— Ненавижу тебя! — вдруг закричал Далиль. Он протянул руки сквозь перекладины клетки и едва не схватил Мартина, но тот вовремя увернулся. Тогда Далиль начал биться о клетку, кричать, дико завывать.

Охранники всполошились и, подскочив, стали древками копий избивать пленника, но он только еще больше вопил, на его губах выступила пена.

Мартин ушел. В глубине души ему стало стыдно, что он издевался над приговоренным к смерти. Он не ожидал, что Далиль так взбесится от его слов, ведь было известно, что люди Старца Горы легко претерпевают мучения и им не страшны никакие пытки. Далиль же, некогда сам прошедший выучку в Масиафе, похоже, был далеко не из таких смельчаков. Или это Мартин так задел его? На душе стало еще более скверно. Казалось, даже солнце светит тускло, настолько мрак заполонил его душу.

Джоанна по-прежнему спала — бледная, тихая, недвижимая. Вход в ее комнату охранял уже очнувшийся Эйрик, а Иосифа нигде не было видно.

— Он пошел навестить своих единоверцев в Вифлееме, — пояснил Эйрик. — Наш Иосиф надеется, что местные иудеи не ведают о его ссоре с Ашером бен Соломоном и не откажутся ему помочь. Все же нам надо уезжать отсюда. В Иерусалиме есть ученые хакимы, к которым следует отвезти Джоанну. Иосиф говорил, что близ водосборника Бифезды, в бывшей церкви Святой Анны, мусульмане открыли медресе, где обучают врачеванию. Да и госпитальеры там остались, а они толковые врачи, что ни говори.

Мартина заинтересовало известие о госпитальерах. Он знал, что даже Саладин с уважением относится к братьям ордена Святого Иоанна, которые не являются воинами, а занимаются только врачеванием. Когда Иерусалим еще не был отвоеван у крестоносцев, султан инкогнито побывал в госпитале этого ордена и был принят там как обычный паломник, его обхаживали и лечили так, что он проникся симпатией к братьям-лекарям. Поэтому после отвоевания города Саладин позволил некоторым госпитальерам остаться в Святом Граде, и среди них наверняка имеются священники.

После паузы Мартин сказал:

— Среди госпитальеров есть христианские служители, мне надо отвезти к ним Джоанну. Она попросила меня об этом, желая исповедоваться перед смертью.

— Э, вот о чем ты думаешь, парень! — Эйрик хлопнул поникшего приятеля по плечу. — Не смей. Наша англичаночка столько вынесла, что выдержит и это. И если мы прибудем в Бифезду к госпитальерам, нам лучше передать ее местным лекарям, нежели святошам. Какой от них толк? Клянусь своей удачей, которая меня никогда не оставляла!

И добавил через время:

— Разве тебе не интересно узнать, что со мной случилось этой ночью?

Мартин заставил себя улыбнуться. Все же Эйрик славный малый, никогда не теряющий надежду на лучшее. Это придает силы. И Мартин даже почувствовал вину, что с таким равнодушием отнесся к проблемам рыжего. Но он не ошибся, сказав, что не будет удивлен, узнав, что и его приятелю пришлось столкнуться с ассасином Далилем.

— Да еще как столкнуться, разрази меня гром! — вскинулся Эйрик. — Неужто я малец наивный, чтобы так легко попасться в ловушку, подстроенную этим старикашкой в вонючих овчинах? И все же этот шакал меня обманул. Думаю, он заметил, что я затаился среди развалин у дороги, поэтому, проезжая мимо, держался как ни в чем не бывало, напевал себе что-то под нос. Он казался таким безобидным, что я вышел к нему и спросил, какого демона он тут шляется. Но дервиш даже не поглядел на меня, поехал себе дальше, все так же напевая. Потом съехал с дороги, погнал своего осла куда-то на холм. Но, видимо, знал, что холм оканчивается обрывом. А вот я-то как раз об этом и не догадывался. Ну, думаю, сейчас догоню да выпытаю у этого старикашки, что ему надо. Старикашки, гм… И как же он вдруг стал быстр и ловок, когда огрел меня своим посохом, да так, что у меня искры из глаз посыпались. А потом вогнал кинжал в бок моего мерина, и тот забился на самом краю обрыва. Клянусь тебе, Мартин, я бы успел соскочить, но второй удар посохом совершенно оглушил меня. И мы рухнули с конем вниз. Если я не сломал себе шею, скатившись с такой высоты, то только потому, что мой смертный час еще не был определен богиней, плетущей нить моей судьбы. Хотя сознания я лишился надолго. Очнулся, когда уже светало… Весь поцарапанный, избитый, места живого нет… Но я поднялся и побрел в сторону Вифлеема. Хорошо еще, что какие-то крестьяне ехали в ту же сторону, подвезли меня на своей арбе. А вам небось и дела не было, что со мной случилось?

