И когда в тот вечер Саманта, сидя за столом, писала Тейту, чувства, охватившие ее у могилы Джефа, помогали Сэм протянуть Тейту руку, позабыть то, что между ними было и чему больше не суждено было повториться. Она ведь тоже потеряла ребенка, хотя Тейт приходился Джефу родным отцом, а она не была родной матерью Тимми. Но все же Сэм знала, как мучительна боль утраты, и еще острее ощутила ее, когда принялась за письмо человеку, которого она так долго и тщетно разыскивала. Сэм очень интересовало, что именно сообщил Тейту Джеф про свою жизнь на ранчо. Единственное, о чем ей не хотелось упоминать, так это о своем увечье. Она решила слегка покривить душой, надеясь, что Джеф ничего не рассказал про это отцу.

«Три года не такой уж большой срок, – написала она с красной строки, постаравшись как можно сдержанней сообщить в начале письма страшную новость. – Но здесь у нас очень много перемен. Кэролайн и Билла уже нет, они покоятся там же, где мы похоронили сегодня Джефа: на холмах, неподалеку от их домика. Дети, которые живут вместе со мной на ранчо, принесли на могилу Джефа цветы, а ковбои привели на закате его лошадь. Это был очень тяжелый момент: день такой чудесный, а у нас – такая утрата. Дети пели любимые песни Джефа, и, когда мы возвращались домой, мне казалось, что он где-то рядом. Надеюсь, Тейт, что ты всегда будешь чувствовать его присутствие. Он был прекрасным юношей, мы все его любили, нам безумно больно и горько, даже не верится, что его жизнь так рано оборвалась… Однако я уверена, что за свою короткую жизнь он успел сделать гораздо больше, чем многие из нас, хотя мы значительно старше его. Но мы тратим свои годы впустую.

Не знаю, известно ли тебе, что Кэролайн завещала после ее смерти особым образом распорядиться этим ранчо. Она хотела превратить его в место отдыха детей-инвалидов, и мы с Джошем долго готовились к такому новшеству. Незадолго до того, как ворота ранчо распахнулись для особых детей, к нам присоединился Джеф, у которого оказался настоящий педагогический талант. Джеф так прекрасно работал – любо-дорого было посмотреть. О его работе можно рассказывать часами, ты должен им гордиться. Я поищу среди фотографий, которые мы сделали после открытия нашего центра, снимки Джефа и пришлю их тебе. Они помогут тебе понять, чем он здесь занимался, ведь теперь ранчо совсем не такое, каким ты его помнишь.

Конечно, нам с тобой даже в голову не приходило, как Кэролайн распорядится своим ранчо, а она распорядилась им самым лучшим образом, и все здесь служит самым благим целям, которым служил и твой сын. Пожалуйста, прими мои соболезнования. Я желаю тебе счастья. Вещи Джефа мы пришлем, чтобы ты мог избежать тягостного приезда сюда. Если мы еще что-нибудь можем для тебя сделать, не стесняйся, напиши нам. Джош постоянно живет на ранчо, и я уверена, что он с удовольствием тебе поможет».

В конце Саманта написала: «Сердечный привет. Саманта Тейлор».

В письме не содержалось ни намека на то, что произошло между ними, и на следующий день после похорон Сэм попросила Джоша и его парней упаковать вещи Джефа и послать их Тейту по почте. Накануне вечером она, как и обещала, просмотрела альбомы, аккуратно вынула все фотографии Джефа, нашла негативы и наутро отвезла пакет в город. А получив через неделю переснятые фотокарточки, еще раз внимательно просмотрела их, желая убедиться, что ни на одной нет ее изображения, положила их в конверт и прямо так, без сопроводительной записки, отправила бандеролью Тейту. В представлении Саманты это было последней главой романа под названием «Тейт Джордан». В конце концов она его все-таки нашла… У Сэм был выбор: она могла сделать шаг к нему навстречу, признаться, что до сих пор любит его, и даже попросить приехать. Но она предпочла поступить так же, как и с Джефом в ту роковую ночь, когда прогнала его, считая, что, сблизившись с ним, проявит эгоизм и повредит мальчику. Вот и от сближения с Тейтом она отказалась – хотя и по другим причинам. И потом порадовалась своему мудрому решению. Ей – такой, какой она стала, – больше нет места в жизни Тейта. Вечером, лежа в кровати, Сэм задумалась: а если бы с ней не случилось несчастья, как бы она себя сейчас повела? Но понять это было невозможно, ведь если бы она не стала инвалидом, то не получила бы в наследство ранчо, не познакомилась бы с Джефом, не… Сэм не заметила, как задремала… Проснулась она лишь утром от телефонного звонка.

– Сэм? – Это оказался Норман Уоррен, голос у него был возбужденный.

– Здравствуйте, – сонно ответила Саманта. – Что случилось?

Потом до нее дошло, что он, наверное, по-прежнему хочет поговорить про апелляцию. Поглощенная похоронами Джефа и тягостными раздумьями о письме, которое предстояло послать Тейту, Саманта не перезвонила адвокату после их последней встречи, однако про себя твердо решила больше не подвергать Тимми столь тяжелому испытанию. Она дважды беседовала с социальным работником, и он сказал, что Тимми привыкает к дому с трудом и хочет вернуться к ней, но поделать ничего нельзя, в чем он и попытался убедить мальчика, когда в последний раз к нему заезжал. Сэм поинтересовалась поведением матери, однако собеседник ответил уклончиво: дескать, он надеется, что она ведет себя хорошо.

