– Мне нравятся егери, – однажды заявила Сильви.

– Ох уж эти мужчины, – вдохнула бабушка. – Всем им грош цена. Сначала они морочат нам голову сладкими словами, а потом растравят душу, наделают мальцов, и ищи-свищи. Больше всего они терпеть не могут сыновей.

– А папуш любит Тадеуша, – возразила Сильви.

– Твой папуш – дело другое. Он пан, не простой мужик.

Сильви стала спорить, и бабушка продолжила:

– У меня было пять ребятишек. Сначала девочка. Мой ничего, стерпел. А как пошли мальчики – четверо, один за другим, тут-то он и смылся. – Она воткнула длинную спицу в клубок шерсти. Двое мальчиков умерли. Представляешь, Сильвечка, двое моих сыночков?

Сильви заплакала.


Летний салон Эзаров был обставлен плетеной мебелью и китайскими безделушками – черными лакированными столиками с изображением цветов и птиц, шкафчиками эбенового дерева, тонкогорлыми вазами, мирно уживавшимися с ямайскими пальмами в кадках и тростниковыми креслами. Высокие окна выходили на террасу, где благоухала жимолость. Откуда-то доносились звуки сонаты Дебюсси, приковывая внимание собравшихся гостей.

Внезапно соната оборвалась. Шум голосов стал слышнее, потом, как по команде, затих. Принцесса Матильда и Жакоб, сидевшие в разных концах салона, обменялись взглядами.

Появившаяся в дверях Жюли Эзар с явным смущением объявила:

– Кажется, можно приступать к ужину. Извините за опоздание, но не хотелось садиться за стол без Сильви, а она никак не желала отрываться от рояля.

Жюли неуверенно улыбнулась. Остальные и не подозревали, чего ей стоило уговорить Сильви присоединиться к гостям – на это понадобилось добрых полтора часа. Чего это девочка так раскапризничалась? Особенно сегодня, когда здесь присутствует Жакоб Жардин.

Хозяйка проводила гостей в столовую и рассадила по местам. Сильви вошла последней.

– Ой, я, кажется, опоздала? Извините, – с невинным видом сказала она.

Девушка была одета в черное платье с кружевным воротничком; волосы стянуты черной лентой, подчеркивавшей тонкие черты бледного лица. Сильви выглядела одновременно обворожительной и необычайно хрупкой. Все мужчины, и старые, и юные, не сводили с нее глаз.

– Нет-нет, тетя Жюли, я хочу сесть рядом с Жераром. Зачем вы усаживаете меня возле Жакоба? Мне нужно объяснить Жерару, как ему улучшить технику игры в теннис. Правда, Жерар? – проворковала Сильви. – Каролин, поменяйся со мной местами.

Рокировка была совершена.

Никто, кроме принцессы Матильды, не заметил испепеляющего взгляда, которым обменялись Жакоб и юная полька. Принцесса стиснула кулаки. Между Жакобом и Сильви явно что-то происходило. Принцесса слишком хорошо знала Жардина и отлично видела, что, невзирая на светские улыбки, которые Жакоб расточал своим соседям, на душе у него скребли кошки. Матильда содрогнулась. Опять у него на лице это выражение. Вожделение и мука. Да, мука. Почему он ей ничего не сказал, ничего не написал? Принцесса потерла локоть, куда попал неизвестно откуда залетевший теннисный мяч. Странное происшествие. На коже под рукавом остался багровый кровоподтек, похожий на тайный знак.

Матильде всегда было трудно возвращаться в Париж после долгого отсутствия, а на сей раз отсутствие особенно затянулось. Пришлось посещать свадьбы, участвовать в официальных визитах по королевским дворам Европы – в Греции, Испании, Англии. Она писала Жакобу письма, составленные так искусно, что понять их смысл мог лишь посвященный. Матильда знала, что этот шифр Жакоб прочтет без труда. Отвечал он регулярно, но столь же бесстрастно – в основном это были отчеты о положении дел в школе принцессы Матильды, где Жакоб теперь состоял консультантом. Первые два года их романа проходили совершенно иначе – тогда разлука лишь усиливала сладость долгожданной встречи. Даже на третий год, когда страсть Жакоба начала ослабевать, и Матильда это чувствовала, – все было иначе.

Копченая лососина показалась принцессе сухой и безвкусной, как опилки. Она с трудом проглотила кусок, делая вид, что слушает болтовню своей подруги Жюли. Чтобы избежать неловкости, пришлось сослаться на усталость. Матильда то и дело обращала взгляд на Жакоба. За время разлуки его мужественная, небрежная красота стала еще разительнее. Матильда смотрела на его худое лицо, на глубокие темные глаза, и внутри у нее все сжималось.

– Вы не находите, что Сильви год от года становится все прекраснее? – негромко спросила у нее Жюли, пока горничная наполняла бокалы вином.

Матильда посмотрела на девушку, сидевшую к ней в профиль. Огромные синие глаза, безупречная линия шеи – Сильви как раз, запрокинув голову, осушила свой бокал. Да, девочка действительно была чудо как хороша. Собственно, уже не девочка, не четырнадцатилетняя заплаканная сиротка, которую Матильда впервые увидела в доме у Жюли пять лет назад, а молодая женщина. Вот именно – молодая, с горечью подумала принцесса. От ревнивых мыслей сжалось сердце.

