— Это ты во всем виноват. Это ты довёл меня, — пожаловалась она. — Ушёл… оставил меня одну… А сам ушёл с ней, — говорила она глотая струйки воды, стекающие по лицу.

— Хорошо, я виноват, — он крепче прижал её. Ладонь скользнула по груди. — Но только в том, что ушёл и оставил тебя одну. Только в этом и ни в чем больше, Эва. Больше ни в чем, так что выкинь из головы всё, что ты там себе надумала.

— Выкинь из головы… — проворчала она. — Легко сказать…

— Я тебе помогу… — пообещал он, тут же приступив к выполнению задачи, прижавшись губами к шее. Она замерла, даже дыхание задержала, чувствуя, как пробирают знакомые ощущения, соски твердеют от лёгкого прикосновения тёплых ладоней.

Она без труда развернулась в его скользких мокрых руках, он тут же накрыл её рот губами, целуя так крепко и напористо, словно и правда старался избавить её от этих мыслей, сомнений и тех переживаний, что захлестнули её с такой силой.

Он целовал её. Целовал и чувствовал малейший отклик, самую мелкую дрожь. Целовал, а в голове вспышкой билось только одно — «моя». В этом «моя» заключалось всё, что он испытывал, всё, что чувствовал, всё, что не было произнесено.

И будет ли когда-нибудь?

— Что? — пробормотала она. Наверное, он сказал это вслух, в перерывах чувственных терзаний.

— Моя…

Она что-то хотела сказать, но он не дал ей. Он не собирался слушать её, уже наслушался за сегодняшний вечер. Приник к ней снова. Её губы тёплые, мягкие и податливые. Она уже не плакала, но показалось, что на вкус они солёные. И её язык тоже солёный. Он скользнул по ним языком, поцеловал, проверил. Показалось.

Он не хотел говорить, он хотел другого. Хотел в постель, хотел свою женщину, хотел секса. Хотел удовлетворить свою потребность в ней, физическую и эмоциональную. Хотел забыться в ней. С ней.

— Иди… быстро… в спальню… — взяв её лицо в ладони, сказал он. Шум воды заглушал и без того глуховатый голос, смягчая интонацию, но это не было похоже на просьбу. Но повторять было не нужно, Эва быстро вышла из душа, сдёрнув по пути полотенца, дрожащими руками завернулась в одно и села на кровать. Неловкими пальцами выдернула из волос шпильку, которая выпала и закатилась куда-то под кровать, но она не стала обращать на это внимания. В полутьме комнаты всё равно ничего не найти. Распутала узел волос, порадовавшись, что вода с них не бежит ручьём.

Она нагнула голову, просушивая волосы, промокая их вторым полотенцем, услышав, что шум воды затих. Ян не церемонился, забрал из её рук полотенце и бросил тут же у кровати. Легким толчком откинул её на кровать и сдёрнул большое полотенце, в которое она старательно завернулась.

— Я тебе не нужна? — раздался её тихий голос, почти шёпот. Он ещё не всё сказала, ещё не выговорилась и не услышала всего, что хотела.

— С ума сошла? — он взял её за руки, сплёл её пальцы со своими, закинул руки ей за голову. — Нужна… Кроме тебя мне никто не нужен, Эви. Никто…

Пальцы её слегка подрагивали, и он крепче сжал руки.

— Не замёрзла? — спросил, хотя и так чувствовал, что ладони у неё горячие, да и она сама была разгорячённая.

— Нет.

Он прижал её мокрым телом, влажным после душа, даже не вытерся, только смахнул капли воды. Она смотрела в его синие глаза, пошевелила руками, хотелось пригладить его взъерошенные полотенцем волосы, но он не дал ей этого сделать. Не дал даже шевельнуться, сжимая её ладони.

— Никогда, слышишь? Никогда не думай, что ты мне не нужна. Никогда не думай, что ты для меня ничего не значишь… Ни при каких, обстоятельствах, Эви! Что бы не случилось… Слышишь? Что бы не случилось, Эви! Никогда так не думай, — настойчиво повторял он. Настойчиво, с какой-то не понятной ей озлобленностью.

— Мне это не нравится, Ян, — она попыталась увернуться и оттолкнуть его. — Мне не нравится…

Он целовал её в шею, но оторвался, заслышав её упрямые возгласы.

— Что? — он отпустил её руки.

— Твоё «что бы не случилось»… Мне это не нравится, — отчеканила она, приподнявшись и сев на кровати, не отпуская его взгляда. — Я не хочу, чтобы что-то случалось. И мне не нравится, что ты так говоришь, — с отчаянием прошептала она.

Он не стал отвечать ей, снова сгрёб её в объятья, жадно припав ко рту, пока она отбросила свои слабые попытки сопротивления, пока не растаяла, и не прижалась к нему, подрагивая от возбуждения. Его и её. От одного на двоих острого сексуального желания.

Он мягко уложил её на кровать и начал слизывать капельки воды с тела. Она забыла, что хотела сказать ему, стало не важно, что он ей ответит.

С шеи, плеч. Только ощущения бархатистого прикосновения его языка, нежные и яркие. Только его скользящие и влажные движения на груди… сосках. Вызывающие тяжесть в теле, бешено разгоняющие кровь, заставляющие сердце биться где-то у горла.

