Но очень хотел попытаться, когда-нибудь, как только выберется из этой ситуации. Но сейчас не стоит тешить себя напрасными надеждами, как и не стоит сейчас тревожить её. Будет только хуже… Ещё труднее…

Он отказался от охраны, но не потому, что был полоумным придурком, заявляющим, что не боится смерти. Он отказался, понимая, что даже эта куча цепных псов не сможет защитить его, если ему решать пустить пулю в лоб. Конечно, он боялся. Но не самой смерти. Просто хотел пожить ещё на этой земле. Хотел что-нибудь сделать для Неё. И каждый раз, выходя на открытое пространство, чувствовал, как в затылке покалывает, а грудь сжимает липкими щупальцами, словно уже стал мишенью. Вероятно, так было, не хватало красной точки на лбу или на сердце. В этом процессе он не стал главным действующим лицом, но одним из рычагов, запустившим машину. Но это может длиться бесконечно, судя по количеству эпизодов. Только вот бесконечность его не устраивала.

Когда через два часа он взглянул на картину второй раз, его поглотили совсем другие чувства. Теперь он видел другое…

«…что нашло бы отклик в твоей и моей душе…»

«Нашло, Эва… Ещё как нашло…», — тихо проговорил он. Она была живая, её фреска… полная… эмоциональная.

Он вернулся в дом, забросил сумку обратно, решил, что глупо прятаться от себя и действительности, хотя это было нелегко. Второй день он стоял посреди гостиной с чашкой кофе. Это становилось ритуалом. Своего рода церемонией. Теперь ему не хотелось швырнуть чашку о стену, так как это был всего лишь утренний кофе перед работой, в то время, как Били натирал фары его машины. И второй день он находил что-то новое в этом мрачном изображении. А по сути, оно и не было мрачным. Тёмным, да, но не мрачным.

Она оставила ему выбор. Предоставила возможность самому определить, что изобразила на стене. И он сделал это. Она сказала ему всё без слов. А он хотел бы повторить ей это вслух. Но вряд ли смог бы подобрать достойного выражения, хотя она очень хотела услышать это.

«Что я могу сказать тебе, Эва? О любви столько написано и сказано. О любви не надо говорить… Нужно просто любить… Любить и всё…»

Она смогла сделать это без слов. Расписав стену в своих тонах… в своей палитре.

Теперь это и его цвета тоже…

Его палитра…

Палитра счастья…

* * *

Она вздрогнула. Подскочила на месте от звука дверного звонка.

О, чёрт! Мама дорогая!

Она так задумалась, вспоминая прошедшие события и эту практически несостоявшуюся встречу, что потеряла счёт времени. Она встала с дивана и пошатнулась. Голова закружилась. В глазах потемнело. Она присела снова и переждала пока головокружение пройдёт. Несколько глубоких вздохов привели её в чувства. Как она и думала, за дверью стоял Даниэлл.

— Прости, я что-то завозилась, и ещё не готова, — извинилась она.

— Нет, это я освободился раньше. Не торопись, собирайся. Я подожду, — успокоил её Даниэлл и прошёл в гостиную. Она кивнула, но у порога спальни остановилась и крикнула:

— Может быть, ты хочешь чего-нибудь? Чаю? Или Кофе?

— Нет, я пообедал, спасибо. Если только у тебя найдётся стакан сока.

— Только томатный, — засмеялась Эва.

— Нет, уж, — насмешливо ответил он. — Томатный пейте сами.

— Ага, — с улыбкой согласилась Эва и удалилась в ванную комнату. Она достаточно долго смотрела в зеркало, но ничего нового там не увидела. Доктор была права, она похудела и очень сильно. Лицо осунулось, а и кожа, кажется, стала совсем прозрачная. Она провела пальцами по ключице.

Скоро останутся кожа да кости!

Мягкая водолазка и джинсы — самая лучший наряд в такую погоду. Сегодня было холодно. Всё это она узнала из прогнозов синоптиков, а как там на самом деле, не известно. Увидев, что она готова выйти из дома, Даниэлл поднялся с кресла.

— Холодно на улице? — спросила она, натягивая на плечи пальто.

— Нет, но ветер очень пронзительный. Оденься теплее.

На этих словах она замерла. А потом сказала упрямо:

— Я не замёрзну. Мне так будет тепло.

— Хорошо, — просто сказал Даниэлл, и они покинули квартиру.

Всё то время, что они ехали в лифте, она думала. Думала и сравнивала. Не хотела этого делать, но мысли невольно лезли в голову. И с этим ничего нельзя было поделать. А думала она об одной простой вещи. Размышляла о том, что Ян бы не сдвинулся с места, если бы считал, что на улице достаточно холодно; даже бы и шагу не сделал, пока она не надела на себя тёплый свитер. А если бы она возмущалась, то напялил бы его на неё собственноручно, долго не сомневаясь.

