– Стой! – прошептала я.

– Да? – задыхаясь, едва смог произнести Леша.

– Уйди. Уйди! Убери руки… – Я, кажется, все же сумела немного прийти в себя. Оттолкнула его и дрожащими руками принялась застегивать пуговицы на платье. – Нет!

– Лидочка… – с такой нежностью произнес он, что я едва не разрыдалась.

– Уходи. Вот именно потому и уходи, что… Нельзя, так нельзя, ты понимаешь?!

– Я понимаю, что только так и можно.

– Ты дурак? – Я принялась ногами сталкивать его с кровати. – Это же скотство, то, что мы сейчас делаем. Ну ладно ты, а я?

– Что значит: «Ладно ты»? Ты меня что, особым негодяем считаешь? – вдруг разозлился Леша.

– Да. Считаю, – елейным голосом произнесла я. Застегнула оставшиеся пуговицы и, вскочив с кровати, указала на дверь. – Простимся навек, ладно?

Некоторое время Леша молчал, только губы у него слегка подрагивали, а затем он развернулся и ушел. Спустя некоторое время за ним захлопнулась входная дверь. И лишь тогда я смогла выдохнуть. Тихо засмеялась, потом заплакала. Затем опять засмеялась. Наверное, я сошла с ума.

Сжав руки на груди, я ходила по комнате от стены к стене и мысленно прокручивала все детали нашей сегодняшней встречи с Лешей. Как он вошел, что спросил, что я ответила, что почувствовала, когда он взял меня за руку…

Какое счастье, что я все-таки нашла в себе силы (словно Мюнхгаузен, который вытащил себя за волосы из болота) и сумела в последний момент оттолкнуть Лешу! А если бы нет и все произошло? Как я чувствовала бы себя после? Кем бы я сейчас являлась? Предательницей. Преступницей. Гадиной. Переспать с женихом лучшей подруги… Да хуже этого ничего нет, и просто чудо, что я избежала этой ситуации. И потом, Артем. У меня же есть Артем! Человек, который готов стать моим мужем… Это что же, получается, я могла сейчас совершить двойную подлость – против Наташи и против Артема?!

Лишь к вечеру я сумела немного успокоиться. В сущности, ничего непоправимого не успело произойти. И главное, теперь ни под каким предлогом не встречаться с Лешей, не вступать с ним в разговоры.

…На следующий день к восьми я отправилась в поликлинику. Моя врач была очень довольна результатами. Как она заявила, осмотрев меня, воспаление практически прошло, еще пара дней – и я окончательно буду здорова. Врач предложила пройти мне диспансеризацию – и я согласилась. Результаты и тут оказались весьма неплохими.

В приподнятом настроении я отправилась домой. Дорога показалась мне приятной прогулкой: сквозь тучи стало проглядывать солнышко, напоминая о близкой весне…

Из подъезда навстречу выплыла Валентина с внуком.

– Добрый день, Валентина Сергеевна, – улыбнулась я.

– Ишь ты… добрый, – буркнула она. – Максим, не отставай. Лида?

– Да? – оглянулась я, уже держась за ручку двери.

– Слушай, это ведь нехорошо. Ты там накосячила, а нам вот на это все любоваться…

– Что?

– Нехорошо, говорю!

– Не поняла… – немного насторожилась я. И машинально подумала с иронией: In der Kürze liegt die Würze, что значило – в краткости вся приправа, иначе: краткость – сестра таланта.

– Ты же не одна живешь, а среди людей! – сердито крикнула Валентина. – Максим, ну куда ты опять в лужу полез…

– Ба, пусти! – заныл внук, пытаясь оторваться от Валентины.

– Горе ты мое, только твоих капризов еще не хватало! – ворча и ругаясь, соседка потащила внука за собой.

Я пожала плечами и зашла в подъезд. И сразу же заметила надпись черным на стене, возле почтовых ящиков. Что в такой-то квартире (вывели номер) живут те, кто не возвращает долги.

Некоторое время я стояла, сраженная этим зрелищем, ничего не понимая. Какие долги, кто их не вернул, при чем тут наша квартира? Может, это в адрес Тугиной? Но Алевтина давно разобралась со своими долгами…

«Так это же про меня… Меня считают должницей! Из-за Руслана, который дал мои координаты какому-то банку!» – снизошло на меня озарение.

Я стала подниматься по лестнице и обнаружила, что эта надпись присутствовала на каждом этаже.

Навстречу спускались Ульяна и Роберт, известные всему подъезду зожники-велосипедисты – бодрая пара неопределенного возраста. Неуловимо похожие друг на друга – худенькие, в спортивной одежде, одинаковых вязаных шапочках. Только у Роберта на подбородке пробивалась седоватая щетина, а у Ульяны за ушами торчали пряди морковно-рыжих кудрей.

– Лида… Привет! – произнесли они одновременно.

– Здравствуйте.

– Что у нас творится, а?.. Слушай, ты должна подать в суд. Эти коллекторы совсем распоясались!

– Это ошибка, – пробормотала я.

– Да ладно, не переживай, с кем не бывает. Алевтина Антоновна нам уже все рассказала.

– Но это не про меня, какое-то дурацкое недоразумение! – всплеснула я руками.

Роберт с Ульяной одновременно хихикнули (что, наверное, должно было подбодрить меня) и продолжали спускаться.

