– «Бегу» – слишком мягко сказано, – с невольной горечью вырвалось у Жакоба.

Эйми отбросила со лба прядь пшеничных волос.

– Значит, она вас выставила?

Она, как обычно в разговорах с Жакобом, перешла на английский.

– Можно назвать это и так.

Жардин посмотрел на нее в упор, а потом, взглянув на свой чемодан, расхохотался. Из щели торчал галстук, носок, еще что-то. Жакоб как бы увидел себя со стороны: мешковатый костюм с чужого плеча, рубашка со слишком длинными рукавами…

– Вот именно, сударыня. Перед вами человек, которого выставили самым недвусмысленным образом.

Эйми покачала головой.

– Ваша Сильви – смелая женщина.

– Наверно, вы правы, – согласился Жакоб. – А вы смелая? Хотите со мной выпить?

– И вы будете рыдать на моем плече? – с усмешкой спросила она.

– Не думаю. Это было бы неподобающим занятием для человека моей профессии, – в тон ей ответил он.

– Что ж, вы мне всегда нравились, тем более что через несколько недель я уезжаю в Штаты… – Эйми протянула ему руку. – Ваш Старый Свет мне до смерти надоел.

На ее лице появилась гримаса отвращения.

– Меня это не удивляет, – сказал Жакоб, усаживая ее в машину. – Ни капельки.

После ресторана он отвез ее до дома и вежливо поцеловал в щеку. К немалому удивлению Жакоба, губы Эйми страстно потянулись к его рту. Жардин удивленно уставился на нее.

– Хотите подняться ко мне? – спросила Эйми без малейшего кокетства.

Жакоб кивнул.

– Да, очень хочу.

У него сел голос – уже несколько месяцев он не обнимал женщину.

Они поднялись по лестнице на четвертый этаж, где Эйми снимала маленькую квартирку. Жакоб притянул ее к себе еще в коридоре. Тело Эйми было гибким и упругим, наполненным чувственной энергией. Она откинула голову назад, чтобы подставить шею под его поцелуи. Кожа Эйми пахла свежестью яблока. Когда позднее Жакоб проник в ее тело, Эйми впилась ногтями ему в плечи и нежно застонала. У него было такое ощущение, будто он после долгого отсутствия вернулся домой.

Когда они, обнаженные, лежали на широком диване, заменявшем кровать, Эйми сказала:

– Нам давно следовало сделать это.

Она приподняла голову, лежавшую на его груди, и посмотрела Жакобу в глаза.

Он провел рукой по тяжелой копне ее волос. Жакобу вспомнилась первая встреча с Эйми – ее остроумные замечания, прямой и честный взгляд. Ах, если бы в ту ночь он уже не был влюблен в Сильви, непостижимую, вечно ускользающую. От боли заныло сердце, и Жакоб в поисках облегчения припал к губам Эйми.

– Так или иначе, неплохо было бы сделать это еще раз, – прошептал он.

– Это верно. – Она медленно обвела его взглядом и весело улыбнулась, заметив напрягшийся пенис. – В этом есть смысл.

Жакоб ласково провел пальцем по ее улыбающимся губам. Потом стал осыпать поцелуями ее упругую грудь, гладкий живот, светлый треугольник волос. Эйми ахнула, а он целеустремленно и решительно устремился в недра ее тела.

После этой ночи Жакоб остался у Эйми. Находиться рядом с женщиной, всецело разделявшей его простые и естественные желания, было все равно, что возродиться к новой жизни. Шли дни, недели. Время как бы остановилось. И Жакоб, и Эйми знали, что он никогда не уйдет от Сильви, и все же американка откладывала свое возвращение на родину. Никогда Сильви не была так откровенна и близка с ним, как эта женщина. Жакоб осыпал ее подарками, испытывая смешанное чувство благодарности и вины.

Примерно раз в два дня он разговаривал по телефону с Каролин, которая рассказывала ему о состоянии здоровья Сильви. Они договорились между собой, что, если Сильви пожелает видеть своего мужа, он немедленно прибудет. Однако Сильви подобного желания не высказывала. Жардин старался не думать о том, что будет после рождения ребенка.

Как-то в субботу вечером, незадолго до Рождества, Жакоб и Эйми спускались по лестнице. Вдруг внизу, от комнатки консьержки, донеслись громкие голоса.

У дверей подъезда темнел массивный женский силуэт.

– Я так и знала, что он здесь, – прошипела Сильви, увидев Жакоба.

Она шагнула к нему и с размаху ударила по лицу.

– Грязная свинья!

Кинув на него и на Эйми испепеляющий взгляд, она развернулась и царственной походкой зашагала прочь.

Жакоб, опомнившись, бросился за ней. Догнал, схватил за плечо. Не оборачиваясь, Сильви сбросила его руку. Потом кинула на мужа холодный, презрительный взгляд.

– Тебе наплевать, в какую помойную яму ты суешь свой член?

Жакоб отшатнулся, а она, не оглядываясь, пошла прочь.

Подошла Эйми, взяла Жакоба под руку.

– Помойная яма? Ничего не скажешь, твоя жена умеет подбирать выражения.

В голосе Эйми звучала горечь, плохо соответствовавшая язвительности ее слов.

Вместо ответа Жакоб сжал ее руку.