Сердце невольно ёкнуло. Не очень приятно, но отозвалось на эти воспоминания. Они спустились в холл на первый этаж. Эва искоса посматривала на Даниэлла и не могла найти чёткого объяснения своим чувствам. Когда его не было рядом, она думала о нём, испытывая одновременно благодарность за его помощь и угрызения совести; испытывала неловкость, что порой грубит ему и слишком нетерпимо относится. Но как только он появлялся, она раздражалась. Не могла понять почему, но жутко раздражалась. Сегодня ситуация повторилась. Она позвонила ему, действительно имея желание съездить вместе в магазинчик художественных материалов, а сейчас хотела избавиться от него.

В такой час пробок не было, и добрались они быстро. Эва открыла дубовую дверь. Звякнул колокольчик. Так же как и много лет назад, когда она бывала здесь ещё студенткой. Ничего не изменилось. Совсем. Те же большие стеклянные витрины с множеством вещей для таких творческих личностей как она. Эва даже не заметила, что задержала дыхание. Остановилась у витрины с кистями. Там было их целое множество: большие и маленькие, разной жёсткости, из разного материала. Руки буквально зачесались от желания испробовать их. Про полки с красками и говорить нечего. Возле них можно было пропасть навсегда: гуашь, акварель, пастель и даже сусальное золото. Чего там только не было. Всё аккуратно расставлено и разложено. Она прошлась дальше, остановилась около глиняных статуэток; рассмотрела гипсовые бюсты и отдельные детали лепнины. Всё это можно было сделать на заказ.

— Добрый день, Эванджелина, — прозвучал знакомый голос. Эва удивлённо обернулась к хозяину лавки.

— Добрый день, Эван. Неужели Вы ещё помните меня?

— А как же… У меня хорошая память, тем более ты была здесь таким частым гостем.

— О, да! — она посмотрела на старика. Уже старика, потому что годы сказались на нём, но, однако, он сохранял свой неизменный имидж художника, основным атрибутом которого являлся чёрный беретик. Эва никогда не видела его без берета. При виде его добродушного лица, Эва расплылась в улыбке. На душе странно потеплело. Будто она нашла то, что давно потеряла. Здесь царила особая атмосфера спокойствия, умиротворённости. Поэтому таинство творения «шедевра» начиналось именно отсюда. Пока она выбирала кисти и краски, дышала этим чуть пропитанным специфическим запахом воздухом, в голове возникали образы; мысль переходила в очертания предметов, и, как правило, в таком же виде выливалась на холст. Она переместилась и остановилась, чтобы рассмотреть резные деревянные шкатулки. Эван не мешал. Копался за своей витриной; что-то писал в большую тетрадь; иногда переставлял с места на место какие-то баночки. Это было важно для неё. Побыть в эти минуты в себе. Настроиться и подумать. Обойдя стеллажи, Эва вернулась к нему.

— Ничего не идёт в голову, — уныло сказала она. Эван захлопнул свою большую тетрадь.

— Это не беда. Придёт. Просто ещё не время, — ободряюще произнёс он.

— Мне кажется, это время совсем не наступит, — тихо сказала Эва себе под нос.

— Ну что ты, — ласково сказал он. — Я не верю.

Почему-то Эва чувствовала потребность сказать ему чуть больше, чем следовало. Почему-то казалось, что его слова совершенно материальны. А потому так хотелось услышать что-нибудь ободряющее. Ещё будучи студенткой она всегда забегала к нему поздороваться, даже если ей ничего не было нужно в его магазине. И обязательно она появлялась, перед каким-нибудь важным событием, чтобы получить напутственное слово. А самое интересное, что это всегда сбывалось, или просто она уверовала в это до такой степени. Вот и сейчас Эва не задавала вопросов, и почти ничего не сказала, но было чувство, что он и так знает о ней всё и читает её мысли.

— Ну, вообще-то… У меня есть одна идея, но я категорически не хочу переносить это на холст, — именно так и было. В голове у неё не было ничего кроме «явления природы». — А я собиралась поучаствовать в выставке Национальной Академии, — с видимым сожалением добавила она.

— Знаешь, как я всегда говорю в таких случаях? И сам поступаю так же.

— Как?

— Делай то, что должен и пусть будет то, что должно.

— То есть?

— То есть, если просится — пиши.

— Я уже писала её. Больше не хочу… — сказал Эва, но не так уверенно.

— Значит, напиши ещё раз. Напиши и отпусти.

Она обернулась вокруг себя. Уходить отсюда не хотелось. Она прошлась взглядом по всем полкам: бесконечные ряды тюбиков и маленьких баночек; кисти, ещё пахнущие деревом; сусальное золото, текстуры и краски по стеклу; наборы пастели и толстые книги о живописи в красивых переплётах. Хотелось поговорить с Эваном подольше, как раньше, но сейчас это было уже не то. Сейчас ей показалось это невежливым. Сквозь неё словно прошёл заряд особой энергии. Словно он пронзил её; завёл какой-то механизм. Она отобрала то, что ей может понадобиться и расплатилась, а Эван сложил всё в большой пакет.

— Это тяжело, — предупредил он.

— Не волнуйся, я не одна, — успокоила его Эва. Даниэлл должен подойти с минуты на минуту, и она задержалась, поджидая его. Эван придвинулся, таинственно улыбаясь, и она замерла, увидев знакомое выражение в его тёмных глазах.