В этот миг, словно угадав, о чем думает принцесса, Сильви громко сказала своему соседу, мэтру Дарье:

– Представляете, сыновья принцессы Матильды уже почти с меня ростом.

Не может быть, подумала принцесса. Это мне послышалось. Но нет, чопорный мэтр Дарье обернулся в ее сторону. Значит, не послышалось.

Нужно немедленно поговорить с Жакобом. Должен же он обратить внимание на свою верную подругу. Матильда не могла спокойно смотреть на страдальческое выражение его лица. О чем бы с ним заговорить?

– Я читала, что бедный Гайтан де Клерамбо, ваш старый учитель, покончил с собой, причем при весьма странных обстоятельствах, – сказала она.

– Да, – выразительно взглянул на нее Жакоб. – Это произошло утром семнадцатого ноября у него дома, в Монруже.

Жакоб очень хорошо запомнил этот день – именно тогда начался его роман с Сильви. У Жардина осталось странное чувство, что старый профессор оставил ему эту мучительную любовь в наследство.

– Я слышала, что у него дома нашли несколько сотен восковых кукол, одетых в самые разнообразные наряды? – спросила принцесса. – Странно, правда? Ведь у Клерамбо была репутация женоненавистника и приверженца целомудрия.

Взоры всех присутствующих обратились на принцессу и Жакоба. Жардин досадливо поморщился и тихим голосом начал рассказывать:

– У профессора Клерамбо была маниакальная, фетишистская страсть к драпировкам. Это началось еще тогда, когда он жил в Северной Африке. Арабские женщины, закутанные в воздушные ткани и вуали, взволновали его воображение, превратились в навязчивую идею. Клерамбо не мог избавиться от этого тайного наваждения. Думаю, именно поэтому он так гениально описал эротические аномалии, испепеляющую силу маниакального пристрастия. Наши друзья сюрреалисты называют это безумной любовью.

Жакоб сделал паузу, отпил вина. Все молча ждали продолжения.

– Клерамбо убил себя после того, как лишился зрения. Он ослеп и не мог больше любоваться своими разодетыми куклами. Жизнь стала для него невыносимой.

Жакоб пожал плечами, взглянул на Сильви и увидел, что она тоже на него смотрит. Выражение лица у нее было насмешливое, Жакоб ответил ей серьезным, полным страдания взглядом.

Принцесса вновь обратилась к нему:

– Бедный старик! Для него потерять зрение означало потерять все. Я читала, что Клерамбо обладал редкостной наблюдательностью. Он имел абсолютную зрительную память. Это было почти как болезнь, какая-то аномалия зрения. По части наблюдательности он заткнул бы за пояс любого детектива. Наверное, из-за этого мир представлялся ему в искаженном свете.

Жакоб, хмурясь, смотрел на спокойное лицо Матильды. Она цитировала его собственные слова – когда-то, в самый разгар их романа, он произнес примерно то же самое. Но лицо принцессы оставалось бесстрастным, в нем не было и тени намека на то, что слова эти имеют некий особый смысл.

Каждая женщина укутана в воздушные ткани и вуали, овеяна тайной. Фрейд назвал женщину последним загадочным континентом. Жакоб чувствовал себя картографом, постигающим самые азы своего головоломного мастерства.

Он посмотрел принцессе в глаза и чуть заметно улыбнулся. Она ответила тем же.

Да, намек был не случаен. Матильда специально завела разговор о Клерамбо – хотела напомнить ему о прошлом и предостеречь от будущего. Неужели она догадалась о его безумной страсти? Наверняка. Слишком уж хорошо они знали друг друга.

Жакоб пожалел, что Эзары не предупредили его о визите принцессы. Пожалуй, он уклонился бы от приглашения и постарался избежать этой встречи. Не здесь, не сейчас, не при таких обстоятельствах. Он не был готов к объяснению.

Но нет, он все равно бы приехал. Сильви последнее время избегала его общества, и это сводило Жакоба с ума. Он не мог смотреть, как бесстыдно она кокетничает с Жераром – бедный мальчик весь покрылся пятнами. Стоит ли удивляться, что он так позорно проигрывает ей в теннис? Даже мэтр Дарье, сама благопристойность, и тот побагровел от столь соблазнительного соседства.

И все же Жакоб инстинктивно чувствовал, что действия Сильви направлены на него. Она видела, как он встречался с Матильдой. Теннисный мяч, угодивший в принцессу, – ее рук дело. Жакоб ни чуточки в этом не сомневался.

Внезапно раздался звонкий голос Сильви:

– Больше всего на свете я сейчас хотела бы искупаться. Кто со мной? Скорее, а то луна взойдет! – Она обвела глазами гостей, умудрившись не взглянуть при этом на Жакоба. – Жерар? Каролин?

– Только не я, – ответила Каролин. – Слишком холодно.

– Да брось ты, трусиха. Ты же знаешь, тете Жюли не понравится, если я отправлюсь купаться с молодым человеком, – невинным голосом маленькой девочки заявила Сильви.

– И тетя Жюли будет совершенно права, – вмешался Поль Эзар, многозначительно глядя на Жакоба.

– Ну ладно, так и быть, – согласилась покладистая Каролин. – А вы, Жакоб?

Ей хотелось познакомиться с доктором Жардином поближе, побеседовать с ним откровенно. Ее очень беспокоило то, какой стала Сильви в последнее время. Жакоб наверняка отнесется с пониманием к этим неожиданным выходкам.