Когда всё вышли, он шагнул в сторону своего кабинета и протянул руку, указывая туда же.

— Прошу… — выражение его лица, наконец, смягчилось, как и менторский тон тоже.

Два раза просить было не нужно и Эва смело двинулась в сторону президентского кресла, минуя стеклянные перегородки.

— Так неудобно получилось… — сходу начала оправдываться она, и на самом деле чувствуя неловкость от произошедшей ситуации.

— Теперь уже поздно об этом говорить. Я же тебе говорил про совещание.

— Да, но… — что она могла сказать в своё оправдание? Что забыла или приняла его обещание о «распинании» подчинённых за шутку. Про себя она махнула рукой и уселась в его кресло. Покрутилась.

— Думаю, быть твоей женой легче, чем работать на тебя, — высказала она то, что было у неё на уме минуту назад.

— Не думаю, что с тобой согласятся те, кто пять минут назад были в конференц-зале, — он начал собирать в стопку бумаги, лежащие на столе. Она следила за его неспешными движениями. Как всегда, на него было приятно смотреть. Невозможно не смотреть. Он двигался, и она вдохнула глубже, когда до неё донёсся знакомый запах его парфюма.

— Да? Мужская половина может быть, но вон те две дамочки мне точно обзавидовались.

Он собирал бумаги, а она продолжала следить за его движениями. И всегда ловила себя на этом, как и сейчас. Наблюдала, как он одевался, ел, подносил чашку ко рту, пил или просто стоял, ерошил волосы или разговаривал по телефону.

— Думаешь? — спросил он усмехаясь.

Всё его движения были чёткими, но плавными, а не размытыми. Спокойными, но твёрдыми. Как и он сам.

— Уверена, — кивнула она.

Заметила, что стала говорить в его манере. Научилась всё выражать одним словом. Хотя ещё не всегда, но возможно это и к лучшему.

— Ты делаешь мне комплимент? — как-то по-особенному растягивая слова спросил он.

— Нет, я просто адекватна в своих суждениях. Теперь ты говори.

— Что? — он закончил со своей уборкой и присел на край стола.

— Какая я красивая, — кивнула. — Как обворожительна сегодня и все мужчины тебе обзавидовались, — кивнула два раза.

Была совершенно довольна самой собой. Буквально светилась от счастья.

Он улыбнулся:

— Без сомнений. Красива, обворожительна, прелестна, нет слов. Ради тебя готов пойти на убийство, — тут заметил хитрое выражение на её лице, — Что?

— А если бы я работала у тебя… Ну, дизайнером… или… неважно кем… — сделала ещё более сосредоточенное лицо и окинула его оценивающим взглядом.

— И?

— Ты бы… — хотела сказать «спал со мной», потом решила «пощадить» его чувства, вспомнив утренний разговор, — … завёл со мной роман?

Он взял паузу, чтобы подумать. Или сделал вид, что думает. Только ироничный взгляд выдавал его.

— Да, — всё объясняющий ответ.

— Да? — она притворно удивилась, будто думала, что он ответит «нет».

— Сто процентов, — он чуть сменил положение и скрестил руки на груди.

— А если бы я не захотела? — так же хитро спросила она, свободно откинувшись и покачиваясь в кресле.

— Захотела бы.

— Да?

— Сто процентов.

— Какой же ты самоуверенный… — проговорила она с укором.

— Есть немного, — и не отрицал.

— Немного, — чуть не фыркнула. — И ты бы крутил роман с подчинённой? — всё же слабо в это верилось.

— Нет.

— Нет?

— Нет, я бы сначала тебя уволил.

— Ужас какой… — она рассмеялась и поднялась с кресла.

— Ну, как дела? — спросил он и подтянул её к себе за поясок.

Она действительно была сегодня красива. И обворожительна. И ему не составило большого труда сказать всё это ей, когда она самодовольно спрашивала. Своей женщине ему не сложно было говорить комплименты. На ней был костюмчик похожий на её венчальный наряд. Только этот был молочного цвета — приятного; не той болезненной белезны, а тёплого оттенка, так прекрасно подчёркивающий её миловидный образ. И Эва стала носить каблуки. Они так заманчиво стучали. И двигалась она так грациозно. А ножки её просто сводили с ума, хоть и были прикрыты до колен узкой юбкой.

— Хорошо. А ты без повязки? — она двинулась ему навстречу и коснулась его плеча. Потом попыталась оттянуть ворот чёрной рубашки и заглянуть внутрь.

— Эва, оставь в покое моё плечо, — немного раздражённо сказал он и убрал её руку. — Ещё в повязке. Как ты съездила к доктору?

— Хорошо. Всё хорошо. Показала ей результаты всех осмотров и анализы, если это тебя интересует. Она написала мне на бумажке когда следующий раз прийти. Выписала таблеточки, чтобы живот не болел.

— Когда?

— Пить два раза в день во время еды. Не помню, как они называются. Я уже купила их.

— Я говорю, когда следующий раз к врачу? — он так и не отпустил её поясок. Потом переместил руки ей на талию и притянул ещё ближе.

