Как замужняя дама, она пользовалась гораздо большей свободой, чем в девичью пору. Могла встречаться с кем угодно, говорить на любую тему – естественно, в пределах приличий, допускаемых высшим обществом. Днем Матильда пускалась в непривычные пешие прогулки по парижским улицам, сидела в самых заурядных кафе, наблюдала за жизнью обычных людей. Ей полюбились эти прогулки; со временем они делались все смелее и продолжительней. Матильда увидела и узнала много такого, что приводило ее в ужас и восхищение. Живя всю жизнь в золотой клетке, она совершенно забыла о том, что на свете существует бедность. Теперь же, странствуя по городу не в лимузине и не в карете, а пешком, она могла наблюдать грубую повседневность жизни простых людей. На улице к ней приставали мальчишки-оборванцы, выклянчивая сантимы. Она покупала им какао, говорила с ними об их жизни. Кошелек Матильды быстро пустел – она отдавала мальчуганам все до последнего сантима, чувствуя, что ничем другим помочь им не может.

Прошло два года, и Матильда вновь начала томиться бездельем – или тем, что она называла «условностями своего положения». Все чаще она задумывалась о том, чтобы научиться какой-нибудь профессии. Как было бы чудесно заниматься в университете, вести судебные процессы, даже просто работать стенографисткой в какой-нибудь нотариальной конторе. Но положение принцессы, супруги принца Фредерика, делало все это невозможным. Матильда прониклась презрением к своей праздности и никчемности, к пустой болтовне, звучавшей в великосветских салонах. Нужно было найти себе настоящее дело.

Первым делом она основала школу-интернат для беспризорных детей. Матильда решила, что это не будет являться простым актом благотворительности, когда все участие дарителя выражается в денежном взносе. Принцесса провела собственные исследования, совершила поездки в Англию и Германию, проконсультировалась со специалистами, многократно беседовала с самими детьми, чтобы понять, в чем именно они нуждаются. На последней стадии подготовки она наняла самых способных и прогрессивно настроенных учителей. На осуществление проекта ушло три года, и все это время Матильда была по-настоящему счастлива. Наконец-то она занялась настоящим делом, смогла чего-то достичь. Конечно, это стало возможным благодаря ее привилегированному положению, но ведь раньше особенности этого положения казались ей лишь оковами, сковывавшими ее свободу.

Новая роль пришлась Матильде по душе. У себя в школе она переставала быть гранд-дамой и превращалась в директрису – то строгую и требовательную, то нежную и заботливую, в зависимости от ситуации. Учителя и воспитатели ее обожали, высоко ценили ее способность быстро принимать правильное решение, восхищались безошибочным инстинктом, подсказывавшим Матильде, как найти подход к каждому ребенку. Чиновники из министерства образования и судебного ведомства могли сколько угодно хмыкать по поводу прогрессивно-эксцентричной аристократки, но, встретившись с Матильдой лицом к лицу, быстро теряли гонор и соглашались на все ее предложения и требования.

Следующим этапом для принцессы стало создание нового персонажа, способного стать маской, под которой можно было бы спрятаться. Матильда начала писать. В тиши своей квартиры она просиживала за письменным столом часами. Многие люди ее круга говорили, что у принцессы поразительный дар выслушивать людей. Матильда решила воспользоваться этим своим качеством. Каждый день с десяти до двенадцати она сочиняла, вплетая в повествование рассказы и истории, услышанные от знакомых. В результате получались небольшие едко-ироничные новеллы о жизни «высшего света». Когда таких новелл набралось двенадцать, Матильда, прикрывшись псевдонимом, послала их в одно издательство. Ожидая ответа, она волновалась почти так же, как накануне первой брачной ночи. И ответ не заставил себя ждать. Издатель поздравил господина Ролана Дюби (такой псевдоним выбрала себе Матильда) с блестящим дебютом. «Эдисьон де Блэ» с восторгом напечатает сборник рассказов начинающего писателя.

Прочтя письмо, Матильда захлопала в ладоши. Новое тайное существование доставляло ей невыразимое наслаждение. Светский Париж чуть не лопался от любопытства, тщетно пытаясь угадать, кто такой Ролан Дюби, столь досконально осведомленный о потайной жизни столичных салонов. Загадка так и осталась неразгаданной. Только одному человеку на свете Матильда призналась в своем авторстве.

Примерно в это же время здоровье ее отца стало резко ухудшаться. Первый удар Альбер де Полиньеско перенес незадолго до того, как Матильда решила перебраться в Париж. Князь почти выздоровел, но затем начались осложнения, и князь постепенно стал утрачивать контакт с реальностью. В дневное время он лежал в шезлонге в оранжерее под присмотром двух медсестер. Вечером, уложив детей спать, Матильда садилась к изголовью больного. Иногда она читала ему вслух, и ее голос, казалось, облегчал его страдания. Временами ей даже удавалось с ним побеседовать. Было ясно, что отец не хочет с ней расставаться, и вскоре Матильда поставила в углу спальни маленькую койку.

