно ложились на уснувшую землю. Матильда смотрела на снегопад, чувствуя себя бесконечно старой – такой же старой, как пики гор, видневшиеся вдали. Принцесса достала из конверта письмо, еще раз прочитала немногословный текст.

Это неправильно, думала она. Нельзя умирать по собственному выбору. Во всяком случае тем, кто молод и здоров, кто имеет в жизни все. Сколько людей за последние десятилетия лишились жизни не по своей воле. Смерть разрушает устоявшийся порядок вещей, калечит жизнь тем, кто остается. Как будет чувствовать себя бедная девочка? А ее брат? Жакоб?

Матильда почувствовала, как ее захлестывает раздражение. Сильви всегда была эгоисткой. Ее порывы, ее бездумные выходки, ее уверенность в том, что она – центр вселенной, – все это было чистейшей воды эгоизмом. И смерть ее тоже была продиктована себялюбием: хотите вы того или нет, но придется вам плясать под мою дудку.

Принцесса скомкала листок, но тут же, раскаявшись, разгладила его. Пожалуй, она несправедлива. Губы принцессы тронула ироническая улыбка. С каких это пор она, Матильда, превратилась в пуританку, навязывающую бедной Сильви моральный кодекс, которого та никогда не придерживалась? От Сильви невозможно ожидать, чтобы она вела себя как все. В конце концов, именно непредсказуемость и привлекала к ней окружающих. Сильви решила умереть так же, как жила.

Принцесса подошла к камину, перевернула тлеющее полено и посмотрела, как вверх взметаются сердитые искры. Как там Жакоб? Должно быть, убит, раздавлен. Надо поехать к нему, утешить его.

В мозгу шевельнулась неожиданная мысль. Ведь теперь Жакоб свободен. Быть может… Принцесса не дала фантазии разыграться и тут же отчитала себя. Тебе уже за шестьдесят, а ведешь себя, как школьница, сказала она себе. Твой роман с этим мужчиной закончился тридцать лет назад!

Не просто с мужчиной, а с единственным мужчиной моей жизни, тут же поправилась она. Жакоб заполнил собой всю ее жизнь, в которой хватало и интересных встреч, и путешествий, и кипучей деятельности. Матильда посмотрела в зеркало. Многие говорили, что она еще вполне хороша собой. Льстецы! Время надевает на человека маскарадную маску, соответствующую возрасту. Иногда Матильда вдруг видела перед собой женщину с дряблыми веками, резко обозначившимися скулами, морщинистой шеей – и не сразу понимала, что это отражение в зеркале. Да, она, пожалуй, выглядела неплохо. Но для старухи. Старухе не к лицу плотские желания – это смехотворно.

Она – старуха, не разучившаяся мечтать. Ах, если бы тридцать лет назад ее не связывали светские условности! Впрочем, Матильда ни о чем не жалела. Иначе ее жизнь сложиться не могла. И если она испытывала ностальгию, то не по упущенному шансу, а по другой, непрожитой жизни.

Да, она старуха, старуха, которая стала еще старше из-за того, что женщина, которую она считала девчонкой, ушла из жизни. Интересно, думала ли уже Сильви о самоубийстве, когда была в замке в последний раз? Матильда просто не дала себе труда вглядеться – иначе обо всем догадалась бы. Но идея самоубийства была настолько чужда ее натуре… Сильви тогда говорила без умолку, говорила с такой страстностью, что ей было трудно не поверить. Матильда поежилась. Неужели она могла спасти Сильви и не сделала этого?

Жакоб наверняка задает себе тот же вопрос. Она так и видела, как он сидит за письменным столом, подперев голову руками. Жакоб наверняка исполнен безграничной жалости к той, кого любил, несмотря ни на что. Матильда могла бы во всех подробностях описать его чувства – его изумление по поводу новой выходки непредсказуемой Сильви. Жакоб взвешивает все «за» и «против», докапывается до причин, принимает основное бремя вины на свои плечи. И еще Матильда так и слышала шушуканье коллег-психоаналитиков. «Как, разве вы не слышали? Да, покончила с собой. Его собственная жена! Я всегда подозревал, что доктор Жардин сам нуждается в помощи психотерапевта. Ох уж эта старая гвардия! Они вечно уделяют собственным проблемам слишком мало времени». И продолжаться это будет долго – предположения, сплетни, дискредитация научных достижений Жакоба.

И еще есть Катрин. Принцесса решительно дернула за шнур звонка. Все эти печальные раздумья – не более чем повод отсрочить тягостную сцену. Бедная девочка будет потрясена.

Матильда хотела устроить бал в честь шестнадцатилетия своей подопечной. До праздника оставалась неделя. Катрин ждала этого события с нетерпением, расцветала буквально на глазах. Она смотрела на Матильду, и ее красивое личико попеременно отражало то застенчивость, то сомнение, то благодарность. А что будет теперь?

Принцесса была женщиной храброй, но предстоящее испытание пугало ее. Она вспомнила последнюю встречу Катрин с матерью, с тех пор прошло больше года. Матильда тогда сидела на противоположном конце стола и не могла слышать разговора, но очень хорошо запомнила картину: испуганная девочка бежит к двери, ее лицо искажено мукой. Запомнила Матильда и то, что последовало за этим: гробовая тишина за столом и беззаботный смех Сильви.

– Хочешь чашку горячего шоколада?

Матильда взглянула на Катрин, на ее раскрасневшиеся от прогулки щеки.

Девочка улыбнулась, кивнула.

Матильда собралась с духом. Ей предстояла нелегкая задача. Бедняжка Катрин только-только начала осваиваться, привыкать к новой жизни, сбросила напряжение. Мадам Шарден была довольна своей ученицей. Катрин нелегко далось изучение французского, но теперь она говорила и писала на этом языке превосходно.

– Хорош свежий снег? – спросила Матильда, выгадывая время.

– Просто чудо! – счастливо улыбнулась Катрин. – Я рисовала. Хотите посмотреть?

Она протянула Матильде блокнот. На листах были запечатлены высокие сосны, маленький мостик, клокочущий ручей. Катрин рисовала мелкими штрихами, которые, сливаясь воедино, придавали пейзажам подвижность, вдыхали в рисунок жизнь. Природа в изображении Катрин была одновременно похожа и непохожа на себя.

– У тебя получается все лучше и лучше. Может быть, тебе следует брать уроки рисования?

Катрин пожала плечами.

– Рисунки не очень удались. Видите, здесь вот цвет не получился. – Она показала на угол листа. – Не смогла его ухватить. Вышло слишком тяжело, слишком угрюмо.

Принцесса подождала, пока девочка отопьет горячего какао. Слишком уж Катрин критична к своим рисункам, подумала она.

– Катрин, я должна сообщить тебе нечто ужасное, – решительно начала Матильда и запнулась.

Девочка испуганно подняла лицо, ее взгляд моментально напрягся.

– Сегодня утром я получила телеграмму. Сожалею, но… Твоя мать покончила с собой.

Матильда так и не придумала, как поделикатнее сообщить эту новость. В конце концов, девочка должна была знать правду.

Несколько секунд Катрин сидела молча. Зрачки ее расширились, щеки побелели. Потом она резко вскочила.

– Отлично! Я очень рада! – хрипло выкрикнула она.

Потом вновь взглянула на принцессу, лицо ее исказилось от ужаса.

– Нет, я не хотела этого сказать! – пролепетала она и выбежала из комнаты.