– Вера Петровна, давайте по существу, мы все эти прописные истины знаем, – скучным голосом произнес какой-то мужчина. – Уж извините…

– А почему на меня навалили три класса, а на Федорцову – ни одного? Да, сейчас простуда всех косит, любой из нас может заболеть, и любой из нас должен подменять своих товарищей, но почему одни преподаватели перегружены сверх меры, а другие – и в ус не дуют? – вступила какая-то женщина.

– Минутку, мы не о том! Мы должны сейчас решить, участвовать или нет в конкурсе «Учитель года»? – голос Веры Петровны пресек все попытки спорить с ней. – От этого зависит престиж школы, это нам всем надо в первую очередь…

– С такими нагрузками? Да ни за что!

В кабинете поднялся шум, теперь громко говорили все учителя.

– Да кто там за дверью стоит, все время сюда заглядывает? – снова раздался голос Веры Петровны. Ровный и четкий, он заглушил все прочие звуки.

Я зашла в учительскую и закрыла за собой дверь.

В большой комнате за столами сидели в основном женщины самого разного возраста, но были и мужчины.

В лице Веры Петровны, стоявшей у центрального окна, ничего не изменилось, но все же… она как будто побледнела, увидев меня.

Невысокая, изящная, в этот раз в черной водолазке и узкой черной юбке, с ниткой жемчуга на шее – моя мачеха выглядела по-прежнему изящно и безупречно.

– Лида? Что ты тут делаешь? Подожди меня в коридоре, я скоро освобожусь, – сказала Вера Петровна.

– Я дочь этой женщины. Вернее, ее падчерица, – негромко произнесла я, обращаясь ко всем присутствующим. Учителя, до этого момента довольно равнодушно отнесшиеся к моему появлению, вдруг удивились: принялись переглядываться, заскрипели стулья, кто-то стал шептаться.

– Лида, все потом, – мягко, но настойчиво произнесла моя мачеха. – Иди пока.

– Я так понимаю, у вас проблемы в коллективе? Проблемы взаимодействия между завучем и учителями? Знакомая история… словно из моего детства, когда мы все жили вместе – Вера Петровна, мой отец, ее сын и я. Все – в нашей, в моей квартире.

– Лида… – протестующе подняла руку мачеха.

– Мне кажется, моральный облик завуча тесно связан с результатами работы всего коллектива, – словно не слыша ее, напористо продолжила я. – Господа, вы в курсе, что Вера Петровна лишила меня квартиры?

– Лида! – голос у Веры Петровны теперь напоминал удар хлыста. – Да выведите ее кто-нибудь, она нам срывает собрание!

Теперь в кабинете галдели все.

– А разве моральный облик учителя, завуча, того, кто ответственен за воспитание молодежи, не имеет первостепенное значение? Вера Петровна, вы помните, как поступили со мной много лет назад? Мой отец написал завещание на меня, но нет, вы оспорили завещание после смерти отца, вы заставили меня разменять мою, доставшуюся мне от родителей квартиру… И вот я уже тринадцать лет живу в комнате, что в коммуналке, с чокнутой соседкой, в старом доме без лифта.

– Где телефон? Да вызовите же охрану… – разнесся над всеми прочими голосами стальной крик моей мачехи.

– Я слышала, что учителей за аморальное поведение увольняют из школ… А разве произошедшее не аморалка? Как можно было так нагло обобрать свою падчерицу? – упрямо вещала я, обращаясь сразу ко всем присутствующим.

– Где телефон?!

– Я не знаю, где телефон и что за паника. Давайте послушаем эту девушку, может, она дело говорит, – с усмешкой произнесла одна из учительниц.

– Яков Семенович, выведите ее! – бушевала мачеха.

– С какой стати? Я учитель физики, а не жандарм! – раздраженно отозвался один из мужчин.

Я тем временем продолжала:

– Но мало того, что Вера Петровна лишила когда-то меня, девятнадцатилетнюю девчонку, родительской квартиры… Сейчас ее сын дал мои данные своим кредиторам! По его милости мне названивают коллекторы, которые недавно расписали все стены в моем подъезде! Хотя я к его долгам не имею никакого отношения. Ваш сын, Вера Петровна, – ваша педагогическая ошибка!

– Нет, это невозможно… И вы слушаете эту сумасшедшую?!

– В прошлый раз вы мне сказали, Вера Петровна, что имели право на часть моей квартиры, что вы заслужили ее… Что мой отец поступил подло, не вписав вас в завещание… Но вы ведь с самого начала знали, что отец собирается оставить квартиру мне. Мне, своей единственной дочери! Он озвучивал свое решение неоднократно! Не хотели оставаться с моим отцом на этих условиях, так надо было уходить сразу. Но нет, вы остались и тем самым согласились на его условия… А потом взяли, да и лишили меня всего… Вы обидели сироту, Вера Петровна, а это большой грех. И то, что сейчас у вашего сына возникли проблемы – это вам бумеранг. Высшие силы вас наказывают, вы понимаете это?

– Да она же мне угрожает, будьте свидетелями!

