Жакоб немного растерялся – не знал, как выпутаться из ситуации, не теряя достоинства. Вместо ответа он просто кивнул. Горничная провела его в кабинет и осталась у двери. Жакоб чувствовал себя воришкой, хоть и не знал, что, собственно, он собирается украсть. Вконец расстроенный, он посмотрел на аккуратный письменный стол принцессы, для виду переложил с места на место какие-то тетради и листки. От смущения он задел стопку, лежавшую справа, и часть бумаг просыпалась на пол. Жакоб поспешно нагнулся, чтобы поднять их, и увидел письма, выпавшие из папки. Глаза Жакоба успели прочесть первую строчку: «Моя дорогая принцесса». Поспешно он отвел глаза и спрятал письма обратно в папку. Попутно он заметил, что там же лежали рукописи статей и, кажется, рассказов, явно написанные почерком Матильды. Совсем упав духом, он водрузил бумаги обратно на стол.

– Нет, не могу найти. Понятия не имею, где она может быть. – В голову ему пришла спасительная мысль. – Знаете что, скажите принцессе в понедельник, что я намерен к ней заглянуть. Мне нужна та моя статья, которую я дал ей почитать пару недель назад.

К счастью, такой факт действительно имел место.

Жакоб поспешил удалиться.

Несколько дней он очень мучился, со стыдом вспоминая свой «обыск», а также думая об отношениях принцессы с мужем и с тем господином. В двадцать пять лет Жакоб оставался достаточно неопытным молодым человеком. Не в сексуальном и даже не в эмоциональном смысле, ибо вслед за Мариэтт и Жермен, которых он причислял к разряду возлюбленных, он имел несколько связей с дамами полусвета. Некоторые из этих приключений были приятны, другие не слишком, однако все эти увлечения оказывались непродолжительными. Вместе с тем, в отличие от многих своих сверстников, Жакоб воздерживался от романов с замужними женщинами, хоть некоторые из них недвусмысленно выказывали ему свое расположение. Жардина не интересовали любовные интриги, его жизнь и без того была достаточно насыщенной. Что же касается молодых девушек, например, подруг его сестры, которую он нежно любил, то все они казались ему глупыми девчонками, пустыми и никчемными. При этом сам Жардин считал себя мужчиной бывалым, так как прочитал множество умных книг. К сожалению, в жизни иногда все оказывалось не так, как в литературе.

В понедельник, быстро покончив с делами, Жакоб отправился к принцессе. Горничная сразу же провела его в салон.

– Мадам сегодня принимает, – сообщила она.

Жакобу редко доводилось бывать в салоне, предназначенном для официальных гостей. Здесь царила классическая гармония, симметричная упорядоченность, начисто исключавшая интим, хаос и непосредственность. Элегантные кресла, спинки которых были расшиты обюссонскими гобеленами; резные канапе для светских бесед с глазу на глаз; вычурные шкафчики в стиле Людовика XVI с родовыми гербами; изящный секретер орехового дерева; инкрустированный кабинет эпохи Возрождения; многоцветные шпалеры – все говорило о мире, где общественное, показное, внешнее преобладает над личным, внутренним. Жакоб внезапно почувствовал смущение, словно подросток, впервые явившийся на «взрослый» бал. Заготовленные слова выскочили у него из головы.

– Жакоб, я рада, что вы заглянули ко мне. Очень мило с вашей стороны.

Принцесса смотрела на него с любезной улыбкой.

– Да-да. Я хочу забрать статью, которую давал вам почитать. Надеюсь, я вам не помешал? – добавил он, спохватившись.

В салоне уже были гости, и от этого Жакоб окончательно смутился.

– Вовсе нет. Сейчас я ее принесу. Но сначала выпейте с нами чаю. Это мои подруги, мадам Эзар и княгиня Суццо. Мы тут как раз негодуем по поводу французской системы образования, из-за которой лишь три с половиной процента мальчиков заканчивают государственные средние школы. Это невероятно мало.

Жардин поспешно согласился, несколько удивленный темой разговора. Казалось, что в этом аристократичном салоне должны беседовать о каких-то совсем иных материях. В общем разговоре Жардин почти не участвовал и очень обрадовался, когда в скором времени гости принцессы засобирались уходить.

– Мне очень жаль, что я выставил ваших гостей, – суховато сказал Жакоб, когда дамы удалились.

Принцесса лишь встряхнула каштановыми волосами.

– Ничего подобного, – ответила она, но глаза ее смотрели вопросительно.

Воцарилась тишина, прерываемая лишь звяканьем чашек. Потом оба заговорили одновременно.

– Сейчас принесу статью, – сказала Матильда.

А Жакоб произнес:

– Я хотел увидеться с вами после того вечера.

Они встали и перешли в кабинет. Жардин наблюдал, как принцесса достает из ящика бумаги, перелистывает их. Он не мог подобрать нужных слов – просто смотрел на изящные движения ее рук, на белизну шеи, подчеркиваемую черной тканью платья. Что-то горячее, нерассуждающее поднялось в его душе. Жакоб быстро сделал несколько шагов, взял Матильду за руки и поднес их к глазам. Ее руки были прекрасны, они необычайно гармонировали с обликом их обладательницы – тонкие, грациозные и в то же время полные жизненной энергии. Жакоб погладил ее пальцы, поднес их к губам. Матильда не противилась. Даже когда он прижал ее к себе, она его не оттолкнула. Лишь после того, как его язык коснулся ее мягких губ, принцесса что-то прошептала, и Жакоб тут же отодвинулся. Он смотрел ей в глаза, ему было трудно дышать.

