— Что случилось?

Не отвечая, она закрепила повод животного между камней в тени, а сама нашла укрытие под навесом немного в стороне. Безмерно хотелось пить. Мартин, будто угадав ее желание, подошел и протянул флягу с водой. Он не произнес ни слова… и Джоанне вдруг захотелось, чтобы он приголубил ее, пожалел, приласкал… Минутная слабость. Вернув флягу, она отвернулась, легла, ощущая, как горит обожженный солнцем лоб. Наверное, вскоре он покраснеет, как панцирь вареного рака. И почему-то хотелось плакать. Какое расточительство — проливать слезы в пустыне, когда каждая капля влаги на счету. Наконец сон пришел к Джоанне как избавление.

К вечеру, когда стало прохладнее, она очнулась и заметила, что осталась в ущелье только с Иосифом.

— Мартин и Эйрик отправились проведать дальнейшую дорогу, госпожа, — пояснил еврей. — Мартин велел не тревожить вас, чтобы вы подольше отдохнули, ведь нам предстоит долгий путь. А сейчас давайте поедим. Правда, теперь нам приходится питаться самой малостью, как настоящим бедуинам, а эти жители пустынь довольствуются лишь несколькими финиками и горстью ячменной муки, разведенной в ладони небольшим количеством воды. Но из ладони я вас есть не заставлю, — улыбнулся Иосиф, доставая из переметной сумы небольшой котелок.

Джоанна отметила, что, когда этот не очень привлекательный еврей улыбается, он сразу же преображается — такой становится милый, столько душевности и тепла появляется в его лице.

Джоанна принялась есть, хотя сухая пища ее не особо привлекала, а вот воды она выпила довольно много.

— Пейте сколько пожелаете, — говорил Иосиф, — в пустыне важно избегать обезвоживания. Если же жажда станет донимать в пути, то лучше только смачивать губы или изредка делать небольшой глоток. Хотя о чем я говорю! Мы ведь будем передвигаться только ночью, ибо днем можно просто изжариться на таком солнце. Луна уже пошла в рост, и будет довольно светло. Надеюсь, что не настолько, чтобы нас заметили стражи на Дороге Царей. И я не говорю еще о разбойниках бедуинах. Взять с нас им толком нечего, вся наша ценность — мы сами, однако законы рабства в пустыне никто не отменял. А мне как-то не хочется всю оставшуюся жизнь чистить коней кочевников. Бедуины почти не имеют понятия о выкупе, им рабочие руки важнее какой-то мистической сделки на стороне.

Пока он разглагольствовал, Джоанна успела доесть свою скудную пайку, и теперь ее заботил ожог на лбу. Казалось, она уже могла бы привыкнуть к солнцу здешних мест, но сейчас кожа горела и болела так, что к ней невозможно было притронуться. Иосиф постарался помочь: у него в переметной суме были кое-какие снадобья, и он предложил спутнице натереть обожженный участок мазью из розового масла, смешанного с корицей и выжимкой из мускатного ореха. Правда, кожа от этого сделалась желтой, зато жжение уже не донимало.

На пурпурном закатном небе, словно драгоценные камни, засияли первые звезды. Вокруг было пустынно и тихо.

— Не слишком ли долго отсутствуют наши спутники? — спросила Джоанна.

— Они опытные парни и будут осторожны. Мартин сказал, что им надо выбрать место, где безопаснее всего можно миновать Дорогу Царей. Когда же мы углубимся в пустыню, нам уже ничего не будет угрожать.

— Но ведь вы пугали меня рассказами о жестокосердных бедуинах!

— Пугал? Гм. Наверное, это так и прозвучало. Но я продумал, как мы будем ехать, чтобы избежать встречи с дикими кочевниками. Для этого нам надо уйти подальше от мест, где расположены колодцы, подле которых обычно и устраивают свои засады разбойники.

— Но ведь без воды мы вряд ли сможем продержаться в пустыне, — заметила Джоанна.

Иосиф засмеялся и достал из сумы одну из свернутых рулоном карт.

— Смотрите сюда, миледи. — Он развернул карту так, чтобы на нее падал отблеск заката. — Видите эти маленькие черные крестики? Это обозначены колодцы. Причем не те, вдоль которых проходит караванная тропа, а те, что находятся в самом сердце пустыни. О них мало кто знает, поэтому считается, что путей тут нет. В пустыне так: где нет колодцев, нет и дороги. Однако, когда эти края находились у крестоносцев, они вырыли эти колодцы среди песка и привели в порядок. Так они рассчитывали установить более короткий и прямой путь в Иерусалим. Ведь старый караванный, — провел Иосиф пальцем по темной изогнутой линии на карте, — ведет по Дороге Царей через пустыню Негев и только потом сворачивает к Святому Граду. Тот же путь, где указаны крестики, — это более короткий, который идет через самую жаркую часть пустыни Арава, мимо южной оконечности Мертвого моря. И хотя бытует мнение, что после завоевания Заиорданья Салах ад-Дином эти колодцы пришли в негодность, меня убедили, что ими вполне можно пользоваться. Вот так мы доедем до самого Хеврона и — да смилуется над нами Небо! — доберемся туда без всяких происшествий. Поверьте, благородная дама, мне немало пришлось заплатить за эту карту! — внезапно закончил он почти с отчаянием в голосе.

