— Я не пессимист, я — реалист, — спокойно возразил он и посмотрел на неё.

Они сидели рядышком и совсем близко. Ян повернулся и посмотрел ей в глаза, а она уже привыкшая к его взгляду, всё равно немного смутилась. Почувствовала, что совершает непозволительную глупость, пытаясь залезть к нему в душу, хотя он и не высказывал протеста по этому поводу. После некоторых раздумий она продолжила, но неуверенно:

— Я была у неё, — она замолчала, а он не попросил продолжить. Но Селеста чувствовала, как он напрягся. — Она не захотела разговаривать со мной. Но это было до покушения. Сейчас я не знаю, где она, — он просто кивнул, подтверждая, что понял её.

— Я тоже был. Мы не разговаривали. Но я знаю, где она, — теперь Селеста кивнула в ответ на его отрывистые фразы. Кивнула и не смогла подавить слегка обречённый выдох. Она ещё многое хотела сказать ему сейчас, но не стала. Этого не стоило делать. Она здраво предполагала, что он не воспримет её слова правильно. Может быть, потом у неё будет время и возможность для подобного разговора. Но сейчас она не стала начинать его.

— Она не устоит. Ты же неотразим, — ухмыльнулась Селеста и легонько пихнула его плечом, чем вызвала у него слабый смех. Приятный и спокойный.

— Не отвешивай мне комплименты, Селеста. Тем более, сейчас я не в самой неотразимой форме, — он провёл рукой по подбородку и поскрёб отросшую щетину. — А то Лисандро не станет ждать второго покушения и сам застрелится от ревности. Или меня застрелит…

— Ну, ты же не выдашь меня? — с наигранной надеждой спросила она и мягко засмеялась.

— Ни за что на свете, — клятвенно пообещал он с видимой серьёзностью. Она наигранно облегчённо выдохнула и поднялась.

— Ну, тогда я пошла. Не будем допускать жертв мужской и неоправданной ревности.

— Давай… Иди… — кивнул он, и Селеста покинула палату.


Эва уставилась в телевизор. На экране мелькали какие-то образы. Видимо был уже финал, так как пронзительная музыка свидетельствовала об апогее всех событий. Пронзительная музыка… пронзительные сцены… пронзительные слёзы на глазах. Как раз для её расчувствовавшейся натуры. Судя по тем десяти минутам, в течение которых она наблюдала за героиней, речь шла о спортсменке-гимнастке, которая преодолев все перипетии и препятствия, подошла к пьедесталу и заняла там почётное первое место.

А вот и долгожданные слёзы…

И Эве тоже захотелось всплакнуть…

Просто так… Просто пустить слезу… Она так и просилась, глядя на счастье и триумф женщины. Эва понимала, что вероятнее всего это очередной и далеко не последний гормональный приступ, но ничего не могла с собой поделать. Настроение поменялось. Напала полнейшая апатия сродни депрессии. Чувство абсолютной безнадёжности загрызло и всё то, что минуту назад доставляло удовольствие, стало противным, и показалось абсолютно бессмысленным. Даже собственная жизнь стала бессмысленной. Она подумала о своём месте в этом мире, о предназначении, но ничего путного не смогла придумать. Не смогла уговорить взять себя в руки. Так хотелось порыдать, а потом успокоится, чтобы всё снова стало легко и уютно. Но не могла. Слёзы стояли в глазах, просились, но выхода им не было. Как не было никого рядом, кому бы она могла пожаловаться на своё состояние и сказать, что потерялась в этой жизни. Это ужасное чувство никак не проходило. Весь мир показался идиотским, а она вечная мученица бесконечной тошнотой и рвотой, приступами усталости и сонливости. Дошло до того, что она начала искать ответ, зачем она вообще появилась на этом свете, на котором, видимо, ей нет места.

Она старательно смотрела фильм в ожидании ещё более душещипательных моментов и когда, наконец, эта сцена наступила слёзы полились сплошным потоком. Они текли по щекам, не останавливаясь и Эва даже решила найти носовой платочек, а не размазывать их ладошками. Она нашарила платочек и теперь принялась размазывать слёзы непременно им. Нос у неё покраснел, а веки припухли, но она почувствовала себя легче и намного счастливее.

«Наверное, это был хороший фильм», — подумала она и выключила телевизор.

Отбросив пульт, она поднялась с дивана и с чувством выполненного долга направилась в ванную умываться. Заплаканное и покрасневшее лицо — это не такая уж большая жертва ради собственного спокойствия и благополучия. Эва открыла кран с холодной водой, но умываться не спешила. Заколола волосы и подождала, пока вода совсем не станет ледяной, потом ополоснула лицо, задержав холодные ладошки на щеках и глазах. После невыносимой ледяной воды мягкое тёплое полотенце показалось райским наслаждением. Она достала косметичку и уселась перед зеркалом на мягком пуфике.

