– Мы все погибнем, – лепетала Каролин. – Сильви, нам конец!

В воздухе носился запах пыли и крови.

Сильви сердито ударила подругу по лицу.

– Перестань хныкать, гусыня! Ничего с нами не случится!

В ее голосе звучал восторг.


Той же ночью, но позднее, когда наступила жутковатая тишина, всегда сменяющая шум битвы, автомобиль, у которого во время бомбежки вылетело ветровое стекло, замер, как вкопанный, вблизи Орлеана.

– Черт! – тихо выругалась Сильви. – Бензин кончился.

– Ну вот, я же говорила, – дрогнувшим голосом пролепетала Каролин.

– Хватит хныкать, – прикрикнула на нее подруга. – Все будет хорошо. Главное – доверься мне.

Она обняла дрожащую Каролин за плечи, они прижались друг к другу и уснули. На рассвете Сильви объявила, что отправляется на поиски горючего и еды. Каролин должна была остаться возле машины.

– Пусть с тобой идет Робби, – забеспокоилась Каролин.

– И поможет мне объясняться по-французски? – с издевкой спросила Сильви и, повернувшись, решительно зашагала прочь.

Возле бензоколонки выстроилась очередь в добрую милю длиной – длинная змея, состоявшая из запыленных автомобилей и томящихся возле них усталых людей. Сильви никогда не отличалась долготерпением, а при виде этой картины и вовсе заклокотала. Она направилась в самую голову колонны.

– У меня автомобиль с ранеными, мы застряли прямо на въезде в город. Поворачивайтесь живее! – командирским тоном заявила она служителю.

Потом уверенно поставила перед ним две канистры, сбросила прядь волос со лба и уперла руки в бока.

– Быстрее! – прикрикнула она.

Служитель посмотрел на нее с явным подозрением, но потом, пожав плечами, наполнил-таки канистры.

Небрежно поблагодарив его, Сильви пустилась в обратный путь. Она была очень довольна собой, словно актриса после удачного бенефиса. Выживание – вопрос инстинкта, думала она. А в том, что инстинкт ее не подведет, Сильви не сомневалась.

Когда после бесконечных стояний в пробках и объездов Сильви и Каролин наконец добрались до дома Жардинов, который стоял на холме, возвышавшемся над Марселем, немцы уже заняли Париж.

Сильви решила, что перед ней стоят две проблемы: нужно выяснить, удалось ли Анджею уехать на юг, и, во-вторых, требуется установить местонахождение Жакоба. Она смотрела на пронзительную синеву Средиземного моря, поигрывая кольцом, которое когда-то подарил ей Жакоб. Сильви твердо знала: пока это кольцо у нее на пальце, Жакоб не умрет.


Несколько недель спустя, когда маршал Петэн, герой первой мировой войны, а ныне сторонник капитуляции, подписал перемирие с немцами, Жакоб Жардин уже находился в парижской квартире своего друга Жака Бреннера. Они обсуждали события последних месяцев и говорили о будущем. Жакобу удалось бежать из лагеря для военнопленных. Как говорил сам Жакоб, успехом побега он был обязан на одну четверть нахальству и на три четверти удаче. Лейтенант Шрадер безропотно и, как подозревал Жакоб, вполне сознательно выпил снотворное, которое Жардин подмешал ему в чай, после чего погрузился в мирный сон, а Жакоб переоделся в немецкую военную форму, взял ключи от машины и пустился в путь. Единственный неприятный момент был возле контрольно-пропускного пункта, когда пришлось буркнуть часовому «зиг хайль». Дальше все было просто. Жакоб отъехал от лагеря подальше, бросил машину в ночном лесу, переоделся на соседней ферме в штатское и кое-как – где пешком, где на велосипеде – добрался до французского военно-полевого госпиталя. В хаосе отступления никто не стал задавать ему лишних вопросов – опытный врач пришелся как нельзя более кстати.

О том, что произошло в последующие дни, Жакоб вспоминать и тем более говорить не любил.

Когда ему стало ясно, что французская армия отныне станет союзницей Гитлера, Жакоб снова сбежал. Он направился в Париж, который превратился в город привидений. По пустым улицам грохотали сапоги фашистов; над Эйфелевой башней и Триумфальной аркой развевались знамена со свастиками.

К счастью, в венсенском доме никого не оказалось. Было видно, что люди, жившие здесь, уехали в большой спешке.

Зато Жак Бреннер был у себя. Когда Жакоб появился у него на пороге, Бреннер хлопнул пробкой заранее приготовленного шампанского.

– Последняя бутылка, – сообщил он, любуясь игрой света в высоком бокале. – Берег до твоего возвращения. Теперь все шампанское Франции достанется немцам.

Он горестно вздохнул.

Жакоб отпил вина, обнял друга.

– Глядя на тебя, можно подумать, что в нашей жизни все осталось по-прежнему, – улыбнулся он. Взгляд у него затуманился. – Но, как ты знаешь, изменилось многое.

– Да, изменилось все, – усмехнулся Жак. – Наконец-то в моей жизни появилась цель.

Жакоб вопросительно посмотрел на своего друга.

– Сегодня я отведу тебя в одно место. Мы встречаемся в Музее Человека.

