— Ты сто Симон?! — девочка удивлённо распахнула и без того большие синие глаза, обрамлённые густыми ресницами. — Это Я-Я-Я! — важно протянула она и похлопала себя ручкой по груди, чтобы исключить даже самые малейшие сомнения на этот счёт. Как Симон не догадался сам, было за гранью её понимания.

— Ой, прости, дорогая! Так солнце светит ярко в глаза! Прямо ослепляет — вот я и не досмотрел, — улыбнулся Симон.

Кто бы сомневался, что самый большой кружок она определит для себя.

— Это папа! — она показала пальчиком на ещё один большой кружок, — это мама, ты, Мини, бабуля, дедуля, Билли и ещё дедуля! — она обвела россыпь кружков поменьше вокруг себя и Яна. — Вот!

Она гордо посмотрела сначала на своё творение, потом на Симона, ожидая соответствующих восторгов и похвалы. Симон всё молчал, и Лизи уже обиженно поджала нижнюю губку, собираясь смертельно обидеться на своего друга.

А Симон, тем временем, заметил, что на обратной стороне листа были какие-то расчёты, цифры, коды, а внизу размашистая подпись Яна.

— Да, малышка это просто шедевр! — наконец сказал он, поднимая её на руки. — Пойдём-ка к маме, радость моя…

— А сто такое «седевр»? — поинтересовалась девочка.

— Это значит, что твой рисунок очень красивый. Он просто прекрасен, моя принцесса.

— Класивый — это хололсо, — довольно закивала Лизи, и начала складывать свою драгоценную бумажку.

— Эва! Ты, что не можешь дать ребёнку нормальных чистых листов бумаги? — усмехнулся Симон, добравшись до кухни, где в тот момент хозяйничала Эва. — Или так и было задумано, чтобы она тренировалась на документах Яна?

— Лизи, где ты это взяла? — она забрала из рук дочери рисунок и посмотрела на обратную сторону.

— Как где? — Лизи снова сделала круглые глаза и развела ручки. — У папоськи?

Было понятно, что она явно имела в виду рабочий кабинет Яна.

— Что ты там делала? — строго спросила Эва. — Папа тебе запретил там появляться.

— Я гуляла! — она смотрела широко раскрытыми глазёнками, искренне полагая, что если она скажет, что она гуляла, никто не догадается и не упрекнёт её в том, что она обшарила все ящики рабочего стола, в поисках красивой бумажки для рисунка.

— Симон, ты не представляешь! — возмутилась Эва. — Я буквально только что дала ей новую пачку бумаги и несколько ватманов, но она предпочитает рисовать на этом! — Эва потрясла бумажкой и покрутила головой, думая, куда бы ей подальше убрать творчество дочери. — В прошлый раз это были какие-то сметы, а что это за документ, я и понятия не имею! Господи, у неё карандаши в руках только несколько дней как! Что же дальше будет!

Симон засмеялся, звонко чмокнул девочку в розовую щёчку. Устроился на высоком стуле вместе с Лизи и принялся тискать её и щекотать. Лизи вертелась и заливалась смехом у него на руках.

— Это кто так громко смеётся? — услышали они притворно грозный голос.

Лизи тут же забыла про Симона и начала ёрзать, освобождаясь от его объятий. С его помощью она слезала на пол и на своей обычной скорости, то есть сломя голову, понеслась через кухню и гостиную в объятья отца. Он поймал её, подкинул в воздухе, и она заверещала. Потом прижалась к его щеке, обняв за шею.

Симон стащил из вазочки парочку ореховых печений и покинул кухню, выйдя через террасу.

— Колючка, колючка! — запричитала Лизи, гладя Яна по лицу. Он прошёл на кухню.

Эва сунула лист с печеньем в духовку, вытерла руки о бумажное полотенце, и подошла к мужу. Он поцеловал её, обняв за плечи свободной рукой, на пару секунд прижав к себе. Лизи захныкала, что она устала «стоять» и Ян уселся с ней на стул. Эва тут же предъявила Яну творчество дочери. Он только вздохнул и убрал лист бумаги в карман.

— Я уже делаю по пять экземпляров каждого документа, но она умудряется найти самый последний из них.

— Это было что-то важное? — тревожно спросила Эва.

— Теперь уже нет, — ответил он и переключил внимание на своё чадо.

— Кто папина самая любимая девочка?

— Я! — гордо отвечала Лизи, подставляя щёчку для поцелуя.

— А кто самая красивая девочка?

— Я! — слышался тот же ответ и соответствующие звонкие чмоки.

— А кого папа любит больше всех на свете?

— Меня-я, — с воодушевлением отвечала малышка, раз за разом подставляя то левую, то правую щёчку для поцелуя.

В течение получаса на все вопросы детский голосок отвечал только «я» и «меня», а дальше следовал как минимум час целований. Наблюдая подобную сцену каждый день Эва и сегодня не смогла сдержать улыбки. Казалось, что этим двоим в мире вообще больше никто не был нужен.

— Ян ты воспитаешь из неё настоящую эгоистку! — пожурила она мужа.

