Та отшатнулась, быстро оглянувшись в сторону входа, где как раз появились воины в темных чалмах, какие обычно носили городские стражи.

— Нельзя, чтобы из-за тебя у моих единоверцев были неприятности! — взволнованно прошептала Теодора.

Она увлекла Джоанну туда, где подле кувуклии уже выстроились в шеренгу мужчины-копты в их желтых тюрбанах. Среди них был и Мартин, и он сразу заметил страх на лицах женщин. Да и шум у входа, где, расталкивая толпу, пробирались охранники, тоже привлек его внимание. Кто-то стал кричать и ругаться, когда эмир аль-Адиль верхом въехал в храм и стал осматривать молившихся с высоты своего коня.

— Уведи ее скорее! — сказала Теодора и почти толкнула англичанку к Мартину. — Пока они будут искать среди наших, ты сможешь…

Но Мартин уже не слушал ее.

Подхватив Джоанну под руку, он быстро обошел кувуклию, за которой сорвал с себя желтый тюрбан и, размотав ткань, накрыл голову Джоанны этим импровизированным покрывалом. Сам же согнулся, чтобы казаться ниже, и, не выпуская руки спутницы, избегая встречи со сновавшими в толпе стражниками, двинулся в сторону бокового прохода, где как раз собралась на молебен большая группа темнокожих абиссинцев. Беглецам удалось проскользнуть за ними, и они прошли дальше по величественному проходу вдоль ряда сдвоенных колонн. На массивных колоннах еще можно было заметить изображения крестиков — своеобразные росписи крестоносцев, некогда приходивших сюда молиться. Джоанна даже провела по ним рукой. Она была словно во сне, когда знаешь, что тебя настигают, но нет ни сил, ни возможности скрыться. И только сознание, что рядом Мартин, придавало ей уверенности. Он же, стараясь двигаться медленнее и не привлекать к себе внимания посетителей храма, увлек ее в какую-то боковую часовню. Здесь перед иконами молился бородатый священник в темном облачении, с его черной камилавки ниспадало длинное легкое покрывало.

Углубленный в молитву, священник даже не повернулся. Беглецы же затаились в углу, и Мартин, быстро скинув свою широкую абу, вывернул ее наизнанку, так что полосатый узор сменился внутренним однотонно-коричневым, и набросил ее на облаченную в пеструю одежду коптских женщин Джоанну. После этого он развязал кушак и обмотал им наподобие чалмы свои выгоревшие светлые волосы. Из оружия при нем был только кнут, но Мартин понимал, что даже его мастерство кнутобойца не поможет им, если придется столкнуться с многочисленными городскими стражами. И тут он заметил, что священник прервал молитву, повернулся и смотрит на них.

Мартин замер. Захочет ли этот человек, который, судя по его облачению, подчиняется патриарху Константинополя, выдать их? Ведь он наверняка понял, что эти спешно переодевающиеся иноземцы от кого-то скрываются.

Священник медленно поднялся с колен и, не глядя на замерших в углу беглецов, прошел мимо. Затем выглянул наружу, где слышались шум и крики стражей, которые расталкивали молящихся и останавливали попадавшихся на их пути женщин. Стражники задержались среди коптов, но осматривали и сарацинских христианок, и гречанок, срывая с них головные покрывала.

Священник кивнул, сообразив, в чем дело, потом перевел взгляд на затравленно смотревших на него незнакомцев.

— Следуйте за мной.

И он направился куда-то в сторону. Под сводами храма стоял шум, мимо прошли какие-то люди, кто-то опустился на колени перед священником, и он на ходу осенил его крестным знамением. Потом поднял какую-то занавеску и сделал знак проходить. Беглецы оказались в пристроенной к храму часовне, некогда очень богатой, ибо вверху, на куполе, еще виднелись остатки позолоты. В пролом стены напротив пробивался свет, и Джоанна рассмотрела в полумраке несколько могильных плит с латинскими надписями. Она изумленно читала надпись на ближайшей к ней плите, которая гласила, что тут покоится прах Иерусалимского Бодуэна IV, прокаженного короля, нередко побеждавшего Саладина.

Джоанна невольно подняла руку, чтобы сотворить крестное знамение, но священник удержал ее.

— Не сейчас. Позже помолитесь за сего мученика. А теперь — бегите! — Он указал на пролом в стене. — Эта улица выведет вас к Дамасским воротам. Уходите из города, пока вас не схватили!

Мартин склонил голову.

— Благодарю вас, святой отец.

А Джоанна, уже выходя, не удержалась, чтобы не поцеловать священнику руку. Он ее благословил:

— Храни вас Бог!

После полумрака в храме полуденное солнце ослепляло. Они щурились, проходя мимо куривших кальян мусульман, сидевших прямо у дверей, мимо каких-то женщин с кувшинами. Все они поглядывали на странную парочку, похожую на беженцев, — мужчина был без полагающейся абы и распоясанный, женщина — в слишком длинной для нее коричневой накидке, с выбивавшимися из-под желтого покрывала волосами. Они напоминали тех невольников из числа крестоносцев, которых в городе использовали на самой черной работе. Таким не позволялось носить даже кнут, и Мартину пришлось отбросить его. И все же они выглядели слишком подозрительно, чтобы им позволили пройти за черту городских укреплений Иерусалима, скорее их просто сдадут страже. Значит, идти в сторону ворот не просто бессмысленно, но и опасно. Однако беглецы не могли вернуться и к дому Теодоры — если Джоанну заметили среди коптов, то их дома будут обыскивать в первую очередь и расспросят всех соседей. Где же тогда им укрыться?