Эта непривычная близость подействовала на принцессу странным образом. Никогда еще она не находилась рядом с отцом в течение столь долгого времени. В годы своего одинокого детства она стремилась завоевать его любовь, одобрение, хотя бы просто внимание, но все ее усилия оставались напрасны. Теперь же старый князь зависел от нее целиком и полностью; это давало Матильде ощущение власти над ним – чувство недостойное, но не лишенное приятности. В течение долгих лет отец находился где-то на недосягаемой высоте, и вот теперь Матильда получила возможность узнать этого небожителя лучше; но тот, по кому она когда-то тосковала, превратился в жалкого старика.

Как-то ночью легкий сон принцессы был потревожен громким криком. Вскочив с койки, Матильда бросилась к отцу. Глаза его были открыты, но он явно ее не видел. На ее вопрос старик не ответил ни слова. Он продолжал выкрикивать хриплым, пронизанным ненавистью голосом страшные ругательства – никогда еще Матильда не слышала от него таких слов.

– Грязная шлюха! Ты опять за свое! Я же говорил тебе, что я с тобой сделаю, если это повторится! – Князь потряс иссохшим кулачком. – Иди сюда, Клэр, ко мне, наглая ты чертовка. – Голос его внезапно переменился, стал заискивающим, молящим. – Ну посмотри же на меня. Правда, у меня больше, чем у него? Как-никак я ведь князь! Погладь его, возьми в рот.

В уголках рта больного выступила слюна. Матильда затрепетала. Она почувствовала, что к горлу подступает тошнота. Клэр! Так звали английскую гувернантку, которую князь нанял для дочери, когда той исполнилось восемь лет. Клэр продержалась в доме дольше, чем остальные воспитательницы.

Отец закрыл глаза, утих. Матильда долго смотрела на него, она была в полном смятении.

На следующую ночь все повторилось опять. Но на сей раз больной бредил уже не о Клэр. Он звал другую женщину, представлял, что находится рядом с ней в постели.

– Это прекрасно! Просто чудесно! Твое лоно восхитительно! Оно живет собственной жизнью. – Его лицо исказилось от отвращения. – Не то что у моей жены – холодная, сморщенная дырка.

Он смотрел прямо на Матильду, невидящие глаза горели огнем.

Принцесса отшатнулась. Она больше не желала слушать эти мерзости. Легла, натянула одеяло на голову.

Наутро, как и накануне, отец не помнил о ночном бреде. Он снова был пассивен, рассеян, преисполнен благодарности.

Но Матильду его невольные признания привели в состояние шока. Как кошмарно отозвался он о ее матери! Должно быть, их брак был поистине ужасен. Матильда стала думать о собственном замужестве. Наверно, она такая же, как мать. Называет ли ее Фредерик теми же словами? И чем были так чудесны женщины, которых вспоминал отец? Ни о чем другом Матильда думать не могла. Она страшилась новых ужасных открытий и в то же время жаждала их. В конце концов она решила остаться у ложа больного. Во-первых, у отца не должно было создаться впечатление, что она от него отдаляется, а во-вторых, ни к чему медсестрам слушать этот непристойный бред.

Целую неделю Матильда просидела у изголовья отца, узнала много нового, вдоволь наплакалась – и о своей несчастной матери, и об отце. Окончательно запутавшись в своих чувствах, она решила поговорить с лечащим врачом.

– Понимаете, по ночам он бредит, – сгорая от стыда, начала Матильда. – Он все время говорит, меня не узнает.

Доктор Пикар погладил ее по руке.

– В его состоянии это неудивительно.

– Но то, о чем он бредит…

Матильда не могла заставить себя продолжать. Доктора Пикара она знала с раннего детства.

– Человеческий разум – очень странный механизм, и не всегда благородный, – ответил задумчиво доктор, принимая у горничной чашку чая. – Вы слишком устали. Пожалуй, лучше пригласить ночную сестру.

Матильда энергично замотала головой.

– Вы ведь понимаете, конец близок, – мягко сказал врач.

– Нет, я должна во всем разобраться…

Матильда снова запнулась. В чем, собственно, она хотела разобраться? В том, о чем бредил отец? Или в том, почему он прожил свою жизнь именно так? Заглянув в собственную душу, Матильда поняла, что ей нужен ответ на оба эти вопроса. Она собрала все свое мужество и заявила:

– Я хочу понять, почему он говорит только о своей половой жизни. – Теперь, когда самое страшное было сказано, она смогла закончить свою мысль. – И еще я хочу выяснить, почему эти видения одолевают его именно сейчас.

Старый доктор пожал плечами.

– Я не философ, новомодным психоанализом не увлекаюсь. Но если вам нужен профессиональный совет, обратитесь вот к этим людям.

Он написал на листке бумаги два имени.

Матильда поблагодарила, но в глубине души она знала, что ни доктора, ни философы ей не помогут. И все же листок с именами она оставила. Одно из них, хоть и не напрямую, а косвенно, изменило всю ее жизнь.

5