– Ты простила меня? – пролепетала моя мачеха.

– Да. Идите домой. Все хорошо, мне сейчас некогда, Вера Петровна, правда. Привет Руслану и племянникам! Пока-пока!

– Пока… – тающим, замирающим и потрясенным голосом ответила Вера Петровна.

Я зашла в свой подъезд и засмеялась. Мой смех эхом отозвался по всему подъезду, раскатился звонко от первого и до последнего этажа. Мне хотелось и плакать, и смеяться.

А я ведь правда простила свою мачеху. И как же легко стало на сердце, как легко… Да, конечно, можно было подумать еще о том, что если бы мне не представилась возможность получить в ближайшем будущем новую отдельную квартиру, то как бы я тогда рассуждала, на сколько бы хватило моего благородства… Но зачем думать о худшем? И вообще, вот перестала я себя терзать обидами, и жизнь моя стала лучше, словно доброе мироздание само решило пойти мне навстречу.

– О, du lieber Augustin, Augustin, Augustin, О, du lieber Augustin, alles ist hin… – запела я, поднимаясь вверх по лестнице. «Ах, мой милый Августин, все прошло, все…» Мелодия у этой старинной песни была весьма задорной, веселой, но мало кто знал, что речь в ней шла о чуме, о смерти, о потерях, в том числе и денежных… Или в этом и есть смысл этой песенки: пройдя нелегкие испытания, упрямо не терять радости?..

Мимо с грохотом, в развевающемся плаще, черной молнией промчался Герман. Я кивнула ему, продолжая петь, однако он не отозвался. Лишь, находясь пролетом ниже, проскрежетал:

– Что за соседи… Нальют зенки с обеда, а потом голосят… А тут, между прочим, люди отдыхают! Наберут кредитов, а потом из-за них коллекторы стены пачкают… Вопиющая безответственность!

– О, ду либер Аугустин, Аугустин, Аугустин…

Он еще что-то орал снизу, но я уже не слушала. Поднялась на свой этаж, вошла в квартиру. Тишина. Значит, соседка отсутствовала.

На кухне был порядок, в ванной тоже. Тугина, вероятно, морально готовилась к переезду в новое жилье, раз начала потихоньку заниматься уборкой.

Трель мобильного. Леша!

– Привет! Ты заметила, Лида, что сегодня прекрасная погода?

– Еще как заметила, – невольно улыбнувшись, ответила ему я.

– Сегодня ты от меня не сбежишь. И хотя на самом деле я думаю только об одном, предлагаю тебе прогуляться.

– О чем же ты думаешь?

– Не скажу, – ответил он, смеясь. – Потом. Потом все скажу и покажу тоже…

Я вдруг невольно вспомнила то, что сказала мне сегодня про Лешу Наташа, что он чудовище и еще покажет свое истинное лицо. Просто пока он заинтересован во мне и потому такой добренький, но, когда придет время… мне самой мало не покажется.

– Что ты молчишь? – спросил он. – Молчишь и пыхтишь в трубку! Лидочка… Ты где сейчас?

– Я у себя.

– Я заеду за тобой, часиков в семь так, ладно? Отправимся на Воробьевы горы. Как тебе мой план?

– Отличный план. Жду, – ответила я и нажала на кнопку отбоя.

Наталья хотела сделать мне напоследок больно. И сделала это самым простым образом – очернила Лешу. Простой, но очень эффективный способ!

Я приняла душ, оделась соответствующе – джинсы, белая рубашка, кожаная короткая куртка (по горам же не гуляют в вечерних нарядах!), и принялась ждать своего возлюбленного.

Семь, полвосьмого. Восемь.

Наконец, раздался звонок мобильного:

– Лида, я уже подъезжаю, спускайся.

Я натянула кроссовки и сбежала по лестнице, распахнула дверь на улицу. Светло, тепло… И, кажется, пахнет сиренью? Или показалось? Уж слишком рано для нее.

Леша ждал меня у машины. Обнял, порывисто поцеловал и произнес несколько взвинченным тоном:

– Прости, опоздал. Пробки.

– Ничего, – благодушно ответила я.

Мы ехали по городу медленно, то и дело останавливаясь. Улицы были перекопаны, на иных – только одностороннее движение. Заборы, ограждения, строительная техника повсюду. Рабочие тащили какие-то красные трубы… Наверное, закапывали кабель в землю?

– Ну что за жизнь… – нетерпеливо произнес Леша. – Еле тащимся. И ведь не объедешь, весь город перерыли, и на других улицах то же самое.

– Ничего, мы никуда не опаздываем, – сказала я.

Леша метнул на меня изумленный взгляд, затем произнес саркастически:

– Да, но этот вечер никогда больше не повторится, имей в виду!

– Будет другой.

– Да не будет, я тебе объясняю, каждый день неповторим.

– Ну и что теперь… – пожала я плечами. – Это Москва, милый.

– Дурацкий город. Вечная стройка.

– Хочешь уехать отсюда? – поинтересовалась я с насмешкой.

– Хочу, чтобы этого безобразия было поменьше. Который год подряд все перекапывают, перекладывают.

– Это город для пешеходов, – философски заметила я.

– Да? А нам, автомобилистам, что делать? – вспылил он. Потом улыбнулся, погладил меня по колену. – Прости, весь на нервах. Думал о тебе всю дорогу. Ты меня вот ждешь, а я опаздываю… Я боюсь тебя потерять, понимаешь? Ты мне очень, очень дорога, Лидочка.

– Не бойся, – сказала я. – Я не психованная дура, а нормальный человек. Из-за пробок не собираюсь предъявлять тебе претензии. Лучше расскажи, как прошел твой день.