«И я не хочу… Не хочу, Эви… Не хочу, чтобы что-то случилось…»

Любить её стало, как жить, как дышать. Дышать с ней одним воздухом. Не просто дышать, а иметь одно дыхание на двоих, одно желание. Иметь одну жизнь на двоих. Жить друг другом, жить друг для друга.

Любить её значить целовать её, смеяться, обижаться, ругаться, скандалить, а потом снова любить её… Любить, любить…

Люблю тебя…

Чувствовать каждый самый короткий вздох и дышать им, замечать каждый взгляд — ловить его, предугадывать каждое слово — знать, что она скажет, даже если не сказала, знать что хочет, даже если ещё не пожелала.

Так быстро стало это его жизнью, как быстро он привык к этому.

Потерять это…

Потерять её…

Уже больно…

Стоять как на краю, как последний шаг. Стоять… Сделать его… Упасть…

— Ян… Ян! — вырывая его донёсся её голос. — Что с тобой? — она чуть скривилась от боли и приложила руку к груди.

— Прости… Прости, любимая, — он нежно поцеловал её в место укуса. — Прости…

Так быстро привык быть безумно счастливым с ней, может, и, не показывая этого внешне. Она как искра зажигала его и сама горела под его руками и губами.

И сейчас горела… Он чувствовал, видел её нетерпение и сам сдерживался с трудом.

— Что с тобой? — громче, чем шёпот не получилось, голос уже не поддавался. — Я не узнаю тебя… Ты будто не здесь… Не со мной.

Он ласкал её с отчаянием, странной напористостью, иногда грубо, даже больно укусил. Стало не по себе, и она позвала его, окликнула, а потом успокоилась, глянув в любимые глаза. Луна заливала комнату белым сиянием, и его было достаточно, чтобы разглядеть выражение его лица. Чуть отстранённое, но такое родное…

— Ничего… — он провёл рукой по мягкой округлости груди, наслаждаясь ей, как того хотел. Она уже стала как один сплошной оголённый нерв, она ещё в душе стала такой, а сейчас всё прикосновения были нестерпимыми, острыми, но желанными, потому что тело истосковалось по нему, испытав недельную ломку.

Она сосредоточилась на его прикосновениях, на нем. Только тихий шорох простыней, собственные всхлипы-стоны и сбивчивое дыхание обоих нарушало их любовную игру. Нарушало, придавая особый интим, возбуждая обоих, заставляя отслеживать каждое движение. Двигаясь к определённой точке, к точке их соединения, к точки их любовного соития.

Она притянула его к себе, обняв за плечи, а потом зарылась пальцами в ещё влажные волосы. Притянула для поцелуя. И он поцеловал её медленно, дразня языком, как ей нравилось, как она любила. Поцелуи её всегда возбуждали больше чем другие ласки. Он знал это, пользовался этим, а ей это нравилось. Нравилось, что он умел этим воспользоваться.

Она погладила его, провела руками по широким плечам, с удовольствием ощущая его целиком, тяжесть его тела на себе, и с нетерпением ёрзая, потому что внутри всё горело, нуждалось в нем, в том, что он мог ей дать, в том, что он ей обещал.

Но он всё медлил…

Сжал её грудь, потом прикоснулся губами, легко как пёрышко, нежно. Видимо боялся сделать ей больно, как в прошлый раз. Захватил ртом сосок, увлажнил языком, приласкал, лизнул и накрыл рукой, ощутив под ладонью твёрдую горошину. Спустился к животу, попробовал нежную бархатистую кожу.

— Пожалуйста, — умоляюще прошептала она, ломая установившуюся тишину. — Пожалуйста…

Одно только это слово вывело его из себя. Он резко подтянул её ноги, согнув в коленях, накрыл её своим тёплым телом, кожа была чуть влажной, но не от воды, а от испарины, от страсти и вожделения. Она провела ладонью по рёбрам, скользнула вниз, погладила влажную головку и обхватила рукой его возбуждённый член, чуть сжала.

— Эва… — он стиснул зубы, прижимая её к кровати. Оперся на локти, и она обняла его за спину. Он вошёл резко, она вскрикнула, и он застыл, замер на мгновение.

— Больно?

— Нет… Нет…

— Мы доиграемся, Эви, — прошептал он, говоря о незащищённом сексе.

— Нет… Точно нет, — проговорила она, — А если… Если доиграемся? — спросила она и посмотрела ему в глаза.

— Пусть так… — прошептал он и она вздохнула, собираясь что-то сказать, но потом передумала. Не сказала ни слова.

— Что?

— Нет, ничего… — она покачала головой.

— Скажи, — настаивал он.

— Нет, говорю. Ничего, — она прикрыла глаза, коротко вздохнув.

Вскрикнула не от боли, а от наслаждения, граничащего с ней, от яркого ощущения, удвоенного разлукой, утроенного ссорой, от того, что внутри всё скрутило от неудовлетворённого ещё желания.

Она закрыла глаза, но не расслабилась. Состояние расслабленности и удовольствия её уже покинуло, осталась нехватка чего-то, осталось желание продолжение и ожидание развязки. Осталось только голое сексуальное желание полнейшего удовлетворения.