— Не помню я. Потом посмотрю. Не хочу рыться в сумке. И она в машине, — отрывисто произнесла она. Видно было, что занервничала.

— Что случилось? — спросил он. Заметил её внезапное смятение.

Она взяла его за запястья. Осторожно высвободилась и отступила.

— Нам нужно поговорить, — всё же решительно сказал она. Подошла к окну и как всегда, чуть не охнула. Видок не лучше чем в их нью-йоркской квартире. Ещё хлеще.

— Уже страшно, — сказал он и обречённо вздохнул. Снова скрестил руки на груди. — Что ж, давай поговорим. Слушаю тебя внимательно.

— Мне кажется нам нужно пожить отдельно, — это прозвучало не так твёрдо и решительно, как само намерение поговорить. Но она нашла в себе силы развернуться к нему лицом, а не говорить с окном. Однако ближе не подошла.

— Всё утро ломал голову, какой же меня сегодня ждёт сюрприз, — он даже взъерошил волосы, подтверждая свою озадаченность. Мнимую озадаченность.

— Я серьёзно, — она сделала пару шагов вдоль окна и снова глянула на залив.

— И я вполне серьёзно, — уже жёстче сказал он, пристально глядя на неё. Она посмотрела, но его взгляд выдерживала с трудом. Это вам не снулые дамочки.

— Послушай…

— Я слушаю, — перебил он.

— Дай мне сказать.

— Говори, — его резкие рубленные фразы сбивали её. И так было тяжело говорить это, а он своим резким тоном совсем выбивал её из колеи. А ещё она чувствовала, что настроение его изменилось. Игривость исчезла.

— Это не очередная моя блажь, — на этот раз она старалась тщательно подбирать слова. И, казалось, что подготовилась к этому разговору. А сейчас и двух слов связать не могла. Он больше не перебивал и поэтому она пару секунд поразмыслила. — Просто… Мне очень тяжело, — продолжила. — Мне нужно время и я хочу подумать. Мне кажется, что я в тупике. И я… Я запуталась.

— В чём ты запуталась, Эва? — он сбавил тон, хотя и сказанное ею не доставляло удовольствия, и было не очень приятно слушать всё это. Но она была совершенно искренна. Только что руки не заламывала и не умаляла. А так, полнейшее смятение и неуверенность светилось в её глазах.

Она не ответила. Не могла прямо сказать, что запуталась не только в себе, но и в нём. И мучилась вопросом, только ли из-за ребёнка они поженились. Всё ещё никак не могла сложить пазлы в одну картинку. Всё никак не могла найти последний кусочек смальты для своего витража. Её картина никак не писалась. Она понимала, что загнала сама себя в эту ситуацию. Превратила их затруднения в тупик, выстроив стену, при этом осознавая его упрямство и непреклонность. Поставила цель сломать его, с каждым разом понимая, что не может. Чем дальше и больше она пыталась, тем сама больнее билась об это. И злилась ещё больше. Она предложила это сознательно. На самом деле хотела подумать, поскучать по нему. Но не так, как это было раньше. Поскучать, зная, что он рядом.

— Извини, но я не дам тебе времени. И никаких «поживём отдельно» и «поспим отдельно» тоже не будет.

Она выдохнула, не зная радоваться ей или нет. Чего-то подобного от него она ожидала. Попробовать убедить? По его тону поняла, что бесполезно.

— Скажи, что тебя беспокоит. Скажи, Эва. Спроси. И я отвечу.

Она обхватила себя за плечи, будто замёрзла и посмотрела в окно.

— Эва, я давно уже перестал сопротивляться, это делаешь только ты.

Обернулась. Не то, что он сказал, хотя и это тоже… А то, как он сказал. Каким тоном и как произнёс её имя. Кажется, так сладко. И так знакомо. Как раньше: с мягкой восходящей интонацией. Это так задевало. Волновало.

— Поэтому я и попросила тебя сегодня… — она сказала это тихо. И спокойно. И без возмущений, к которым он уже привык. Даже немного печально.

— Нет. Даже не думай и не мечтай об этом. И если ты ещё что-то приготовила Эви, то выдавай сразу. Ты просто идеальная машина для убийства. Вернее, для самоубийства… И если я до конца недели не застрелюсь, то есть надежда, что у наш ребёнок увидит папу, — он, в отличие от неё, не перемещался и не менял своего положения. Наблюдал за её передвижениями у панорамного окна.

— Ты всё превращаешь в фарс, Ян. А я говорю о серьёзных вещах, — совсем уныло и обиженно ответила она. Не могла ему сказать всего.

— И я говорю, о них же, Эва. Вот чего ты добиваешься? Скажи, чего?

Если бы он говорил резко, она бы взбунтовалась, а так… Она решила выдать то, что давно вертелось у неё на языке:

— Ты скучал? — она спросила решительно. Очень твёрдо. Глядя ему прямо в глаза, стараясь уловить каждую эмоцию, чтобы потом не делать ложных выводов. — Я даже не знаю, скучал ли ты по мне, — горько добавила.

— Тебя беспокоит вопрос, скучал ли я по тебе?