Глаза Мартина тускло светились на осунувшемся лице.

— Ты хочешь, чтобы я попросил прощения за то, что не оставил в дороге Джоанну и Иосифа и не вернулся спасать тебя?

— Нет. — Эйрик уныло покачал головой. — Я сам сглупил, что доверился какому-то дервишу. А ведь с самого начала заподозрил, что с ним не все ладно. Но кто бы мог подумать…

— Я бы мог. Я не должен был забывать, что Синан не прощает изменников и кого-то обязательно должен был послать за мной. Виновен я и в том, что не узнал в дервише бывшего наставника. Но тогда меня скорее волновало, что рядом был этот Абу Хасан. Не за тем человеком я следил, увы. И горько поплатился за свою неосмотрительность и самоуверенность.

Последние слова Мартин произнес совсем тихо и подавленно. Он прошел к Джоанне, опустился рядом. Эйрик с сочувствием смотрел на друга. Он никогда не видел его таким несчастным и как будто обессиленным. Мартин не сводил глаз с воскового лица Джоанны. Ее плечи и грудь перетягивала тугая повязка, и Мартин искренне надеялся, что врачебного мастерства Иосифа окажется достаточно, чтобы его любимая смогла победить зло, направленное не на нее, а на него. И сейчас Мартину казалось, что это его жизнь выходит из нее вместе с ее слабым, едва слышным дыханием.

Когда снаружи раздался какой-то шум, он даже не обратил на это внимания. Мало ли кто мог прибыть в караван-сарай, ему до этого не было никакого дела. Но вскоре в комнату вбежал запыхавшийся Иосиф.

— Этот ассасин… Он все же смог избежать казни. Вон сколько людей собралось у его клетки! Но то, что он сделал… О, бог Моисея! Этот убийца перегрыз себе вены. Последние слова, которые он выкрикнул, были о том, что истинный исмаилит всегда свободен и сам решает, какой смертью ему умереть.

Эйрик тихо выругался, Мартин же никак не отреагировал. Он уже вычеркнул бывшего наставника из своей жизни. Поэтому куда внимательнее выслушал другое сообщение Иосифа; его другу удалось договориться с местной еврейской общиной, куда еще не дошла весть о ссоре Иосифа с отцом, и теперь у них есть хорошие мулы и удобные носилки, в которых они могут перевезти Джоанну в Иерусалим.

— Мы отправимся в путь сейчас же, — заключил Иосиф. — В Вифлеем вернулся кади, и, когда утихнут страсти по ассасину, нас, скорее всего, отправят к нему на допрос.

Носилки с мулами уже ожидали у ворот караван-сарая, и Мартин бережно перенес в них Джоанну. Она все еще была погружена в сон, мулы шли ровной рысью, носилки слегка покачивались.

Большая дорога из Вифлеема в Иерусалим вела к южным Сионским воротам, однако, чтобы попасть к медресе, где учились хакимы, путникам пришлось обогнуть город восточнее, по Кедронской долине. Здесь вся округа скорее напоминала один большой военный лагерь — множество палаток, шатров эмиров, всюду расхаживают воины, слышно бряцание оружия, ржание лошадей. Мартин опасался, что их тут кто-то задержит, станут допрашивать, а ему все больше не нравилось состояние Джоанны — она начала негромко стонать, лицо ее было бескровным, дыхание почти не слышалось.

