Очередная атака сарацин снова захлебнулась, они отступили, как откатывается волна от твердого утеса. Крестоносцы на миг перевели дыхание. Никто не знал, сколько времени это продолжалось. Когда идет бой, время проносится незаметно. Но нет ни усталости, ни страха — есть только стремление убить того, кто несет тебе смерть.

Однако сарацины по-прежнему были настроены решительно. Поддавшись общему порыву, они вошли в боевой раж и, опьяненные азартом наступления, были уверены, что вот сейчас их новая атака сомнет этих дерзких упрямцев. Ведь их так мало! А воинство Аллаха несется на них такой бесконечной лавиной! И этому нет конца!

Мартин в очередной раз перезарядил арбалет. Он задыхался от пыли, пот заливал лицо под шлемом, от запаха крови и раскаленного жаркого воздуха стучало в висках. Но он вновь и вновь стрелял уже без команды, просто выбирая взглядом в толпе врагов подходящую мишень, — и лязг спускового крючка в этот миг звучал для него слаще материнской молитвы. А потом опять перезаряжал арбалет, принимая новый болт из рук находившегося рядом сержанта, и краем глаза замечал, как сарацинские конники напарываются на стальную щетину копий. Копейщики кричали и рычали от напряжения, а стрелки помогали им новыми залпами. Ах, если бы лучники могли стрелять быстрее, если бы подача стрел была бесперебойной и они могли поражать конников до того, как те начинали наседать, ведь только от невероятного усилия копьеносцев и пикинеров зависело, удастся ли сдержать массу напирающего в бешеном азарте боя и смерти врага.

Внезапно какая-то мысль пронеслась у Мартина в мозгу, он оглянулся на Юга де Мортэна, но переговорить было некогда, каждая минута была направлена на то, чтобы сдержать натиск.

Вновь начиналась конная атака, гудела земля под копытами несущихся на крестоносцев сарацинских воинов. И как бы отчаянно ни отбивались христиане, Мартин все чаще слышал, как то справа, то слева от него кто-то в отчаянии восклицал:

— Они сомнут нас, сомнут!

— Они не смогут, если мы не позволим! — кричал рядом маршал Юг, с высоты своего мула давая новый приказ стрелять.

А ведь, как заметил Мартин, Юг де Мортэн сам был ранен коротким копьем дротикометателей. Тамплиер обломал древко копья, но его обломок с застрявшим в ране острием все еще торчал в его потемневшем от крови боку, хотя маршал будто не замечал этого, продолжая отдавать приказы.

Ричард следил за боем, всякий раз оказываясь там, где требовалась помощь. Он видел, каких усилий стоило его пехоте сдерживать подобный натиск, но все же отмечал, что сарацинам пока не удалось даже на пару шагов потеснить его бравых крестоносцев. Какие воины! «Господи, если ты взираешь на них, ты поймешь, какие храбрецы стоят во славу Твою!» — хотелось кричать Львиному Сердцу. Сколько атак они уже отбили! Какие груды тел вокруг кучки его ребят! Но копья все так же ощетинены и сдерживают напор, стрелы мелькают в воздухе, клубы пыли пахнут кровью и внутренностями людей и животных, окружающий мир превратился в хаос. Однако, несмотря на эту мешанину, все же можно понять, что его воины остаются на месте, а значит — побеждают!

И тут из крепости бегом принесся Амори де Лузиньян со страшным сообщением: в Яффе, видимо, оставались лазутчики султана, которые открыли изнутри Иерусалимские ворота! Его люди пытаются справиться, но сарацины уже врываются в город.

Ричард издал гортанный рык. Это было ужасно! Его пешие воины показали, что способны выдержать напор атаки, но они не смогут сражаться, если на них ударят сзади, когда они заняты противостоянием конницы султана. Это может обернуться для христиан полным поражением!

Король соображал лишь мгновение, потом крикнул Югу де Мортэну, чтобы тот принял командование, а сам стал скликать тех из рыцарей, кто был верхом, и помчался сквозь строения Нижнего города к Иерусалимским воротам.

Позже они узнали, что уже одно появление Ричарда напугало проникавших в ворота сарацин, и они стали убегать. А король и его рыцари наседали на них, теснили, давили и рубили, пока площадка перед воротами полностью не осталась за рыцарями, а сообразительные пулены сразу кинулись сдвигать створки и, закрыв их, тут же вбросили тяжелые брусья в пазы ворот. Все это заняло довольно много времени, а пока на равнине за Яффой на пеших крестоносцев неслась следующая, еще более многочисленная лавина конников.

И самое страшное, что отряды христиан полностью лишились командования. В какой-то миг только что подававший команду маршал Юг вдруг медленно сполз с мула на землю и остался лежать. Воины уже привычно приготовились принять наскок, но разрозненная стрельба и ожидание приказа сделали свое дело, так что конники подскочили к крестоносцам куда более плотной массой, чем когда их ряды прореживались тучами смертоносных стрел.

Мартин потом не мог сказать, когда он решил принять командование на себя. Как и некогда под Арсуфом, это получилось почти спонтанно. Он вдруг рывком вскочил на потерявшего седока мула и с его высоты, откуда его видели все стрелки, начал отдавать приказы. Он велел стрелкам из Пизы перестроиться и дать залп, в то время как генуэзцы отступили, приняв у сержантов только что заряженные арбалеты. И когда пизанцы сделали залп и отступили в свою очередь, приняв у сержантов новые арбалеты, залп сделали уже готовые к бою генуэзцы. Они менялись с генуэзцами и стреляли по очереди, а сержанты и пехотинцы перезаряжали их арбалеты, и таким образом, учитывая еще и скорострельность валлийских лучников, получалось, что со стороны крестоносцев велась бесперебойная стрельба, сносившая приближавшихся конников с таким успехом, что только немногие из сарацин успевали пробиться к копейщикам, но уже не было и намека на то, что этим единичным гулямам удастся прорваться или разрушить преграждавший им путь строй.