– Бог вас накажет! – закричала я. – В прошлый раз, когда я сюда приходила, вы сказали мне, что положили много сил на нашу семью… Каких сил, Вера Петровна? Можно подумать, надорвались! Ведь не за младенцами же ухаживали! И вообще, это я, я занималась дома хозяйством, я, придя из школы готовила и убирала… Хотели бы материального достатка – искали бы себе олигарха, зачем вам понадобился тогда мой отец – преподаватель электротехники в колледже? А если бы вы умерли раньше моего отца, знаете, что было бы? Я уверена, что папа позаботился бы о вашем Руслане, не выкинул бы его на улицу в девятнадцать лет, не заставил бы его разменивать квартиру, которая принадлежала вам… Вы чудовище, а вас к детям пустили преподавать, еще и главной поставили над другими учителями…

Не знаю, как у меня это вышло, но надо признать – на некоторое время я сумела овладеть вниманием всей аудитории. Возможно, моя профессия, имеющая отношение и к ораторскому делу, помогла мне… Хоть сколько-то, но я сумела высказать наболевшее.

Вера Петровна бросилась ко мне вся побелевшая, с перекошенным ртом, неузнаваемая – она попыталась вытолкать меня в коридор, за дверь. Но я стояла твердо, сопротивлялась. Впрочем, через несколько секунд мачеха сумела сбить меня с ног, и я упала. Упала, рыдая, на пол. Оказывается, слезы уже текли по моему лицу, я этого просто не замечала.

Люди в учительской очнулись и бросились нас разнимать. Кто-то помог мне подняться, кто-то удерживал Веру Петровну… Меня усадили в кресло, подали стакан воды.

Я пила и плакала. Все это было так странно… Будто я актриса, вышедшая на сцену и сыгравшая роль. Я играла на разрыв аорты, выплеснула все свои силы, но при этом душа моя была холодна и спокойна. Лед и огонь. Я все годы перед тем плавилась точно в пламени, а сейчас словно рухнула коленями на лед. Месть – это блюдо, которое подают холодным, вдруг вспомнила я. Но разве я мстила, разве то, что я сейчас сделала, можно было назвать местью? Скорее уж возмездием. Смысл этого слова немного другой.

И вообще, дело не в мести. Я должна была высказать Вере Петровне все то, что долгие годы носила в душе, эти слова, что лежали у меня на сердце камнем. Я почему-то стеснялась (или не могла) все это сказать раньше… Я тринадцать лет повторяла этот монолог про себя, затвердив его чуть ли не наизусть. Сейчас же я просто повторила его вслух.

Но почему же я плакала? Наверное, плакала сейчас не я, а та прежняя, юная Лида, которую в девятнадцать лет грубо вытолкали во взрослую жизнь. Хотя, если подумать, ничего особенно страшного со мной не произошло. Тысячи людей проходят через подобные испытания (и даже более неприятные!), случается всякое. Жизнь вообще тяжелая штука, и она никому не обещала безмятежного счастья.

«Спасибо, жизнь, что не дала мне слишком сурового испытания. Спасибо за то, что я не стала бомжом. Я работала и училась, достигла многого, не натворив при этом непоправимого. Я жива и здорова, симпатична, успешна, влюблена и любима», – повторила я мысленно свою излюбленную мантру. Да, иногда мне казалось, что ничего этого у меня нет, лишь один песок в руках, неудержимо просачивающийся сквозь пальцы, но к чему этот пессимизм?

Эти мысли настолько овладели мной, что я весьма смутно запомнила то, что происходило потом. Кажется, меня вывели из школы, взяв чуть ли не под руки. Какая-то женщина очень по-доброму утешала меня. Мужчина, ее коллега, советовал подать на Веру Петровну в суд. Еще две учительницы стояли в стороне и негромко, но горячо обсуждали мою историю:

– …я даже не представляла, что наша Вера способна на такое. Так поступить с сиротой, это ужасно!

– Ханжа, я всегда знала, что она ханжа. И при этом упустила собственного сына! Милая, вас проводить? – этот вопрос задали уже мне.

– Нет-нет, спасибо, я в порядке. – Я вытерла остатки слез, улыбнулась и покинула это место.

Но домой не пошла, а отправилась прямо к Артему.


Был уже вечер, когда я позвонила по домофону в квартиру Артема – к счастью, мой жених оказался дома.

– Лида, ты? А почему не сообщила заранее о том, что придешь? Ой, прости, заходи, конечно…

Я поднялась на нужный этаж и переступила порог жилища, в котором мне в скором времени предстояло поселиться в качестве жены.

– Привет, детка! – Он обнял меня, поцеловал в висок. – Такой сюрприз! Все в порядке?

– Ну как сказать… Все относительно… А так, в общем-то, да, – пробормотала я. – Чаю нальешь? Я чего-то продрогла.

– Конечно, конечно…

Я села на диван в гостиной, пока Артем умчался на кухню заваривать чай, и огляделась, обозрев помещение. Это была квартира современного молодого мужчины: здесь стояло множество техники, включая музыкальные колонки; за стеклами книжного шкафа пестрели корешки книг: судя по названиям и некоторым открывающимся взору обложкам, фэнтези и фантастика. Чисто, уютно. Артем как-то обмолвился, что раз в неделю к нему приходят из фирмы по уборке квартир.

Я попыталась представить себя здесь хозяйкой. Вообразить, что это мой дом. Интересно, где будут стоять мои вещи, куда я повешу платья, на каких полках я расставлю свою коллекцию стеклянных ангелов и, главное, где я буду сидеть за компьютером?