— Ну, а теперь, малыш, мы пойдём погуляем и мама покажет тебе кучу красивых и замечательных мест, — пробормотала она роясь в поисках туши, пудры и всего того, чем собиралась воспользоваться, дабы привести себя в надлежащий вид. И совсем не собиралась она ходить как пугало…

И они гуляли…

Много и долго…

Эва поймала сама себя на том, что всё чаще у неё проскальзывает «мы». Это коротенькое слово сейчас значило для неё так много. Оно согревало, и не давало упасть в пропасть отчаяния и боязни. Становилось не так одиноко, когда она объединяла себя с малышом. Она начала задумываться о поле ребёнка. Хотя, в сущности, ей было совершенно всё равно, кто родится — мальчик или девочка.

Альфи уехал, проведя с ней не так много времени, как хотелось бы. Несмотря на то, что он достал её своими нравоучениями, общение с ним влияло на неё очень благотворно. Она была спокойна, а он выслушивал её бредни и страхи, и поддерживал. Эва готова была поспорить и даже была абсолютно уверена, что многое из того, что он говорил, было полным бредом, и на самом деле он вряд ли имел представление о беременности женщин. Но говорил он так убедительно, что она ему верила, а волнения стихали сами собой.

Но всё-таки чего-то не хватало.

Она могла точно сказать чего именно. Вернее кого…

Её частые перепады настроения влияли и на отношение к отцу ребёнка. Про себя она называла его не иначе, как просто «отец ребёнка». Это ей было произнести легче, чем даже его имя. Так он был для неё дальше, представляясь не более чем аморфным бывшим любовником.

Но чувства её менялись вместе с гормональными перепадами. Тоска сменялась ненавистью; злость переходила в жалость к себе, а жалость снова в тоску.

Тоску по нему…

Она была словно белка в колесе, в круговороте собственных эмоций.

Эва прошлась по каменному мосту и остановилась на середине, повернувшись к парапету. Закинув сумку на плечо, она подошла ближе к бордюру и прикоснулась к серому камню, испещрённому мелкими и большими трещинками. Посмотрела на тёмную воду. Дна совершенно не просвечивалось. Даже цвет воды был «осенний» — тёмный и зеленоватый. На поверхности водной глади плавали опавшие листья. Разные. Красные и жёлтые, оранжевые; палево-коричневые и коричнево-серые; яркие и тусклые. Эва отвлеклась от созерцания разноцветных пятен, плавно покачивающихся на воде, и отряхнула пальцы от пыли.

Она не любила осень за промозглую прохладу, дожди и пронзительные ветра, но краски осени сейчас не вызывали меланхолии. Они были яркие и живые. И сама она сегодня в одежде неосознанно выбрала эту же цветовую гамму, надев короткое рыжеватое пальто. Порыв ветра взметнул волосы, и она заправила за ухо разметавшиеся пряди. К счастью и удовольствию, ветерок был совсем не холодный, а даже, в какой-то степени, приятный и ласкающий внезапными порывами. Она потянулась к горлу и поправила красно-чёрный шарфик, так славно сочетающийся с её пальто.

Радость и всплеск энергии, которые внёс в её жизнь приезд Альфи, снова испарились с ним же вместе. Стало тоскливо. Захотелось оказаться совсем не здесь. Не в этом городе и месте, и совсем рядом с другими людьми. С другим человеком. Не с Даниэллом…

На ум вновь пришёл тот разговор. Да он её и не покидал, но она старательно отказывалась думать над этим и только после разговора с Альфи, наконец, решилась поразмышлять. Даниэлл ждал ответа. Хотя и не торопил, но с каждой встречей для неё самой собственное молчание было всё тягостнее. Нужно было отказать ему, либо согласиться. А тянуть время не имело смысла. Вопрос не растворится в воздухе сам собой.

Эва подумала было зайти к Эвану. Поговорить с ним пару минут и может быть что-то встанет на свои места. Но потом передумала. Незачем ждать поддержки и надеяться, что кто-то подтолкнёт тебя к правильному решению. Она призналась себе, почему хотела этого подталкивания. Может быть со стороны Эвана или кого-то ещё. Не решалась взять эту ответственность на себя, потому что боялась ошибиться. Это не выбрать цвет и смешать краску. Собственную жизнь не перепишешь как картину, можно лишь добавить тон, но невозможно переписать. Она дана один раз, а время, к сожалению, необратимо. Может, потому Эва и решила подумать здесь, и здесь остаться наедине с мыслями, потому что и разговор с Даниэллом произошёл в этом парке, когда они прогуливались по длинным широким аллеям.

Они разговаривали просто и ни о чём. Обсуждали всё подряд, а Эва делилась своими впечатлениями, что-то рассказывала, перескакивая с одной темы на другую.

— Выходи за меня, — сказал он, когда на какую-то минуту она замолчала, устав от собственной болтовни. Внезапно и неожиданно. Без всяких предисловий. Просто сказал.

Улыбка сползла с её лица. А те мысли что были в голове смыло удивлением. Она даже оторопело остановилась посреди дорожки. А Даниэлл взял её под руку и отвёл в сторону. В паре шагов от них была лавочка, на которую они и присели. Он откинулся на спинку, поправил полы своего бежевого пальто, не отрывая от неё взгляда. Эва так и сидела прямо и напряжённо, а потом облокотилась на скамейку и повернулась к нему полубоком.