– Сэм, я хочу, чтобы вы приехали в Лос-Анджелес.

– А я не хочу больше это обсуждать, Норман, – Сэм села на постели и жалобно скривила губы. – Это бессмысленно. Я на такое не пойду.

– Я понимаю. Но у нас есть и другие дела.

– Какие? – подозрительно спросила Саманта.

– Вы не подписали некоторых бумаг.

– Пришлите их мне по почте.

– Не могу.

– Тогда привезите, – раздраженно буркнула Сэм.

Она устала, а он еще звонит ни свет ни заря! И тут, сонно поморгав, Саманта сообразила, что сегодня воскресенье…

– Норм, а почему вы звоните мне в выходной?

– Да я просто не успел сделать это перед уик-эндом. Послушайте, Сэм, я понимаю, что так делать не полагается, вы тоже заняты, но… вы не могли бы оказать мне любезность? Приезжайте сегодня.

– В воскресенье? Но почему?

– Пожалуйста. Сделайте это для меня. Я вам буду очень благодарен.

Сэм испугалась.

– Что-то с Тимми, да? Он нездоров? Может, она его снова избила?

Сердце Саманты уже было готово выпрыгнуть из груди, но адвокат поспешил ее успокоить.

– Нет-нет, ничего такого! С ним все в порядке. Мне просто хотелось бы разделаться сегодня с нашими делами раз и навсегда.

– Норман, – Сэм со вздохом посмотрела на часы. – Лично я думаю, что у вас не все дома. Но вы мне так помогали, так старались, чтобы все было хорошо, и поэтому я пойду вам навстречу, но только один раз. Вы понимаете, сколько времени нам придется до вас добираться?

– Вы возьмете с собой Джоша?

– Наверное. Где мы встретимся? В вашей конторе? И какие бумаги я должна подписать?

– В них говорится, что вы отказываетесь от апелляции.

Черт побери, что все это значит?

– А почему вы не можете послать их по почте?

– Я слишком мало беру за работу, мне не на что купить марку.

Сэм засмеялась.

– Вы сумасшедший.

– Я знаю. Когда вы приедете?

– Понятия не имею, – Сэм зевнула. – Может, после полудня?

– Почему бы не покончить с делами пораньше?

– Вы хотите, чтобы я явилась к вам в ночной рубашке, Норман?

– Это было бы очень мило. Давайте встретимся в одиннадцать.

– Проклятье! – Сэм снова вздохнула. – Ладно. Но только ненадолго. У меня здесь полно дел.

– Договорились.

Сэм позвала Джоша и рассказала ему о звонке Нормана. Джош разозлился не меньше ее.

– Какого черта?! Почему он не может послать все по почте?

– Не знаю. Но раз уж нам придется этим заняться, то лучше в воскресенье. А то у меня вся неделя забита очень плотно. Придется много заниматься с детьми. – Сэм ожидала одиннадцать новых ребятишек из разных штатов.

– Хорошо. Ты сможешь выехать через полчаса?

– Давайте лучше через час.

Джош согласился, и через час Сэм села в машину; она надела джинсы и красный свитер, перехватила волосы красной лентой и обулась в свои любимые красные ковбойские сапоги.

– Ты нарядилась так, словно сегодня Валентинов день, Сэм. Как будто на свидание едешь.

– А у меня такое чувство, будто сегодня Хэллоуин и мне устроили какой-то розыгрыш. Не понимаю, какого черта нам тащиться в воскресенье в Лос-Анджелес?!

Когда же они доехали до дома Нормана, то увидели, что он страшно нервничает. Норман заявил, что нужно поехать в суд, потому что, оказывается, у него нет всех необходимых документов.

– В воскресенье? Норман, вы что, напились? – Сэм не на шутку рассердилась.

– Ну поверьте! Ради бога!

– Если бы я вам не доверяла, меня бы здесь сейчас не было, – ответила Сэм.

Джош лишь подозрительно покосился на адвоката, и они поехали на машине к зданию суда, находившемуся в противоположном конце города. Но, добравшись туда, Норман вдруг повел себя как человек, который твердо знает, что ему нужно делать. Войдя в вестибюль, он показал охраннику пропуск; тот кивнул и разрешил им войти.

– Седьмой этаж, – сказал Норман дежурному лифтеру, и, выйдя из лифта на седьмом этаже, они повернули налево, потом направо, потом снова налево и внезапно очутились в очень светлом помещении, где за письменным столом сидела матрона в униформе, с которой любезничал полицейский. И тут Сэм вдруг издала сдавленный вопль и рванулась вперед. В инвалидном кресле сидел Тимми со своим неизменным медвежонком: он снова был жутко чумазым, но зато в нарядном костюмчике, купленном Самантой. Тимми радостно улыбался.

Он обнял Сэм и долго не отпускал. Она чувствовала, что он дрожит. Мальчик не произносил ни слова, а Сэм повторяла лишь одно:

– Я люблю тебя, Тимми… Люблю, дорогой… Все хорошо.

Она не знала, как долго сможет продлиться это свидание: минуту, час или день, но сейчас это было неважно. Она отдаст ему все и будет отдавать, пока это будет можно… пока ей позволят…