Пройдя следующий пролет, я натолкнулась на Германа, еще одного из соседей. Немолодой мужчина с желтоватым цветом лица… Герман вечно был всем недоволен, за все эти годы я ни разу так и не видела его в хорошем настроении. Он возмущался своими соседями, ругался возле почтовых ящиков в голос, тряся квитанциями: «Совсем охренели, как опять плату за отопление подняли!», воевал во дворе с теми, кто, по его мнению, неправильно парковал свой автомобиль… До этого момента Герман меня просто не замечал, я уже давно привыкла здороваться с ним, не получая ответа. Но сегодня Герман решил обрушить весь свой гнев именно на меня:

– Айн момент, фрау Савельева! Из-за вас, дамочка, сегодня весь подъезд испохабили. И так войти невозможно, все загадили, а тут еще эти надписи…

– Фройляйн, – вырвалось у меня. – Не фрау, а фройляйн… пока что.

Кажется, от моих слов Герман пожелтел еще сильнее. Секунду молчал, потом принялся орать матом на тему того, чем, по его мнению, фрау отличаются от фройляйн. Я закрыла уши руками и побежала наверх… А в прихожей столкнулась нос к носу с Тугиной.

– Что, Герман уже успел с тобой схлестнуться? – спросила Алевтина, с живым интересом прислушиваясь к тем воплям, что доносились из подъезда. – Ой, а как он тут час назад разорялся, у нас под дверью… О, вроде затих. Ушел, наверное.

– Антонина Антоновна, зачем вы сказали соседям, что я недобросовестная должница? У меня же нет никаких долгов, это недоразумение… – простонала я.

Я скинула пальто и, быстро переобувшись в кроссовки, вытащила из ящика под мойкой ведро с тряпкой, отыскала какой-то растворитель и достала все имеющиеся в доме чистящие средства. Нашла и резиновые перчатки.

– А что мне было делать? – возмутилась Тугина. – Брать вину на себя? Нет уж, ты эту кашу заварила, ты и отвечай перед людьми.

– Не я эту кашу заварила, а мой сводный братец, Руслан! – в отчаянии закричала я.

– Твой! – торжественно произнесла Тугина и даже подняла палец вверх. – Вот именно, твой! Значит, ты и должна отвечать.

Я схватила ведро и выскочила на лестничную площадку, принявшись лихорадочно оттирать ту надпись, что красовалась рядом с нашей входной дверью. Я все терла и терла. Старалась долго, даже взмокла вся, но до конца уничтожить надпись так и не получилось – все равно остался смутный, бледный контур, который при желании можно было прочитать. «А зачем я здесь тру, начала бы с первого этажа, там же все ходят!» – запоздало подумала я и побежала вниз. Затем, потратив еще полчаса на очередную надпись, поднялась этажом выше.

Сколько я потратила на все это времени, не знаю. Опомнилась я лишь, когда последние силы меня покинули. Я села на ступеньку и вытерла тыльной стороной руки мокрый лоб.

Мной владела уже не просто злость – и на Руслана, и на коллекторов, – а какая-то неукротимая, мрачная ярость. Да, я сама виновата, что допустила подобный поворот событий… Могла бы раньше сбегать в тот самый злосчастный банк и написать заявление, что я не имею никакого отношения к долгам своего братца. Я и сейчас могла не самолично оттирать эти «граффити», а пойти в полицию с заявлением, что кто-то испортил стены в нашем подъезде. Могла бы пойти в ЖЭК или ДЕЗ, или куда там, с заявлением о порче общественного имущества неизвестными вандалами. Может, прислали бы кого закрасить это «творчество»…

Оказывается, вариантов, как решить проблему, имелась масса. А я выбрала самый неудачный, самый непродуктивный способ. И лично взялась отмывать подъезд. И вообще, если честно… мне ведь плевать: и на соседей, и на Тугину, в частности; и на коллекторов, и на раздолбая-братца. Мне не плевать только… на Веру Петровну. Ну почему, почему я молчала все эти годы, так и не высказала ей ничего?.. Помнится, в прошлый раз, когда я виделась с ней, донести свою мысль до сознания этой женщины мне так и не удалось: я выглядела беззубой, и отстоять свое мнение не получилось.

Я бросила тряпку в ведро и поднялась наверх, к себе. Быстро переодевшись, спустилась во двор и, молча прошмыгнув мимо очередных соседей, устремилась к школе.

– …Вы к кому? – спросил школьный охранник, сидевший за конторкой на входе. – А, помню-помню! Вы дочь Веры Петровны. Паспорт не нужен… Проходите. Сейчас собрание в учительской, это третий этаж, в конце коридора, подождите там. Посидите пока.

Я кивнула и молча прошла мимо.

В школе царила тишина. Шел шестой час, занятия давно закончились. Я поднялась на нужный этаж и по широкому коридору направилась в самый конец… Деревянные половицы поскрипывали у меня под ногами, теперь эти звуки я отчетливо слышала. За окнами на город медленно опускались сиреневые сумерки. Впрочем, было еще достаточно светло.

Я остановилась у приоткрытой двери, на которой висела табличка «Учительская» и прислушалась. Говорила Вера Петровна:

– …да, мы, учителя, зависим от результатов труда друг друга гораздо меньше, чем коллектив на каком-нибудь предприятии, выпускающем определенный продукт. Но, коллеги, если учитель русского языка плохо работает, это отражается на качестве уроков учителя истории. Если классный руководитель не уделяет должного внимания дисциплине в своем классе, то эти недоработки влияют на всех учителей!