Ричард остановился. Отсюда, с галереи, он видел их лица, ощущал на себе множество взглядов, казалось, даже чувствовал исходящее от собравшихся напряжение. В зале совета английского короля ожидали главы похода; но крестоносцы, которые откликнулись на его призыв и съехались в Святую землю со всей Европы, тоже ждали его решения. Когда-то Ричард пообещал им победу. А отныне он не верит в нее… Но в победу верят все эти люди, если он будет с ними. Для них он символ этой победы.

У короля гулко забилось сердце. Власть — это и свобода, и невероятная ответственность. Ответственность за тех, кто тебе верит… И тогда даже свобода собственного выбора не так важна.

— Я остаюсь с вами! — внезапно крикнул Ричард. — Обещаю, что не вернусь в Европу до Пасхи следующего года и пойду с вами на Иерусалим.

Словно вздох облегчения прокатился по толпе. А потом суровые лица крестоносцев осветились улыбками, послышались радостные возгласы, перешедшие в хохот, счастливые выкрики, вопли восторга и ликования.

На другом конце галереи показались привлеченные шумом другие вожди похода — новый король Святой земли Генрих Шампанский, барон Балиан Ибелинской, герцог Бургундский, магистр госпитальеров и многие другие командиры ратей. Они сразу догадались, что могло вызвать такой восторженный рев собравшихся у замка крестоносцев. Ибо люди на улицах Акры скандировали имя английского короля, и все громче раздавалось радостное:

— Deus vult! Deus vult!

Ричард остается с ними! Так хочет Бог!

Гуго Бургундский подошел и радостно пожал Ричарду руку.

— Ты согласился, Плантагенет. Теперь ты с нами до конца!

Лицо Ричарда было бледным, а улыбка казалась натянутой.

— Да, я буду с вами… сколько смогу. И да простит меня Господь.

Глава 4

Брат Саладина Малик аль-Адиль приехал в крепость Монреаль-Шобак, когда миновал раби-аль-аваль, сияющий весенний месяц, и от великолепия цветущих на террасах долины садов уже ничего не осталось, а из пустыни южнее замка веяло сухим горячим ветром.

Аль-Адиль прибыл по Дороге Царей со стороны Багдада, и его шафрановый плащ посерел от пыли, а островерхий шлем и белая льняная куфия казались тусклыми в лучах заката. И хотя вид всадника свидетельствовал о долгом пути, брат султана держался бодро. Едва въехав в арку крепостных ворот, он резко натянул поводья изнуренного дорогой коня, легко соскочил на землю и радостно засмеялся, когда обитатели Шобака, высыпавшие его встречать, разразились приветственными криками, а стражи стали гудеть в длинные изогнутые рога. Аль-Адиль оглядел выстроившихся на зубцах стены охранников замка с факелами в руках — их округлые шлемы и кольчуги поблескивали в мерцании огней. Да, новый хаджиб Шобака Абу Хасан хорошо вышколил гарнизон крепости.

Сам Абу Хасан держался с горделивым достоинством: они обменялись положенными приветствиями с эмиром аль-Адилем и важно прошествовали в приготовленные для знатного гостя покои. И только тут, когда они остались одни и аль-Адиль, сбросив плащ, небрежно расположился среди подушек на низенькой софе, верный бедуин упал перед ним на колени и протянул кинжал.

— Можешь меня убить, господин. Я провинился…

— Что с англичанкой? — Эмир резко подскочил. Его лицо вмиг потемнело. — Я ведь приказал, чтобы ни единого волоска с ее головы не упало!

Абу Хасан изумленно взглянул на него.

— О?.. Эта женщина… С ней все в порядке, и она готова встретиться с вами. Однако я собирался не о ней сообщить.

Суровое лицо Абу Хасана с углублением шрама под скулой словно втянулось от вздоха.

— Я виноват, ибо не смог сразу распознать, какая змея таится под личиной прежнего хаджиба Шобака, этого шакала Керима ибн Халиля, да уволокут демоны его душу в самые темные закоулки преисподней!.. Да проглотят змеи его лживые глаза…

Абу Хасан еще ругался, но аль-Адиль уже откинулся на подушки и смотрел на сокрушавшегося бедуина с легкой иронией.

— Ты все же убедился, что мои догадки верны и Керим не чист на руку?

Хаджиб Шобака опустил голову так низко, что полы его черной куфии сползли вдоль щек, как покрывало женщины.

— Вы были правы в своих подозрениях, о благородный Малик. Керим действительно утаивал в корыстных целях часть взимаемой пошлины с проходивших караванов. Но Аллах свидетель, это не главное. Ибо перед самым вашим прибытием этот пес уехал со своей пятнистой кошкой на охоту и не вернулся. Он и ранее подолгу охотился в пустыне на горных баранов и песчаных лисиц, поэтому я сперва не придал значения его отсутствию, а заволновался только на исходе третьего дня, когда о Кериме и его спутниках не было никаких известий. Тогда я послал людей на поиски. Но этого шакала Керима уже и след простыл. А вот трое сопровождавших его на охоте людей были найдены заколотыми кинжалами ассасинов. Керим специально оставил этот знак, чтобы мы поняли, кто он.

