– Я знаю, – тихо произнес он, – но я готов… – он недоговорил.

– Да, – тихим эхом откликнулась красавица. Она сама не понимала, что с ней происходит. Она только была уверена, что это конец; что после того стыдного и страшного, что сейчас свершается, она уже не сможет жить.

Она величественно поднялась и шагнула к де Басану. И вдруг бросилась на него, издавая какое-то странное рычание, смешанное с буйным ревом, с отчаянными стонами; он упал навзничь все с той же мрачной молчаливой покорностью. Она рвала его одежду, вонзала ногти в его тело, она выцарапала ему глаза и покрывала лихорадочными поцелуями его залитые кровью щеки. Она ощутила, как его член вошел в нее, и билась, словно скакала верхом на этом корчащемся мужском теле. Потом она обеими руками с необычайной силой рванула на себя его член и вырвала…

Мужское тело содрогалось в беспамятстве. Бедра ее были влажны от его семени. Она откинула голову, свою прекрасную голову с черными растрепанными волосами, и билась о стену. Затем она схватила кинжал, брошенный на кровати. Выставив вперед лезвие, она ждала. Дверь распахнулась. Вошел Филипп. Глаза его мгновенно выразили ужас.

Но он не успел ничего сказать, не успел броситься к ней. Он оцепенел от ужаса. Кто она? Эта ведьма, вакханка?

– Это не я! Филипп, это не я! – взвыла она. – Это первый и последний раз! Я верна тебе! – она наклонилась и вонзила кинжал в горло де Басана, затем, бесстыдно подняв платье, погрузила окровавленный клинок в самое свое женское естество. Но у нее хватило сил снова вскинуть смертоносное оружие, она поразила себя ударом в сердце и рухнула на ковер.

Двое самых ближних слуг короля уничтожили всех слуг и служанок Маританы. Слуги короля также были обречены на молчание, им вырвали языки. Но все же город был полон слухами о разыгравшейся трагедии.

Многие полагали, что Маритана и де Басан полюбили друг друга и хотели бежать, но король приказал их убить коварно и жестоко. Впрочем, самому Филиппу было все равно, что говорят о нем. После потери возлюбленной он чувствовал себя безнадежно одиноким, равнодушным, даже спокойным. Тело де Басана исчезло. По приказу короля оно было брошено в реку. Похороны Маританы превратились в настоящую народную манифестацию. Все простолюдины Мадрида спешили выразить свое сочувствие красавице, которая, как в сказке, поднялась из самых низов, и была так трагически низвергнута смертью.

Теперь король вновь, как в годы юности, стал много времени проводить в библиотеке. Он вел с Маританой многословные беседы, отвечал за нее, упрекал ее за то, что она убила себя. Ведь он так любит ее! Он все понял. Он все простил ей заранее. Зачем, зачем? За что? За что?!..

Глава девяносто пятая

Дочь Маританы, маленькая маркиза Марианна Уртадо де Мендоса де Басан, воспитывалась при дворе, вместе с дочерями короля. Девочка не походила на мать, хотя, когда она была крошкой, отец находил несомненное сходство. Но к двенадцати годам стало ясно, что в Марианне возродилась иная, грубая цыганская порода. Она пошла в свою бабку Эрендайру, сильная, рослая, с грубоватыми крупными чертами смуглого лица, с длинными жесткими черными волосами.

Никто бы не сказал, что король перенес на дочь свою безоглядную любовь к Маритане. Мать и дочь были слишком разными. Филипп был так же далек от Марианны, как и от остальных своих детей. Но он приказал окружить ее атмосферой преклонения, даже раболепия. Все желания девочки беспрекословно исполнялись. Она выросла гордой, спесивой, необузданной. Тем не менее, не один отпрыск знатного рода мечтал о браке с юной маркизой. Ведь помимо огромного приданого, она могла принести и королевское благоволение. Марианне уже минуло шестнадцать, но она гордо отказывала всем искателям своей руки. О поведении маркизы ходили самые неприятные сплетни. Уверяли, будто она завлекает юношей, даже не пренебрегает поцелуями и объятиями, что уж вовсе недостойно девицы знатного происхождения.

– Да какое там знатное происхождение! – добавляли особенно злобные сплетники. – Цыганская кровь и есть цыганская кровь!

Обо всех этих сплетнях Марианна знала от Рафаэли-то, своего самого преданного друга и наперсника. При дворе мальчика дразнили «служанкой Марианны», но он не обращал на это внимания и по-прежнему был предан ей, как самый верный пес. Рафаэлито был тот самый сын де Басана и Инес де Кастро, рождение которого было узаконено по приказу короля.

Марианна знала, что ее зовут «цыганкой», что она не может считаться «своей» среди этих чопорных аристократов. Но это лишь прибавляло ей спеси и самоуверенности.

– Да, Рафаэлито, да, – говорила она. – Я – королева Испании по отцу и королева красоты по матери, значит, я – королева вдвойне!

И она встречала горделивым смехом восхищенный взгляд друга. Рафаэлито был некрасив собой, щуплый, сутуловатый подросток. Он никогда не объяснялся в любви Марианне, не искал ее благосклонности. Был ли он тайно влюблен в нее? Или же он самой природой своей и судьбой был предназначен на роль покорного и верного наперсника? Никто не знает. Когда дед и мать попрекали его тем, что он «на побегушках у этой цыганки», он лишь удовлетворенно пожимал плечами. Такого рода унизительные попреки даже доставляли ему удовольствие.