Мимо прошли закутанные в темные накидки джильбаб женщины с плоскими корзинами на головах, Мартин с Джоанной неспешно побрели за ними по узкой улочке, свернули и стали спускаться по лестнице. Впереди в просвете домов показался золотой купол главной мечети, и Мартин, сообразив, где они находятся, принял решение, куда идти.

Джоанна ни о чем его не спрашивала, пока не увидела, что они оказались у тройной арки прохода к бывшему собору Святой Анны подле Бифезды. Но если она испытала облегчение, рассчитывая на помощь госпитальеров, то Мартин пришел сюда скорее из отчаяния, в надежде лишь на кратковременное убежище.

Брат Ивон, едва заметив их, даже руками замахал.

— Уходите! Немедленно уходите! Нам не нужны неприятности. А из-за вас тут такое было!.. Лекарю Бонифацию даже руку сломали, требуя, чтобы он выдал ваше укрытие. Наши права тут более чем спорны и…

— Вы обязаны нам помочь! — резко выступила вперед Джоанна.

Она сорвала с головы покрывало и тряхнула головой.

— Вы ведь поняли, что я не просто беглянка. Я — родственница короля Ричарда Английского! И вы не посмеете отказать мне в помощи ради того, кто сражается за Святую землю!

Ивон лишь прищурился.

— Не посмею? Но посмел же прославленный Ричард Львиное Сердце дважды отступить от Святого Града, где его все так ждали и так молились за его победу? Поэтому все, что я могу для вас сделать, — это промолчать о том, что вы снова тут побывали.

— Послушайте, брат, — взял его за руку Мартин. — Мы пришли к вам как к своим единоверцам. Недавно нам помог скрыться священник восточной патриархии. Неужели у него больше сострадания к христианским беглецам, чем у брата прославленного ордена госпитальеров?

Как ни странно, но этот упрек подействовал на Ивона. Он быстро огляделся, а потом сделал им знак следовать за собой. Они ожидали его в каком-то полуразрушенном приделе переходов, и вскоре он вернулся с закутанным в балахон прокаженным — из-под капюшона было видно изможденное лицо с расползающимся пятном сырого мяса без кожи. Сам же госпитальер нес носилки, на которые приказал улечься Джоанне.

— Ложитесь, а мы с Мартином понесем вас. Но сначала пусть он облачится в эту накидку нашего братства. Мы скажем у ворот, что отправились предать земле недавно умершего от проказы нищего. Прокаженный Самсон будет нас сопровождать, и уже одно его присутствие отпугнет от нас любопытных. Ложитесь же, благородная дама!

Джоанна подчинилась, а они набросили на нее какую-то бурую ткань, накрыв с головой, и носилки понесли.

Джоанна лежала неподвижно, вслушиваясь в звуки вокруг. То, что они уже у ворот, поняла, когда услышала расспросы, потом что-то гнусаво говорил прокаженный, и, похоже, его присутствие и впрямь заставило стражников посторониться. Они только приказали отнести «эту падаль» как можно дальше. Потом носилки опять стали двигаться.

Под плотным покрывалом было невыносимо жарко, но англичанка терпела, стараясь не выдать себя даже малейшим движением. Порой она различала то конское ржание, то чей-то окрик, то очередные пояснения брата Ивона. Это продолжалось довольно долго. Когда у Джоанны от неподвижности стало неметь тело, носилки наконец опустили на землю и Мартин помог ей подняться.

Джоанна огляделась и увидела, что они находятся на холме за низиной Геенской долины. Внизу сновали какие-то люди, крестьянин вел нагруженного кувшинами осла, проехали вооруженные всадники, держа путь к Сионским воротам в Иерусалим. В стороне несколько женщин набирали воду возле Силоамского водосборника, вокруг них бегали и смеялись дети.

Брат Ивон указал на руины полуразрушенной часовни под разросшимися смоковницами неподалеку.

— Это святилище в честь Святой Моники. Было им когда-то… Теперь же здесь просто еще одни руины, но у сарацин бытует поверье, что в таких местах поселяются злые духи, поэтому они редко сюда заглядывают. Вы сможете укрыться тут на какое-то время.

Госпитальер уже собрался уходить, но Мартин задержал его, и они какое-то время о чем-то говорили.

— Я упросил его сходить в Нижний город, разыскать дом Теодоры и сообщить о месте нашего пребывания Эйрику, — объяснил он Джоанне. — Ивон сначала отказывался, был недоволен, что от него еще что-то требуют, но в итоге все же согласился. Теперь нам надо положиться на моих друзей. Надеюсь, Эйрик с Иосифом что-нибудь придумают.

Джоанна вошла в часовню, где повсюду виднелись следы разрухи и запустения, присела на каменную приступку у стены и стала смотреть в проем арки на желтую от песка и пыли Геенскую долину перед башнями Сионских ворот. Когда-то она проехала в эти ворота, выдав себя за Иоанну Плантагенет. Позже ей рассказывали, что Геенская долина является именно тем упоминаемым в Библии местом, где жители Иерусалима в древности приносили в жертву Молоху человеческие жертвы. Верившие в Единого Бога евреи, разумеется, не одобряли этого культа и поэтому устроили в Геенской долине городскую свалку. Мусор там сжигали, отчего в долине постоянно были дым и огонь, и это смрадное горящее место стало символом адского пламени для нераскаявшихся грешников — геенной огненной.