Это продолжалось все время, пока Ричард теснил врагов у Иерусалимских ворот. Когда же он справился и стремительно примчался к отрядам у бреши города, то в первый миг даже сдержал коня, удивленно взирая на представшую перед ним картину. Его крестоносцы не отступили ни на пядь земли, а на равнине перед ними и песка не было видно под телами павших людей и лошадей.

Ричард лишь на миг подъехал к Мартину, их взгляды встретились. Мартину показалось, что он даже различил сквозь прорези в шлеме светлые глаза короля, но в следующее мгновение он вынужден был отвернуться, отдавая новый приказ: «Пизанцы — пли! Отступили. Генуэзцы — залп!»

И вот новый отряд сарацинских всадников, уже приблизившись, вдруг замедлил поступь коней, стал разворачиваться, конники что-то выкрикивали, направляясь в обратную сторону. По рядам копьеносцев будто прошло какое-то движение, раздались ликующие победные вопли. Все видели, что сарацины отступают. Казалось, еще миг — и крестоносцы с торжествующим криком сами кинутся в атаку.

— Нет! — зарычал Ричард, послав своего саврасого вперед и принуждая уже поспешивших за врагом крестоносцев замедлить шаг.

Голос короля звучал подобно трубе, но в душе он ощутил тихую панику. Он знал — ложное отступление было излюбленной тактикой сарацин, столько раз губившей поверивших в легкую победу христиан. И если его крестоносцы разомкнут строй, если пойдут в наступление, им уже вряд ли удастся вновь выстроиться в шеренгу, чтобы дать отпор врагам. И тогда сарацины будут разить их как с боков, так и прямым наскоком, и с таким трудом завоеванное преимущество будет сведено на нет, ибо слитное войско христиан будет разбито на отдельные кучки и уничтожено превосходящим противником.

Проносясь галопом перед войском, почти тесня конем возбужденных пехотинцев, Ричард заставил их остановиться. Он почувствовал облегчение, только различив спокойный — на удивление спокойный, как ему показалось, — голос Мартина. Все то же: «Пизанцы — пли! Отступили. Генуэзцы — залп!»

Черт побери, этому парню все же удалось своими командами удержать от порыва кинуться за отступающими сарацинами возбужденных стрелков. А вот копейщики и даже невозмутимые фламандцы только сейчас как будто стали понимать, что могли навредить себе. Но пока они отступят на прежнюю позицию, пока вновь займут оборону…

Сарацины, заметив, что их уловка удалась и копейщики рассредоточились, тут же стремительно развернулись, возобновив атаку. Залп из арбалетов по приказу Мартина несколько сдержал их наступление, но все же они продолжали нестись, видя, что ряды копейщиков по сути раскололись. У сарацин появилась возможность прорваться! И яростный крик «Алла ху!» вновь летел над их войском, они стегали коней, неслись, не обращая внимания, как падают их единоверцы, сраженные очередным залпом.

И тогда Ричард кликнул своих рыцарей и понесся им наперерез.

— Не стрелять! — воскликнул в ужасе Мартин, опасаясь, что стрелки могут случайно сразить короля. Он так рванул повод мула, что тот почти вздыбился и заревел.

Горстка рыцарей, как нож в масло, врезалась в отряды сарацин. И все вмиг завертелось вокруг них.

Король Ричард бился в самой гуще окруживших его врагов. Теперь он думал уже не о ходе всего сражения, а о том, что творилось в непосредственной близости от него. Мелькали искаженные лица под темными чалмами, проносилось оружие, сабли ударяли о его щит, но послушный конь нес его дальше, лягался и храпел, разбрасывая чужих лошадей. Сарацины наседали на короля, а Ричард все убивал и убивал их, его рука казалась ему чересчур медлительной, хотя меч поднимался и опускался с прежней частотой и жестокостью.

Порой он выхватывал взглядом сражавшихся рядом с ним рыцарей. Вон отбивается одновременно мечом и секирой отважный нормандец Джеральд де Ферниваль, вон поймал удар на щит и делает ответный выпад Гийом де л’Этан, вон уклоняется от удара и вздыбливает своего неповоротливого гнедого Мортимер, а англичанин Лестер отчаянно кричит, отбиваясь сразу от троих насевших на него вопящих сарацин в высоких шлемах. Ричард мельком подумал, что надо бы поспешить на выручку графу, но тут на него самого вихрем наскочил огромный мусульманский воин в блистающих доспехах, наверняка один из эмиров султана, решивший лично поразить проклятого Мелека Рика. Ричард схлестнулся с ним, рычал, задыхаясь в поту и пыли. Сталь оглушительно звенела, вздыбливались кони, а потом король, яростно крича, нанес эмиру удар такой силы, что рассек его доспехи и снес не только голову в пышном тюрбане, но и отрубил плечо вместе с рукой, сжимавшей саблю. И тут же Ричард развернул коня, готовясь к новой схватке, но неожиданно заметил, что вокруг него образовалась пустота, — напуганные его силой, сарацины кинулись врассыпную, опасаясь сразиться с этим шайтаном.