на этой неделе?

– Ни у кого, – сказал он.

Я скручиваю его мизинец, пока он не визжит, как девчонка. – Разве мать не

говорила тебе, что проповеднику врать нельзя?

– Извини, извини, мы только украли у Чака два бакса.

– Чак! – кричу я. – Иди сюда!

Пока Чак возвращается с кладовки, я шепчу ему на ухо. – Где деньги?

Он сопит. – В заднем кармане.

Я сердито посмотрел, не хочу, чтобы мои руки были рядом с его задницей, но мне

нужно сделать это. Думаю, каждый время от времени должен жертвовать собой ради

общего блага.

С отвращением я залезаю в его карман и вынимаю оттуда две однодолларовые

купюры и кладу их на прилавок. – Вот ты где. Они твои, Чак.

– Спасибо, – сказал Чак, – но это не покроет стоимость сломанных стульев.

Он указывает на беспорядок позади меня, а я корчу ему гримасу. – Да ладно тебе,

Чак, поработай со мной тут.

Он пожимает плечами и поднимает свои руки. – Что угодно. – Он вернулся в

кладовую. – Скажи мне, когда закончишь.

– Скажи, что тебе жаль, – прорычал я рыдающему маленькому засранцу.

– Прости! – кричит он, а я выкручиваю ему второй мизинец.

На секунду я задаюсь вопросом, если я сделаю ему ещё что–нибудь, то ничем не

буду от них отличаться. Я должен быть примером. Так должны поступать проповедники.

Ну, или мне так говорили.

Я не священник и не претендую им быть. Я обычный проповедник Джо для людей.

Но я не буду терпеть плохое поведение.

– Хорошо, – сказал я, поднял его с барной стойки и кинул рядом с его приятелем. –

А теперь уёбывайте отсюда и не возвращайтесь. И забери с собой эту жалкую расистскую

задницу, – плюю я, хватая свой стакан.

– Мы больше не будем, – пробормотал он, схватив лысого за плечи. Будучи слабым

человеком, я знаю, что перетаскивать человека–быка – сложная работа. Особенно, когда

никто не протягивает тебе руку.

Плевать. Я просто наблюдаю, меня забавляют глупости, пока я попиваю свой виски.

– Ты закончил? – кричит Чак.

– Ага, – отвечаю я, всё ещё смотря на дверь, пока двое окончательно не исчезли.

– Чёрт побери, Фрэнк, почему тебе всегда надо испортить это место. А?

– Извини, Чак. Я знаю, что я дерьмо и «привлекаю много мух».

Покачав головой, он фыркнул на меня, после взял веник и пошёл к стойке бара,

протягивая его мне. – Здесь. Помоги мне убрать.

Я киваю ему и делаю ещё пару глотков своего виски.

– У тебя здесь что–то, – говорит Чак. – Вот тут, – он указывает пальцем на мою

щёку.

Не отрываясь от бокала, я хватаю салфетку и вытираю кровь со своей щеки, после

бросаю её на пол к остальному мусору.

– Серьёзно? – Чак поднимает на меня бровь.

Я пожимаю плечами. – Что? Всё равно здесь надо убраться.

Он даёт метлу мне в руки. – Ты странный ублюдочный проповедник, знаешь об

этом?

Я смеюсь, делаю последний глоток и ставлю стакан на стойку.

– Ты никогда не меняешься, – добавил он.

Я усмехаюсь, пока мы приступаем к работе со сломанными стульями, столами и

битым стеклом. – Неа. Никогда. Никогда не изменюсь.

Глава 1

Я бегу. Быстрее, чем мои ноги могут нести меня. Быстрее, чем мои лёгкие

могут вдыхать воздух. Быстрее, чем скорость света. Но независимо от того, как я

спешу, я никогда не прихожу вовремя.

Я слышу крики на расстоянии.

Звук отдаётся у меня в ушах, снова и снова, но я не слышу ничего, кроме голоса,

который кричит моё имя.

– Фрэнк. Фрэнк. Помоги!

Быстрее, быстрее.

Секунды тянулись как минуты, а когда я, наконец–то, добрался, было слишком

поздно.

Двое мужчин схватили её своими руками и тащили в машину.

Ещё один возглас доносится из автомобиля, но он гораздо громче первого.

Он пронзает моё сердце, парализует меня, но я не сдаюсь.

Я никогда не сдамся.

Я бегу в их направлении так быстро, как могу. Но двое мужчин успели затолкать

её в машину раньше, чем я добежал. Я только успел коснуться багажника автомобиля,

как они нажали на газ, и машина ускользнула из–под моих пальцев.