— Ну и что! У меня самая красивая и умная в мире дочь! Пусть она будет эгоисткой! — он прижал малышку к своей груди, и Лизи уютно устроилась, лениво болтая ножкой, посматривая на маму, и раздумывая, стоит ли ей предложить свою помощь или посидеть на руках у отца. — Из меня ведь получился хороший эгоист, да дорогая? — он взглянул на Эву с неприкрытым обожанием.

Лизи толком не поняла о чем речь, но решила поддержать разговор родителей. Она поводила своими маленькими ручками по его груди, приговаривая «папа хороший», иногда — «папа красивый». И немного подумав, все-таки добавила:

— Папа холосый эгоист.

Эва в ответ лишь засмеялась:

— Да, моя прелесть, ты абсолютно права! Наш папа очень хороший эгоист!

— Ужас! За кого меня принимают в этом доме, — возмутился Ян.

Вскоре Лизи потеряла интерес к разговору родителей и завозилась, требуя, чтобы её опустили на пол. Ян поставил её на ноги, и она унеслась, по пути сообщая, что хочет немножко поиграть.

— У меня почти всё готово. Я думала, ты их привезёшь сразу к нам.

— Они сейчас подъедут. Лису куда-то ещё нужно было заехать по пути.

— Вот куда он её потащил? — с досадой проговорила Эва. — Она и так тяжело переносит полёты!

Через некоторое время послышался страшный скрип ножек стула о паркет и звон разбитого стекла. Обычно «игры» Лизи этим и заканчивались.

Эва пошла посмотреть, что на этот раз расколотила её дочь, когда в холле услышала возмущённые восклицания Селесты и оправдания Лисандро.

Лизи бросила все свои дела и побежала приветствовать гостей. В руках Лисандро была целая куча игрушек: мягкие плюшевые зверюшки, куклы, конструкторы и многое другое.

Девочка сначала застыла, сложив ручки и с выражением полнейшего немого восторга на лице. Но потом начала вприпрыжку бегать вокруг Лисандро, пока тот складывал кучу игрушек на диван в гостиной.

Эва обняла Селесту и тут же усадила её на другой диван. Когда Лизи отлипла от Лиса после десяти поцелуев, Эва смогла приветствовать и его тоже. Селесте девочка уделила особое внимание, не только подставляя румяное личико для ласки, но и в ответ, раздаривая поцелуйчики. Лисандро тоже досталось, чему он был приятно обрадован.


— О чем спор? — поинтересовался Ян.

— Да так… — уклончиво ответил Лис.

— Нет! Ты скажи, скажи! — Селеста усердно пилила мясо на своей тарелке, как будто представляла не восхитительную запечённую свинину, а своего мужа.

— Я придумал имена для наших сыновей.

— Да? Какие? — почти в голос спросили Ян и Эва.

— Один Джордано, — довольно сообщил Лисандро и чуть придвинул свой бокал ближе к Яну, который разливал вино.

— Ну, это хорошее имя, — оценила Эва и отпила немного пряного напитка.

— А ты спроси его, как он второго хочет назвать! — Сел грозно посмотрела на Лиса. — Бруно! Это же надо до такого додуматься! Джордано и Бруно в честь Джордано Бруно!

Ян и Эва грохнулись от смеха, а вместе с ними и друзья. Эва успокоилась быстрее всех. Кашлянула и отпила воды, но губы всё ещё растягивались в улыбке.

— Ну, правда, Эва… Я так не хочу… Мне не нравится… — обиженно призналась Селеста.

Эва что-то шепнула на ухо Сел и та развеселилась, но старалась сдерживать смех.

Было видно, что Сел очень устала и неважно себя чувствует. Лисандро проводил свою беременную жену в комнату, которую они всегда занимали, когда гостили у Грантов. Чуть позже он вернулся на некоторое время к друзьям. Ещё часа полтора они провели в разговорах и обсуждениях, а потом Лисандро тоже поднялся в спальню.

Эва убрала со стола посуду и включила посудомоечную машину. Ян подошёл к ней сзади и прижал к себе, поцеловал в шею, в щеку. Некоторое время они просто стояли, обнявшись, отдыхая в объятьях друг друга.

— Что ты там сказала Сел? Я заметил, — прошептал он ей на ухо.

— Я сказала, что боюсь, если у нас родится вторая дочь, ты назовёшь её Мария в честь Кровавой Мэри, потому что Элизабет у нас уже есть.

Эва засмеялась и приникла к его груди. Обняла его за талию и слушала, как ровно и мощно бьётся его сердце. Ян обхватил её лицо руками и принялся целовать нежно и страстно, тепло и мягко. Целовал так же как любил её…

Как жил ей…

Для неё…

Теперь для них…

— Я люблю тебя.

Она улыбнулась.

— И я люблю тебя, — сказала и попыталась вывернуться, но он всё теснее прижимал её к себе.

— Прекрати, — неохотно запротестовала она. — Лизи ещё не спит.

— Ребёнок должен чувствовать любовь родителей.

— Чувствовать любовь, а не видеть, как ею занимаются, — упрекнула она. — Кстати, ты не хочешь посмотреть, чем занята твоя дочь? А то, что-то она подозрительно притихла. Я пока наведу тут порядок.

Он ушёл, но через несколько секунд вернулся и поманил Эву за собой.