Если Маритана жила затворницей в своих отдаленных покоях, то ее дочь была известна всем, и во дворце, и в городе. Она выезжала в богатых открытых экипажах, посещала церковные службы во главе целого кортежа камеристок, поражала Мадрид экстравагантностью нарядов. Но в то же время была щедра и безалаберна, охотно раздавала милостыню. Нищие и бродяги, которыми были переполнены городские площади, величали ее «Цыганской королевой». Она приказывала бросать в толпу золотые монеты, а ее в ответ забрасывали цветами.

Королеву, умную и дальновидную, ее поведение не пугало. Королева отлично понимала, что такие страстные, чуждые какой бы то ни было расчетливости, взбалмошные натуры, как Марианна, никогда не смогут представлять реальной опасности для трона.

Когда королю осмеливались доносить о наиболее экстравагантных выходках его дочери, он лишь хмурился, но никогда не делал никаких распоряжений на ее счет.

Все это закономерно привело к тому, что «Цыганская королева» пожелала побывать за городом, в цыганском квартале. Конечно же, это был поступок неслыханный для благородной девицы, для юной маркизы. Но никто не осмеливался препятствовать Марианне. Даже отец, которому услужливые доносчики поспешили рассказать о ее опрометчивом решении, просто сделал вид, будто ничего не знает.

Марианна поехала вечером (еще одно вызывающее обстоятельство!), в сопровождении верного Рафаэлито. Цыганский квартал представлял собой огромную свалку, где в жалких лачугах ютились многодетные цыганские семьи. Пылали костры, перебегали бродячие псы, повсюду играли полуголые ребятишки. Карета Марианны двигалась медленно, она сидела у открытого окна, откинув покрывало со своих пышных черных волос (тоже вызывающая небрежность). Ее окружали веселые и восторженные возгласы. Наконец выехали на площадь (если эту утоптанную площадку можно было назвать площадью). Лошадей взяли под уздцы. Марианна нисколько не боялась. Голос крови подсказывал ей, что она здесь среди своих и никакие опасности ей не угрожают. Сильные смуглые мужчины помогли ей выйти из кареты. У костра на ветхий протершийся ковер брошены были подушки. Марианна величественно уселась. Группа женщин торжественно вывела на цыганскую площадь дряхлую Эрендайру. Старуха, рыдая от счастья, упала на колени перед разряженной внучкой-маркизой. Взволнованная Марианна поднялась и ласково усадила бабушку рядом с собой. Теперь, когда они сидели рядом, озаренные пламенем костра и многочисленных факелов, сходство их было настолько очевидным, что вызвало новые восхищенные и одобрительные возгласы. Марианна обняла плачущую старуху и всплакнула сама. Цыганки всплескивали звонкими, увешанными браслетами руками. Цыгане подбрасывали в воздух старые шляпы. Гостье и ее спутникам поднесли вина в простых глиняных чашках. Марианна, Рафаэлито и слуги выпили. Начались танцы. Марианна с пылающими смуглыми щеками кружилась, прищелкивая пальцами вскинутых рук. Внезапно прямо перед ней вырос цыганский парень. Опьяневшая, она откинулась назад, затрясла плечами, выставляя молодые крепкие груди, обтянутые легким шелком. Вот уже ее рука в его крепкой грубой руке.

– Кто этот задохлик с тобой? – спросил он насмешливо. – Уж не жених ли?

– Это мой друг! – Она поняла, что незнакомец спрашивает о Рафаэлито. – И не смей обижать его, иначе будешь иметь дело со мной!

– Ух, королева! – Парень потащил ее в круг – танцевать.

А когда карета увозила Марианну во дворец, молодой цыган, сбив на затылок шляпу, насмешливо говорил кучке приятелей:

– Я не я буду, если…! – и он многозначительно щелкал языком.

Наутро Марианна вызвала к себе Рафаэлито. Он привык видеть ее туалет. Она не стеснялась при нем оправлять малую нужду, мыться и раздеваться догола. На этот раз он застал ее у зеркала. Вокруг хлопотали камеристки. Волосы черной завесой покрывали плечи и спину девушки. Она даже не обернулась к вошедшему.

– Ступай туда, где мы были вчера, – сказала она, глядя в зеркало, – и узнай, кто он, как его зовут.

Камеристки лукаво переглянулись.

Рафаэлито отправился в цыганский квартал. Но ничего интересного не узнал. Да и что интересного можно узнать о цыгане? Цыган из цыганского рода, родители сгинули, братья и сестры – кто где, учится кузнечному ремеслу, зовут Хосе. Вот и все.

Вскоре Марианна снова побывала в цыганском квартале. Затем ее карета привезла Хосе во дворец в ее апартаменты. С тех пор и пошло. И зашло так далеко, что в один прекрасный день Марианна обнаружила свою беременность. Она открылась Хосе, а также Рафаэлито и объявила:

– Теперь нам остается одно – бежать!

Но молодому цыгану вовсе не улыбалась такая перспектива. Он посоветовался с верным Рафаэлито, с которым уже успел подружиться, и они решили открыться королю. Рафаэлито испросил аудиенцию и сказал королю, что дочь его ожидает ребенка от ученика кузнеца из цыганского квартала. На какие-то доли мгновения у Рафаэлито душа ушла в пятки. Но король мрачно выслушал его и приказал послать за дочерью. Марианна спокойно явилась.