Последнее, что я увидел – лица людей, которые доверились мне, а я их подвёл.

Всё расплылось перед моими глазами, и я вырубился… чтобы снова в поту

проснуться в темноте. Льёт дождь, а я смотрю на женщину, которая лежит у моих

ног.

Её конечности сломаны.

Тело разбито.

Её лицо изуродовано.

Кровь была всюду.

Я перестаю дышать, и мне кажется, что это навсегда, но после я вдыхаю снова.

Неважно, как сильно я стараюсь… я не могу выбросить её голос из своей головы.

Она продолжает шептать моё имя.

Фрэнк.

Фрэнк…

– Фрэнк!

Я открываю свои глаза, моргаю пару раз, не понимая, где нахожусь и который час.

Перед глазами всё размыто и моё лицо, как будто из духовки. Проходит пара секунд, и

она снова кричит моё имя. Только теперь это другой голос.

– Поднимайся, Фрэнк!

Я облизываю свои сухие губы. – Мама…– бормочу я.

Делая глубокий вдох, я снова закрываю свои глаза и пытаюсь забыть о том, что мне

приснилось. Моя башка трещит, как будто по ней пару раз ударили молотком. Мой

желудок крутит, будто кто–то заехал кулаком. Боже, я ненавижу такие подъёмы.

– Боже, посмотри на себя, – пробормотала она, вытирая мою рубашку чем–то,

кажется, мокрой тряпкой.

Я слишком далёк даже от такой заботы.

– Вставай, – огрызается она на меня, будто я какая–то собака.

– Что? – проворчал я.

– Ты гадко выглядишь. Умойся!

– Что же мне теперь делать?

– Посмотри вокруг!

Опершись на локти, я открыл глаза. Только сейчас я увидел множество пустых

бутылок, которые разбросаны по полу между носками, обувью и моей одеждой. Пятна

ликёра оставили следы на ковре… и мне кажется, что пятна блевотины тоже.

– Посмотри на себя… – Мама протирает салфеткой лоб и щёки. – Ты выглядишь

просто ужасно.

– Спасибо, – сказал я, смеясь, хотя она ранила мои чувства.

– Я не могу поверить, ты сделал это опять.

В её голосе слышно огромное разочарование. Я ненавижу, когда она со мной так

говорит. Она моя Мама. Ну, вроде того. Технически, она просто женщина, которая

вырастила меня, я не её родной сын. Её настоящее имя – Маргарет. Я называю еёМама,

потому что здесь все так делают. Она единственная всё организовывает в церкви, все эти

годы она была моим хранителем. Хотя мне уже тридцать, но в этом грёбаном мире

больше всего я нуждаюсь в ней. Она единственная, кто держит меня в этом месте.

– Давай, поднимайся, – бурчит она и тянет меня за руки.

Я делаю, как она просит, и сажусь на свою постель. Я кладу руку на лоб, чтобы

остановить головную боль, но это бесполезно.

Мама подошла к раковине и набрала стакан воды. Порывшись в карманах, она

достала несколько таблеток. – Возьми их.

Я знаю, что она не бросит меня, пока я делаю всё, что она велит, поэтому я просто

беру их.

– Где ты был прошлой ночью? – спросила она.

– Мне кажется – это, очевидно, – ёрничаю я, но она ударяет меня моей

собственной Библией.

– Фрэнк Ромеро! Сколько раз мне повторять, чтобы ты перестал пить? – Произнося

каждое слово, она даёт мне ещё один подзатыльник. – Ты пьян!

– Хорошо, хорошо, я понял! – я держал руки поднятыми, чтобы остановить её

следующий удар. – Я уже не пьян, – конечно, это ложь, но мне плевать. Что угодно, только

бы она успокоилась.

– Тогда поднимайся и помой свою грязную задницу, – прорычала она, смотря на

меня роковыми глазами. В молодости этот взгляд всегда пугал меня.

Если тебе кто–то говорил, что старушки робкие и нежные, то тебе лгали.

Сделав тяжёлый вздох, я встал с кровати и заметил, что на мне всё ещё вчерашние

штаны.

– У тебя десять минут, чтобы переодеться, – твёрдо сказала она и поставила

Библию на тумбочку. – Ни минутой больше.

– Почему? Я же ещё даже не завтракал, – зевнул я.

Она поставила руки в боки. – Фрэнк. Ты хотя бы видел время?

Теперь, когда она говорит об этом… нет, я не видел.

Она сморщилась. – Девять часов.

– И? – пожал я плечами. Я всё ещё не понял.