Рождество выдалось пасмурным и дождливым. Желая напомнить самому себе, что в жизни бывают несчастья и похуже, Жакоб устроил праздничный ужин в Венсенском лесу, куда пригласил новых друзей из числа немецких и австрийских эмигрантов. Вино лилось рекой, но настроение собравшихся оставалось подавленным.

А еще через два дня Эйми заказала билет в Нью-Йорк.

– Поедем со мной, – с надеждой и вызовом сказала она. – Здесь у тебя все кончено.

Она неопределенно махнула рукой, имея в виду и город, и страну.

Жакоб притянул ее к себе. Аромат ее волос, свежесть благоуханной кожи заставляли забыть о скудном интерьере маленькой мансардной квартирки.

– Ты же знаешь, это невозможно, – тихо сказал Жакоб и потянулся к ее губам.

Эйми отвернулась.

– Я знаю, – сухо произнесла она.

– Мне будет тебя не хватать. – Жакоб развернул ее лицом к себе. – Я буду скучать по тебе.

Она кивнула, на глазах выступили слезы. Долго они лежали обнявшись, а потом медленно, не спеша занялись любовью, стараясь запомнить каждое движение, каждый жест.

Жакоб отвез ее на машине в гаврский порт. Под зимним солнцем сверкал белизной океанский лайнер. Это был целый плавающий город, куда более нарядный, чем сам Гавр. Устроившись в роскошном баре, Жакоб и Эйми откупорили бутылку шампанского.

– Как все было бы просто, если бы я могла тебя презирать, – вздохнула Эйми. – Но я ведь знаю, что ты – хороший. Жакоб с горечью рассмеялся.

– Для тебя хороший, для нее плохой.

Его охватило страстное желание остаться здесь, на этом нарядном корабле, уплыть навстречу новому, неведомому миру. От ветра свободы закружилась голова. Жакоб залпом осушил бокал, и на его лице появилось ироническое выражение.

– Парадокс состоит в том, дорогая Эйми, что если бы я отправился вместе с тобой в «дивный новый мир», ты перестала бы считать меня таким уж хорошим. – Он грубовато поцеловал ее. – Надеюсь, мы еще увидимся.

Жакоб быстрым, решительным шагом направился к выходу. Эйми смотрела ему вслед, по ее лицу текли слезы.

Жардин договорился с консьержкой, что поживет еще какое-то время в квартире Эйми. Однако, когда он вернулся из Гавра, его ждала записка, в которой говорилось, что он немедленно должен прибыть в больницу Святой Марии. Сильви! Ребенок! Жакоб с жадной тоской вспомнил о пухлых ручках Фиалки, о ее жизнерадостном лепете. У него будет еще один ребенок, с которым можно будет никогда не расставаться!

Чуть ли не бегом он несся к родильному отделению больницы. В кабинете главной медсестры он спросил, где можно найти мадам Жардин.

– У нас нет такой пациентки, – ответила сестра.

Ничего не понимая, Жакоб настаивал на своем – записка Каролин была недвусмысленной. Медсестра смотрела на этого возбужденного мужчину с подозрением. Взгляд какой-то безумный, волосы растрепаны…

Жакоб взял себя в руки.

– Я – доктор Жардин, мадемуазель… – Он взглянул на табличку с ее именем. – Мадемуазель Брабант. Вполне возможно, что моя жена зарегистрирована у вас под своей девичьей фамилией. Сильви Ковальская.

Эта мысль пришла ему в голову только сейчас. Очень похоже на Сильви – в такой момент исключить мужа из своей жизни.

Немного поколебавшись, сестра все же отвела его в маленькую комнату ожидания. Из-за двери, находившейся справа, доносился писк новорожденных младенцев и уютное воркование мамаш. Слева была расположена операционная. Когда сестра приоткрыла дверь, Жакоб услышал отчаянный крик. Это был голос Сильви, повторявшей его имя.

Заглянув в помещение, он увидел, что Сильви лежит на узком столе. Ее раздутый голый живот заслонял лицо. Меж широко расставленными ногами как раз появилась окровавленная головка младенца. У Жакоба бешено заколотилось сердце, и он сделал шаг вперед, но одна из акушерок жестом велела ему удалиться.

– Уже недолго, – отрывисто бросила она.

Вернувшись в комнату ожидания, Жакоб увидел Каролин.

– Наконец-то вы соизволили появиться! – воскликнула та, пытаясь за раздражением скрыть волнение. – Схватки продолжались двенадцать часов.

Жакоб положил ей руку на плечо.

– Давайте без упреков. Если бы Сильви хотела, чтобы я был рядом, я бы с самого начала находился возле нее. Я знаю, как вы волнуетесь. Ничего, все обойдется.

– В каком это смысле «если бы она хотела»? – На щеках Каролин вспыхнули яркие пятна. – Она ведь ходила к вам, а вы отказались возвращаться домой!

– Что-что? – уставился на нее Жакоб.

Но момент для объяснений был выбран неудачный. Из-за двери выглянула сестра и объявила:

– У вас родился чудесный мальчик, доктор Жардин. Вы можете войти. Нет, вдвоем нельзя.

Жакоб ринулся в операционную.

Сильви лежала на взбитых подушках, накрытая до пояса простыней. В руках она держала крошечного младенца со сморщенным, ярко-розовым личиком, похожим на кулачок. Мать взирала на него озадаченно и недоуменно. Вид у нее был испуганный и потрясенный.

– Сильви! Сильви!

Забыв об унижениях последних месяцев, Жакоб бросился к ней с распростертыми объятиями.