Больше Жак, большой любитель мистификации, не сказал ни слова.

В одной из пыльных служебных комнат Музея Человека сидели и тихо беседовали несколько мужчин. По их бледным лицам, седым вискам и чопорной осанке Жакоб сразу понял, что это крупные государственные чиновники. Он чувствовал на себе их подозрительные взгляды, но после того, как Жак Бреннер представил своего друга, собравшиеся приветствовали его вежливыми кивками.

Старший из них поднялся и негромким, но властным голосом заговорил:

– Сегодня нас здесь немного, и удивляться этому не приходится. Но я знаю, что в нашей стране множество людей, которых заботят те же проблемы, что и нас. Мы должны защитить нечто более важное, чем наши жизни, семьи – дух французского народа. Я имею в виду нравственную свободу, в которой и состоит суть наших ценностей, нашей жизни. Мы еще не разработали конкретный план действий, однако, если мы будем бдительны и наблюдательны, круг задач определится сам собой. Где бы каждый из нас ни работал, чем бы ни занимался, главное – противодействовать оккупационным властям, создавать сеть сопротивления, вести подрывную работу. И тогда, в конце концов, мы победим.

Он сел, и участники встречи стали все так же негромко обмениваться соображениями и предложениями. Жакоб тоже внес свою лепту. Он сказал, что необходимо наладить систему выпуска фальшивых официальных бланков, штампов и печатей. Страна наводнена беглецами, которым понадобятся документы. Это британские военные, эмигранты с Востока и многие, многие другие.

Предложение было немедленно принято. Прозвучали имена нужных людей, возможные контакты и явки. Затем, договорившись соблюдать строжайшую конспирацию, члены группы поодиночке стали расходится.

Когда настала очередь Жакоба, Бреннер слегка кивнул ему, и Жардин вышел из музея. Он шел по улицам, с которых практически исчезли автомобили. В одном из дворов увидел группу эсэсовцев и поспешно свернул в сторону. Перед тем, как вернуться в квартиру Жака, решил зайти в соседнее кафе – одно из немногих, продолжавших работать при оккупации. Жакоб сидел и рассеянно смотрел в окно, когда перед подъездом остановился длинный автомобиль. Оттуда вышла женщина, и Жакоб уставился на нее, не веря собственным глазам. Он вскочил на ноги и бросился на улицу.

– Матильда…

Он произнес это имя совсем тихо, остановившись у принцессы за спиной. В форме Красного Креста она выглядела так неприступно, что он не осмелился ее обнять.

– Жакоб, я очень надеялась, что найду тебя здесь, – вежливым тоном ответила она, словно встретила случайного знакомого. Но ее темные глаза светились счастьем.

Лишь войдя в квартиру, они обнялись. Почувствовав, что объятия затягиваются дольше, чем приличествовало бы старым друзьям, Жакоб высвободился.

Лицо принцессы приняло озорное выражение.

– Вижу, друг мой, вы вполне живы и здоровы.

– Вполне, – признал Жакоб со слегка виноватым видом.

– С Сильви тоже все в порядке. Насколько мне удалось выяснить, она здорова, а маленький Лео находится у бабушки и дедушки.

Глядя на изумленное лицо Жакоба, Матильда расхохоталась. – Не нужно так удивляться, друг мой. Да, мне многое известно. У меня бездна друзей, знакомых. Некоторые из них довольно влиятельные люди. Благодаря им я тебя и нашла.

Принцесса сделала паузу и, предвидя следующий вопрос, сказала, что Фиалка находится в Швейцарии. Покончив с делами в Париже, принцесса вернется к дочери.

Потом Матильда изучающе посмотрела на Жакоба. Она увидела, что он похудел, на лице появились новые морщины, взгляд сделался суровым. Матильда без труда могла догадаться, сколько горя повидали эти глаза в последние месяцы. Она и сама достаточно насмотрелась на разрушения, искалеченные тела, искаженные страхом лица. Видела она кое-что и похуже: безнадежность поражения, ставший реальностью кошмар – победу нацистов со всеми вытекающими последствиями.

Принцесса знала, что может всецело полагаться на Жакоба – он отнесется к ее предложению с величайшей серьезностью. Однако начинать разговор было непросто – ведь эту тему между собой они никогда не затрагивали.

– Жакоб, – решительно начала она. – Очевидно, ты собираешься отправиться на юг, чтобы отыскать Сильви.

Жардин кивнул.

Откашлявшись, Матильда продолжила:

– По-моему, этого делать не следует. Ты подвергнешь опасности вас обоих. Скоро здесь будут изданы законы, аналогичные тем, которые уже существуют в Германии. Это законы…

Она запнулась, и Жакоб договорил за нее:

– Законы против евреев, да? Война с обрезанием, знаю.

Принцесса слегка покраснела и кивнула.

– Я знаю, что это неизбежно, – сказала она. – Ты поставишь под угрозу вас обоих…

Неожиданно Жакоб рассмеялся. В его глазах зажглись веселые огоньки – совсем как в прежние времена. Он взял Матильду за руку и потянул за собой.

– Как ты сейчас увидишь, я об этом уже подумал.

Он выдвинул ящик в одном из шкафов и достал из-под белья удостоверение личности.