Похоже, настроение Иосифа при воспоминании о потребовавшихся тратах испортилось, и он, свернув карту, убрал ее, а потом угрюмо молчал, кутаясь в свой бурнус. Так они и сидели у выхода из расселины, наблюдая, как угасают последние лучи заката. Джоанна размышляла о том, что где-то в той стороне, на западе, сейчас находятся уже принадлежащие ее единоверцам города — Акра, Кесария, Яффа, Аскалон. О, когда же она наконец попадет к своим, станет не беглянкой, а знатной дамой, пользующейся всеми благами своего положения! Тогда она сможет найти в Яффе свою дочь. О том, как она будет объясняться с Обри насчет ребенка, Джоанна уже продумала по пути: невольница из гарема может забеременеть и без участия венчанного супруга. Одновременно она решила, что настоящему отцу Хильды, Мартину, в их жизни не будет места.

Уже совсем стемнело, появилась луна. Иосиф, сидевший все это время неподвижно, вдруг выхватил кинжал и сделал быстрое движение рукой. Джоанна ахнула — на кончике острия извивался огромный мохнатый паук.

— О Пречистая Дева! — воскликнула женщина, наблюдая, как еврей аккуратно положил мохнатое чудовище на плоский камень и прихлопнул сверху другим.

Джоанна подскочила, стала отряхивать подол и шаровары.

— И много тут таких тварей?

— Если бы я знал.

Джоанна теперь боялась даже присесть. Стояла, глядя на простиравшуюся впереди равнину, залитую лунным светом. Иосиф смотрел на нее снизу вверх, и она чувствовала его внимательный взгляд в темноте.

— Что?

— Вы очень красивы, миледи Джоанна де Ринель, — неожиданно произнес он с какой-то грустью. — Но моя сестра Руфь тоже была красавицей. Не такой, как вы, но все же люди считали ее прекрасной.

— Почему вы говорите о ней так, словно она и для вас уже в прошлом? — спросила Джоанна.

Иосиф молчал какое-то время, поправляя на голове куфию, какую носил поверх тюрбана по обычаю бедуинов. Наконец он негромко произнес:

— Моя сестра Руфь умерла. Ее убили.

В его голосе сквозила такая печаль, что, несмотря на то что упомянутая им еврейка была ее соперницей, Джоанна не смогла не выразить Иосифу соболезнования. И добавила, что Мартин не сообщил ей о смерти Руфи.

— Наверное, ему просто было горько об этом говорить, — заметила она.

Сама же думала: что же должен чувствовать Иосиф, если согласился отправиться помогать другу спасать женщину, которая заменила в сердце Мартина его сестру?

Словно угадав ее мысли, Иосиф сказал:

— Если бы Мартин женился на Руфи… Порой мне кажется, что ему была нужна не столько она, сколько дом, семья, близкие люди. Но должен признаться, что в любом случае этот брак сулил множество трудностей, ведь у евреев свои традиции, свои законы, какие не годится нарушать. А потом появились вы. Я видел, как Мартин смотрит на вас, — наверное, так мог смотреть царь Давид на Вирсавию — очарованно, словно он уже не мог принадлежать себе. На Руфь он никогда так не глядел. И я тогда подумал — может, это и к лучшему… Но в любом случае его надеждам связать свою жизнь с Руфью не суждено было сбыться. Я виню в этом своих близких… своего отца. Он очень некрасиво поступил с Мартином, который столько сделал для нашего народа. Поэтому, чтобы хоть как-то исправить вину моего родителя, я и решил помочь своему другу освободить вас. Ведь он так одинок. И вы очень нужны ему, миледи.

— Но у меня тоже есть семья, родные, которым такой, как Мартин, вряд ли будет угоден, — отозвалась Джоанна с невольным высокомерием. — К тому же не стоит забывать, что я замужняя женщина.

Иосиф вздохнул.

— Да, это так. И все же Мартин не мог поступить иначе, когда отправился спасать вас, рискуя своей жизнью и свободой.

Джоанне стало тяжело после этого разговора. Она отошла и постаралась отвлечься, вытряхивая головное покрывало, поправляя застежки на сандалиях. Женщина злилась на себя, оттого что разговор с евреем возродил в ней былую нежность к Мартину. Но все же она не такая простушка, чтобы сломаться при одной мысли, что дорога этому бродяге.

Однако когда при лунном свете они заметили двух приближающихся на верблюдах всадников, Джоанна так обрадовалась, что едва не кинулась им навстречу.

По знаку Мартина она устроилась на жестком седле верблюда позади него, и при этом они не обменялись ни словом. Эйрик же был весел, как всегда: он сообщил, что там, где они будут переезжать Дорогу Царей, их ждет радость — колодец с водой. И если боги будут милостивы, ни один пустынник не помешает им напиться до отвала и набрать с собой воды сколько понадобится.

«Почему Эйрик сказал „боги“, а не Бог?» — думала Джоанна, покачиваясь на верблюде за спиной Мартина. Ах, не все ли равно! Странная у нее компания — христопродавец еврей, выдающий себя за рыцаря бродяга и беспутный рыжий бабник, невесть кому поклоняющийся в душе. И все же, если бы не они, знатная дама Джоанна де Ринель и по сей день оставалась бы в позорном положении наложницы Малика аль-Адиля и ее высокородная родня ничем не могла ей помочь.