– Лишь в последние дни я понял, как много вы для меня значите, – сказал он, чувствуя, что слова в эту минуту излишни.

Чтобы скрыть свое смятение, он притянул ее голову к своей груди и погладил Матильду по волосам. Принцесса затрепетала.

У Матильды смешалось все – мысли, чувства, ощущения. Эта тридцатилетняя женщина, мать двоих детей, по сути дела оставалась девственницей. Короткие поцелуи принца Фредерика, как бы отдававшие дань вежливости, всегда оставляли ее равнодушной. Девочкой Матильда росла вдали от своих сверстников, поэтому невинных радостей первой любви тоже не испытала. Общественное положение оберегало ее от ухаживаний куда надежней, чем викторианскую старую деву – оковы морали. И тут вдруг, впервые в жизни, Матильда почувствовала, как от поцелуя сердце начинает трепетать в груди. Она подняла лицо и, сама удивляясь своему хриплому резкому голосу, потребовала:

– Поцелуйте меня еще.

Жакоб с томительной неспешностью провел губами по ее подбородку, после чего их уста соединились. Невидимый барьер был преодолен. Застенчивость, беззащитность – вот те чувства, которые испытывала сейчас Матильда. И в то же время она ощущала необычайную силу и уверенность, которые пробудило в ней его желание. Еще могущественней была реакция ее тела. Принцесса посмотрела в темные, затуманенные глаза Жакоба и, взяв его за руку, сказала:

– Пойдем.

Она повела его в спальню и тихо прикрыла дверь.

Теперь Жакоб поцеловал ее куда нетерпеливей, его действия стали более решительными, уверенными. Он обхватил ее тело руками, прикрыл ладонями ее груди. Потом быстро расстегнул платье, и шуршащий шелк соскользнул на пол. Минуту спустя оба они стояли обнаженные. Матильда затаила дыхание. Она никогда еще не видела обнаженного мужчину – античные скульптуры в счет не шли. Принцессу поразила красота мужского тела – сильная шея, рельефный торс, обтянутые упругой кожей мышцы. Ее взгляд проследовал ниже, и Матильда замерла от ужаса. Нет, у нее внутри слишком мало места! Она вспомнила острую, обжигающую боль, свое разочарование, бред отца, унизительные мысли.

Жакоб почувствовал ее внезапный страх, и от этого его возбуждение еще больше усилилось. Он жадно скользил пальцами по ее телу; его рука нежно коснулась ее лона, и Матильда удивленно вскрикнула. Ее поразительная неискушенность действовала на него опьяняюще. Неужели она настолько невинна? Эта мысль наполнила его трепетом. Жакоб нежно уложил принцессу на постель, подвел ее дрожащие пальцы к своему пенису. Прохладная рука коснулась разгоряченной плоти. Жакоб охнул, прильнул лицом к ее груди. Этот тихий стон, ощущение звериной силы, пульсирующей у нее в ладони, помогли Матильде избавиться от страха. В ней поднялось волной неведомое ощущение, тело само исторгло влагу. Изогнув спину, принцесса прошептала его имя. Внезапно ей захотелось, чтобы Жакоб проник в нее. Никогда в жизни она не испытывала столь сильного, непреодолимого желания.

Потом они лежали рядом, на смятых тонких простынях, учащенно дыша. Матильда изумленно гладила его тело, потом прижалась щекой к его мускулистой груди, посмотрела ему в глаза. Ее взгляд лучился.

– Я и представить себе не могла. Даже не подозревала… Жакоб ласково улыбнулся. Притянул ее к себе, стал целовать нос, губы, веки. Матильда почувствовала, что его пенис вновь набухает, и это поразило ее еще больше. Неужели возможно, чтобы такое произошло опять, и так скоро? Жакоб взял ее за бедра и усадил на себя. От невыразимого наслаждения принцесса вскрикнула.

Когда они, разъединившись, легли вновь, покрытые испариной, Жакоб иронически заметил:

– А об этом ты имела понятие?

Матильда села на постели и отвернулась.

– Ты не должен надо мной смеяться, – тихо сказала она со слезами на глазах. – Какой бы ты ни был умный, тебе этого не понять. Ты не представляешь, как мучительно думать, что ты – уродина, что ты обречена на вечное несчастье, испытывать унижение и беспомощность всякий раз, когда твоего тела касается мужчина.

И Матильда рассказала ему то, о чем никогда и ни с кем не говорила: о себе, о Фредерике, об отце. Ее рассказ был сбивчив и бессвязен – от одного мучительного воспоминания к другому. Жакоб нежно гладил ее, успокаивал пробудившуюся от сна маленькую девочку, живущую в душе принцессы. Ему хотелось хоть как-то возместить перенесенные ею страдания. Жакоб крепко обнял принцессу, дал ей выплакаться. Его голое плечо было мокрым от ее слез.

Потом они уснули. И Матильде снилось, что на нее навалился Фредерик; его массивная туша не дает ей вздохнуть. Она изо всех сил отталкивает мужа, но вдруг видит, что это не муж, а отец. Отец ругается последними словами, а она прижимается к нему и стонет: «Я тебя люблю». Принцесса проснулась в холодной испарине. Увидела, что лежит, обняв Жакоба. Он обернулся, поцеловал ее, и его любящий взгляд принес ей успокоение.