– В мыслях о тебе. Надеюсь, в ближайшее время ты не собираешься в какую-нибудь очередную командировку?

– Нет. Я уволилась.

– Ого! – поразился Леша. – Поздравлять или…

– Конечно, поздравлять! – убежденно произнесла я.

– Да ты отчаянная девчонка!

– Беру пример с тебя.

Мы переглянулись и засмеялись.

– Еще я ходила смотреть свой новый дом. По-моему, ничего так. Можно вселяться и жить.

– Вот так просто? И не надо стяжку делать и прочее?

– Нет, не надо, я же говорю: вселяйся да живи… – ответила я. – Хотя, возможно, какой-то ремонт все-таки потребуется.

– Я в полном твоем распоряжении, если что, – тут же отозвался Леша.

– Ты не обязан заниматься моим ремонтом. Не должен…

– Нет, не должен. Но почему же нет?! – тут же возразил он сам себе. – Вообще, при чем тут должен или не должен? Я так хочу. Мне в радость помочь тебе.

Мы встали в очередной пробке и, пользуясь моментом, поцеловались. «Сказать ему о том, что я сегодня виделась с Наташей, или нет?»

– О, вон оно, это место… этот дом! – наклонился Леша и указал мне на какой-то полуразрушенный особняк с остатками розовых стен. – Уже половину снесли, видишь? Утром еще целый стоял. Доходный дом какой-то вдовы, не помню ее фамилии… Девятнадцатого века. Я сегодня в новостях во время обеда прочитал. Исторический памятник, архитектурное наследие, а его снесли! На его месте новодел поставят, многоэтажный, разумеется. В этом особняке долгие десятилетия работала больница.

– Не люблю больницы, – вздохнула я, вдруг вспомнив о маме, а затем об отце. – Совсем не жалко, когда рушат старые больницы… Место страдания и смерти. Боли.

– Ты интересная… А то, что это памятник архитектуры, уникальное сооружение…

– Ну, у домов свой срок, – равнодушно ответила я. – Ты же не думаешь, что они все будут стоять вечно?

– Ты безжалостная. Это же память!

– Я думаю, что не все сооружения надо беречь. Пирамиды в Египте, храмы, дворцы… творения Гауди, Шехтеля… это да. Все это надо беречь и реставрировать. Но переживать из-за какой-то старой больницы… Да так сердца не хватит, из-за всего переживать!

– Ну правильно, твой дом снесут, ты любым разрушениям теперь рада…

– Да, представь! Я люблю все новое. Чистое. То, что не несет на себе груз прошлого… весь этот негатив, который накапливается годами. Я хочу жить легко и просто.

– Легко и просто? – поразился Леша. – То есть забыв обо всем, забыв о прошлом? Выплеснув вместе с недостатками и все достоинства?

– Не перегибай…

– Я не понимаю таких людей, как ты: вечно на позитиве, им все хорошо, им все легко и просто, прыг-скок, тру-ля-ля… Веселые и добренькие, с чистым, пустым мозгом… – с яростью произнес Леша.

У меня вдруг сжалось сердце… от ненависти к человеку, с которым я находилась рядом. В один миг будто вернулись прежние времена, когда мы с Лешей были друг другу врагами.

– Да, а вы, вечно недовольные и брюзжащие, считаете, что делаете мир лучше, когда изливаете свою желчь на окружающих! – огрызнулась я. – Каждый день пишете обличающие посты в соцсетях: «Доколе! Кто виноват? Что делать?» Да надоело.

– Мы стараемся сделать мир лучше, мы – неравнодушные люди, у нас обо всем болит сердце! А этот вечный позитив, эти благостные улыбочки…

– Останови, – сквозь зубы произнесла я.

– Что?..

– Я сказала, останови!

– Мы и так стоим, – пробормотал Леша. Он каким-то образом умудрился втиснуть свою машину в промежуток между пластиковыми ограждениями, стоявшими вдоль дороги.

Я выскочила из машины и – через провода, доски, кучи песка – пошла прочь. «Наталья была права… О, как она была права! Он всем недоволен, этот человек, и его любовь – как яд!»

– Лида… Лида, постой! – Леша бежал за мной. Мы оказались в каком-то сквере, с перекопанными газонами и штабелями плитки вокруг.

– Отстань от меня.

– Лида! – Он перехватил меня, обнял, прижал к себе.

– Пусти.

– Нет.

– Пусти, я сказала.

– Ты самое лучшее, что у меня есть. Ты делаешь меня лучше. Ты – свет и радость…

– Ой, ну вот не надо… – Я барахталась в объятиях Леши.

– Я люблю тебя, Лидочка.

– А потом опять возненавидишь. Как раньше, помнишь? – наконец перестав сопротивляться, устало произнесла я.

– Можно подумать, сейчас ты меня тоже прямо обожаешь…

– Я тебя ненавижу! – убежденно произнесла я.

Леша засмеялся, прижал меня к себе еще сильнее.

– И это нормально, – сказал он.

– Ненавидеть – нормально?

– Да. Только недолго. И не совсем всерьез.

– Тогда я тебя очень, очень ненавижу, – сказала я и прижалась щекой к его груди.

– И я тебя. Очень, очень, очень…

Как странно. Помнится, когда-то Артем признавался мне в любви и спрашивал, а люблю ли его я. Я говорила, что люблю. И все так красиво было, правильно в те далекие времена, теперь ставшие прошлым. Но, если вспомнить, меня уже тогда преследовало ощущение, что вокруг – сплошная ложь. Я лгу, и мне тоже лгут в ответ. И мы с Артемом тогда словно играли какую-то пьесу про каких-то других людей с похожими именами и судьбами. Но это были не мы. Это была не я.