Эта новость и впрямь была неприятной. Аль-Адиль нахмурился. Засланный ассасин в его крепости! Люди Старца Горы нередко устраивались в крепостях недругов своего имама, дабы быть в курсе их дел, а порой совершая убийства по его приказу, — не так давно ассасины закололи кинжалами маркиза Конрада Монферратского в Тире. Но поскольку сам аль-Адиль почти не наведывался в Монреаль, можно предположить, что задание Керима было связано с денежными делами — того же утаивания части средств от сбора пошлин, чтобы потом переправлять сокрытое вечно нуждавшемуся в деньгах Старцу Горы. Однако присутствие в крепости ассасина Керима ставило под угрозу тайное пребывание тут родственницы Мелека Рика. Ибо если через него весть о том, где содержат Джоанну де Ринель, дойдет до английского короля, это могло не только нарушить планы эмира, но и грозило ему неприятностями от лица не приветствовавших подобные методы вельмож султаната. Но, с другой стороны, между Салах ад-Дином и Старцем Горы ныне существовала договоренность, что ассасины не будут вмешиваться в противостояние султана с крестоносцами. Тогда можно предположить, что Керим бежал из Шобака, опасаясь, что прибывший эмир расправится с ним, узнав о его денежных махинациях. И все же аль-Адиля встревожило известие, что засланный ассасин мог узнать, кем является пленница Монреаля. Достаточно ли изолированно ее содержали в Шобаке?

Когда он задал этот вопрос, Абу Хасан задрожал, но отнюдь не из страха — от гнева.

— Вы даже не можете себе представить, господин, какое непростое дело поручили мне, вверив эту назареянку! Вы требовали относиться к ней в соответствии с ее высоким положением, поэтому я не мог заточить ее, как обычную узницу, в башне или же приковав цепями к стене. Я даже позволял ей порой прогуливаться внутри крепости, и, — да простит меня Аллах! — иногда ее видели беседовавшей с проклятым Керимом.

Аль-Адиль слушал, задумчиво вращая перстни на пальцах. Конечно, Керима вряд ли удивило, что эмир решил прислать сюда понравившуюся ему пленницу-христианку, однако то, что они могли общаться… Это было явное упущение нового хаджиба.

— Джоанна де Ринель, бесспорно, знатная женщина, однако я не припомню, чтобы хоть одна из дочерей Евы когда-либо принуждала тебя уступить, Абу Хасан, — произнес эмир с упреком. — Или и ты попал под чары этой прекрасной гурии, раз так благоволил к ней?

Абу Хасана даже передернуло от негодования.

— Попал под ее чары? Я? О, господин мой, если эта женщина гурия, то я, пожалуй, не захочу попасть в рай к таким гуриям!

Аль-Адиль с удивлением посмотрел на него и вдруг рассмеялся.

— По крайней мере при ней ты стал даже остроумным, мой верный бедуин!

Но хаджиб Шобака не разделял его веселья.

— Это просто шайтан, а не женщина… тем более не гурия! — кривя губы в брезгливой гримасе, заявил он. — Никакого смирения или благонравия, присущего женщине, в ней нет. Она капризна, упряма, как мул, непредсказуема. О, господин мой, эта англичанка никому не давала тут покоя, всех донимала своими требованиями, словно Монреаль был подарен ей в личное пользование вместе со всеми его охранниками и слугами. Она не унималась и шумела, пока мы не расчистили по ее требованию внутренний двор от обломков и щебня. Но и на этом упрямица не угомонилась и потребовала, чтобы в замок из долины доставляли воду, дабы она могла принимать ванну едва ли не каждый день. А еще заявила, что ей нужна вода для поливки цветов и кустарников в саду, где ей нравится сидеть по вечерам. О Аллах, а сколько она донимала своими воплями служащих замка, чтобы они не смели выбрасывать отходы по склону горы, дескать, от этого разводятся мухи и она откажется принимать пищу среди вони и мусора. И ведь пришлось пойти на уступки! Она даже стражников отчитывала, если они появлялись в неподобающем виде или смели мочиться, пристраиваясь за зубцами стены, где она порой любила прохаживаться.

— Ради самого Аллаха, Абу Хасан, — рассмеялся аль-Адиль, — неужели ты хочешь сказать, что тот порядок, какой я заметил в Шобаке, это не твоя заслуга, а результат требований находящейся под твоим попечительством иноземки?

На это Абу Хасан не знал, что ответить, а его господин еще и спросил:

— Надеюсь, что ты расчистил и колодец кафиров, какой при взятии завалили трупами и мусором?

Лицо Абу Хасана потемнело от прилившей крови. Неужели его господин хочет, чтобы люди спускались в эту дыру, откуда разит тлением? Ведь никто не ведает, куда приведет этот темный лаз!

Позже, когда аль-Адиль уже принял ванну и Абу Хасан растирал маслом плечи господина, ему снова пришлось отвечать на вопросы о Джоанне. Да, ей доставлялось все, что она просила, за ней следили, особенно после того, как крестоносцы ушли от стен Иерусалима, — напомнил он с неким нажимом, ибо еще не забыл, каково было изначальное приказание его повелителя насчет судьбы заложницы, если кафиры начнут штурмовать Святой Град. Но потом все изменилось, и, похоже, сейчас аль-Адиль явно не желал об этом упоминать. Малика куда более интересовало, как скоро англичанка отошла после рождения ребенка, как за ней ухаживают, сказались ли на ней роды и сохранилась ли ее дивная красота, чтобы при встрече она могла понравиться своему хозяину. На это Абу Хасан ответил, что лучше об этом спросить у евнуха Фазиля, поскольку Абу Хасан больше следит за замком, нежели за женщиной, у которой душа дикой кошки, а взгляд жалит, как яд скорпиона.