– Должно быть, Алексей называл меня дядей? – Он дружелюбно потрепал юноше волосы. – Ужасный упрямец. Но это неплохо. Ему хочется думать, что его настоящий отец жив. Хотя, по правде говоря, надежды на это мало. Бедняга исчез в сталинских лагерях. – Хозяин сокрушенно помотал головой. – Бедный народ.

– Однако надо думать не о прошлом, а о будущем, – продолжил он. – Отец, дядя – какая разница? – Он взглянул на Алексея. – Ты ведь счастлив здесь, правда?

Мальчик кивнул, смущенно переступив с ноги на ногу.

Синьор Джисмонди посмотрел на часы, и Сильви поняла, что ей пора уходить.

– Была счастлива познакомиться с вами, синьор Джисмонди. А также с вашим сыном. У вас очень хороший мальчик, очень талантливый, – произнесла она ровным тоном, который давался ей с огромным трудом.

Сильви пожала Алексею руку, чуть задержала ее в своей, наслаждаясь прикосновением.

– Спасибо вам, Алексей.

Он мечтательно смотрел на нее, видя в этот момент бесподобную голливудскую звезду Лорен Бокалл, плавно пересекающую освещенный зал. Или Мерилин Монро, обнажавшую в соблазнительной улыбке безупречные зубы.

– Надеюсь, вы пришлете мне рукопись перед опубликованием, – сказал синьор Джисмонди на прощание, и его слова прозвучали не как просьба, а скорее как неукоснительное распоряжение.

Сильви на миг сконфузилась, потом вспомнила о своей маскировке

– Конечно-конечно, – спохватилась она. – Но это будет не скоро. Мне нужно взять еще несколько интервью.

Лицо ее просияло ослепительной улыбкой – так улыбалась когда-то Сильви-актриса, умевшая распалять сердца и вожделения мужчин.

Синьор Джисмонди не остался равнодушен к ее чарам.

– Буду с нетерпением ждать, – сказал он, поклонившись.

Сильви помахала рукой Алексею, но тот смотрел уже куда-то в сторону. Гостья уже перестала его интересовать. Сильви вышла. У выхода слуга вернул ей магнитофон и сумку. Руки Сильви дрожали.

Вечер выдался влажный и теплый. Она стояла у стены напротив палаццо, чувствуя себя совсем обессиленной. Думала об Алексее, о его жизни, о богатстве и комфорте, которыми он был окружен, о его семье. Ее жалкая попытка проникнуть сквозь эту броню была обречена на провал.

В жизни сына для нее места нет.

Сильви почувствовала, что это была ее последняя роль.

Депрессия обрушилась на нее с новой силой. Целых четыре года ей понадобилось, чтобы найти сына, а встреча с ним продолжалась всего час. Сильви вновь и вновь воскрешала в памяти картину, всплывшую из прошлого, когда она лежала в клинике. Начало ее записям положило именно это воспоминание. Но теперь она восстановила тот давний эпизод с начала и до конца.

На соседних кроватях лежат две женщины. Суетятся медсестры, звучат крики. Ганка, с белым от напряжения лицом, стонет от боли, шепчет: «Мальчика, мальчика для Ивана». Какой еще мальчик? Сын? Нет, мне нужна девочка, Катрин. Я обещала Каролин девочку. И Жакобу нужна девочка. Сильви видит перед собой на кровати двух младенцев. Сестры сказали, что у нее родился сын, а у Ганки девочка. Мальчик и девочка. Каролин нужна девочка, нужна Катрин. Ганке нужен мальчик. Что ж, пусть ей достанется мой сын.

Все теперь стало окончательно ясно. Так вот почему она так ненавидели Катрин – именно с нее начались все несчастья. Как мог Жакоб обожать девчонку, которая не была его дочерью! Он должен был догадаться, почему Сильви относится к ребенку с такой неприязнью! Ведь Жакоб такой умный! Но нет, он с самого начала боготворил эту маленькую дрянь. Она сделала его слепым. Что бы девчонка ни творила, ему все нравилось. Это она, Катрин, украла Жакоба! С первой же минуты, как только он взял ее на руки. Сильви больше для него не существовала.

Надо же было вырастить кукушонка в собственном гнезде!

И с сыном вышло не лучше. Она смогла найти его, встретилась, затрепетала, увидев, до чего он похож на Жакоба, но мальчик не подпустил ее к себе. Увы, это не какой-то крестьянский подросток, которого можно было бы сманить обещанием лучшей жизни. Сын был надежно защищен от нее своим богатством.

Все возбуждение, поддерживавшее Сильви на плаву четыре последних года, схлынуло. Для чего теперь жить? Впереди простиралась пустая, безрадостная жизнь. Жизнь без ее мальчика, которого чужие люди назвали Алексеем. Она нашла сына для того, чтобы убедиться – он безвозвратно потерян. Краткий миг встречи. Миг, которому не суждено повториться. Это похоже на смерть. Примерно то же произошло с бедняжкой Каролин – она родила ребенка и тут же его потеряла.

Сильви бесцельно бродила по людным вечерним улицам. Мимо проходили совсем юные парочки, почти такого же возраста, как ее сын, ее Алексей. Они смеялись, смотрели только друг на друга, на нее, Сильви, внимания не обращали. Эти юные создания жили настоящим и будущим. Будущим, в котором для нее места нет. Сильви оставалась невидимкой. Да, она превратилась в пустоту, где живут голоса из прошлого. Вот слабый, печальный голос говорит: «Ты ничего не поняла, Сильви. Ничего. Катрин, мое дитя, мое будущее – умерла раньше меня». Это голос Каролин. Она мертва. А вот другой голос: «Увези ее отсюда! Увези! Я видеть ее не могу!» Папуш, посмотри на меня. Посмотри. Я родила сына. Но он мертв, мертв, как и ты.