— Иосиф, не мог бы ты дать ей еще опиума?

Но тот только глубже втянул голову в плечи и отрицательно покачал головой. Он и так дал молодой женщине достаточно зелья, а увеличивать дозу было опасно. К тому же его, как и Мартина, очень волновало внимание к ним, и он постоянно объяснял, что везет больную сестру в Бифезду. Наконец у самых Овечьих ворот, которые крестоносцы называли воротами Святого Стефана, они влились в небольшую группу евреев, с которыми смогли проникнуть в город.

— Ну, вот мы и прибыли, — сказал Иосиф, направляя своего мула в тройную арку ворот неподалеку от въезда.

Мартин знал это место: крестоносцы некогда построили тут прекрасную церковь в честь Святой Анны, матери Девы Марии. Легкость белого тесаного камня превращала это массивное, как и все храмы крестоносцев, сооружение в удивительно гармоничное строение с прекрасной аркой ворот. Церковь находилась посреди широкого мощеного двора, по периметру которого росли кипарисы и акации, и везде на скамьях или расстеленных на земле циновках сидели мусульмане в разноцветных тюрбанах, а там, где ранее над стрельчатой аркой входа выступало каменное распятие, ныне была выбита арабская надпись вязью. Взглянув на нее, Мартин резко остановился.

— Иосиф, ты ведь сказал, что тут обучают врачеванию, но тут написано, что это медресе, где обучают теологии и богословию.

Еврей выглядел растерянным, стал оправдываться, что ему, дескать, так раньше говорили, вот он и надеялся…

— Хватит спорить, — прервал их Эйрик. — Кого только и чему не обучают в медресе. И провалиться мне на этом месте, если вон тот бородатый араб в зеленом тюрбане не кто иной, как лекарь.

Мартин тоже заметил чернобородого, важного вида мусульманина и зашагал к нему. Однако переговорить с Хакимом взялся Иосиф: все же у Мартина был облик мавали, а к ним сейчас в Иерусалиме относились с подозрением, в то время как после того, как Саладин позволил евреям вернуться в Святой Град, отношение к иудеям было более снисходительное, пусть они и зимми.

Мартину пришлось ожидать среди руин расположенного немного в стороне древнего храма Асклепия. От храма осталось только несколько белых колонн, живописно вписывающихся в аркады и сводчатые переходы старинного водосборника Бифезды. Некогда древние иудеи мыли здесь приведенных для жертвоприношения в храме Соломона овец, но со временем обычай забылся и это место стало называться у евреев Бейт Хисда, то есть место благодати, исцеления. Предание гласило, что порой ангелы спускаются к старому водосборнику Бифезды, и если ангел коснется воды своим крылом, то омывшийся в этих водах непременно выздоровеет. Поэтому тут всегда собиралось немало страждущих, калек и убогих. Мартин мало верил в подобное чудо; он не сводил взгляда с ученого хакима в зеленом тюрбане, который о чем-то долго разговаривал с Иосифом. Потом лекарь опустился подле носилок с Джоанной, стал осматривать неподвижную молодую женщину. Похоже, он не спешил взяться за лечение, опять о чем-то беседовал с Иосифом, а потом удалился, но через короткий промежуток времени вернулся… с монахом в островерхом капюшоне. Тот по пути вытирал руки о передник со следами крови, из чего Мартин сделал вывод, что ученый мусульманский врач решил показать раненую одному из еще остававшихся в городе госпитальеров. В том, что это госпитальер, Мартин не сомневался, хотя на темном облачении приглашенного лекаря не было обычного для иоаннитов белого креста, — не то было нынче время в Иерусалиме и знак ордена Святого Иоанна мог вызвать у правоверных мусульман отторжение. И все же ученый хаким держался с госпитальером уважительно, Мартин со своего места видел, как они о чем-то переговаривались. Что они тянут? Почему не окажут Джоанне помощь? Иосиф стоял подле них, слушал, о чем те беседуют, беспомощно разводя руками…