Сильви брела по незнакомым улицам, продиралась сквозь толпу теней. Она и сама превратилась в тень.

Она не помнила, как оказалась у себя в гостинице. Зашла в бар. Да, нужно выпить. Повсюду сидели все те же влюбленные парочки – перешептывались, смотрели только друг на друга. А она была совсем одна, невидимая для окружающих. Сильви выпила стакан, другой. Потом чей-то голос, не выдуманный, а настоящий, спросил по-английски:

– Могу ли я составить вам компанию, синьора?

Сильви увидела перед собой молодого человека. Он смотрел на нее, видел ее! В его глазах читалось восхищение. Молодое лицо, живое, без морщин. Почти как у Алексея. Может быть, это и есть Алексей? Сильви отпила из бокала, спокойно улыбнулась незнакомцу.

– Как тебя зовут?

– Умберто.

– Сколько тебе лет, Умберто?

– Восемнадцать.

– Восемнадцать, – повторила Сильви.

В восемнадцать лет она еще училась в монастырской школе. Вместе с Каролин. Они проказничали, изводили монахинь. Размалевывали лица косметикой, устраивали вылазки в кафе, где на них пялились незнакомые мужчины. Улыбаясь ярко накрашенными губами, Сильви выбирала одного из них. Мужские руки, мужские взгляды. Сердитый, ревнующий взгляд Каролин…

Умберто погладил ее по руке.

– Потанцуем, да? А потом… – Он многозначительно закатил глаза и провел языком по полным губам.

Сильви не стала противиться, когда Умберто потянул ее за собой. Проходя через вестибюль, она горделиво улыбнулась седому портье.

– Что ты здесь делаешь? – прошипел портье.

Умберто замер на месте и выпустил руку Сильви.

– Я запретил тебе здесь появляться! – рявкнул седой. Затем взглянул на Сильви с жалостью и презрением.

– Да будет вам известно, синьора, что этот молодой человек берет деньги за свои услуги.

Сильви недоуменно воззрилась на него, потом, размахнувшись, влепила Умберто пощечину. Тот со всех ног бросился к выходу.

Сильви никак не могла унять дрожь. А портье усмехнулся и одобрительно заметил:

– Так-то лучше!

Сильви хрипло расхохоталась. Дура. Какая же она дура! Растерянно огляделась по сторонам, увидела, что на нее пялятся со всех сторон. Несчастная, униженная дура! Ей больше нечего делать в этом городе.

Первым же самолетом Сильви вылетела в Нью-Йорк.

Жакоб был добр, внимателен, но поцелуй, которым он ее встретил, не был настоящим поцелуем – обычная пустая формальность. Он смотрел на нее и не видел ее. Для него существовало лишь ее «психическое состояние»: пьет ли она, принимает ли таблетки, адекватно ли реагирует на окружающую действительность? Сильви читала в его глазах эти вопросы, хотя вслух он спрашивал совсем о другом. Удачен ли был полет? Хорошо ли она отдохнула? Доктор проявлял терпение, беседуя с пациенткой. Не больше и не меньше.

Сильви ненавидела их нью-йоркскую квартиру так же, как Жакоб, хотя сама украшала и декорировала ее. Надо было бы сказать: «Я ездила встречаться с сыном». Тогда Жакоб взглянул бы на нее иначе. Но он уже спрашивал про Матильду, про Катрин. Снова Катрин! Больше его никто не интересует. Причем спросил про дочь не сразу, выждал – проявил деликатность. Как же хорошо она его знает! Со всеми его маленькими хитростями. Но, сколько бы он ни задавал вопросов, по-настоящему волнует его только Катрин.

Муж смотрит на меня и думает об отсутствующей дочери, сказала себе Сильви.

Вновь ею овладело искушение сказать ему: «Она не твоя дочь!» Нет, делать этого не следует. Сильви отлично представляла, что будет дальше. Жакоб бросит на нее ничего не выражающий взгляд и тихо, спокойно скажет: «Сильви, перестань фантазировать. Я знаю, ты хотела бы, чтобы Катрин не была нашей дочерью. Но не будем смешивать желания с действительностью». Что ему на это сказать? «Нет, это не твоя дочь, это дочь чужих людей»? И что дальше? Он пожмет плечами, отвернется. В лучшем случае скажет: «Все это было так давно, какая теперь разница? Так или иначе – она теперь наша дочь».

Есть способ получше, чтобы вывести его из равновесия, пробить стену терпения, заставить Жакоба наконец заметить ее, прислушаться к ней.

Сильви наполнила бокал, расправила складки платья.

– Там был этот симпатичный Томас Закс. Очень приятный человек.

Она опустилась в кресло, закинула ногу на ногу.

Жакоб сразу насторожился, весь обратился в зрение и в слух.

– Настоящий джентльмен. По-моему, твоя Катрин в него влюблена, – фыркнула Сильви.

Жакоб вскочил на ноги.

– Почему ты так говоришь?

– Мы, женщины, разбираемся в подобных вещах.

Сильви нарочно дразнила его, провоцировала на все новые и новые вопросы. Изводила намеками, описывала многозначительные взгляды, которыми обменивались Катрин и Томас.