Катарина Фукс - Падение и величие прекрасной Эмбер. Книга 1

Я полагала, мы спрячемся в доме. Но Санчо поступил иначе. Мы затаились в кустах. Я все еще была в напряжении. Но Санчо расслабился и спокойно сидел на траве, вытянув усталые ноги.

– Расслабься, Эмбер, – посоветовал он. – Нам нужно передохнуть. Время у нас еще есть. Теперь я должен предупредить тебя: нам действительно угрожает опасность. Источник этой опасности: не дикие звери и уж тем более, не сверхъестественные существа. Эта опасность исходит от людей. Более того…

Я позднее часто жалела о том, что перебила Санчо. Ведь то, что я бы узнала от него, несомненно помогло бы мне легче перенести дальнейшее. Но я была нервна и взвинчена.

– Санчо, – я вытянулась на траве, силясь подавить внутреннюю дрожь. – Я была бы тебе благодарна, если бы ты перестал наконец-то говорить загадками и прямо рассказал бы мне обо всем.

Но Санчо отлично понимал, что если он обо всем мне расскажет, это вызовет только новый поток вопросов у меня. А ему вовсе не хотелось именно теперь пускаться в словопрения.

– Терпение, Эмбер. – Он начал устраиваться поудобнее, закутываясь в плащ. – Осталось ждать совсем недолго. Скоро ты будешь знать все.

– Мы подождем до утра?

– Да. Сейчас ты тоже можешь отдохнуть, поспать. Здесь нас никто не заметит.

Страшная усталость вдруг охватила меня, прорвалась после этих слов. Я почувствовала себя совершенно разбитой. Все тело ныло. Я, в свою очередь, закуталась в плащ и закрыла глаза.

Спала я крепким сном без сновидений. Разбудило меня птичье пение, чириканье. На миг мне почудилось, будто я в своей спальне, в доме отца. Занавеси уже раздвинуты. Солнечные лучики ласкают и весело щекочут веки закрытых глаз. Вот сейчас открою глаза и тотчас же придется сощуриться от яркого света.

Я открыла глаза. Как это обычно бывает со мной, сон очень освежил меня и восстановил мои силы. Куда девались все ужасы и страхи ночи? Вокруг – теплый ясный день, поют птицы, порхают огромные пестрые бабочки. И ни одного звука, который мог бы производиться человеком. Санчо! Я быстро села. Но он был здесь, рядом. Он крепко спал. Но даже во сне лицо его казалось напряженным и измученным. Я подумала, что минувшая ночь была ночью испытаний в большей степени для него, чем для меня. Ведь он все время помнил обо мне, всячески стремился успокоить; в то время как я попросту предавалась собственным эгоистическим страхам. Нет, нет, впредь я буду вести себя иначе. Ему будет не в чем упрекнуть меня. Я наклонилась и бережно коснулась губами его щеки. Острые волоски кололи меня. Я поняла, что уходить отсюда нельзя. К сожалению, поблизости не оказалось воды. Я бы расслышала журчание ручейка. Пришлось просто вытереть лицо платком. Затем я причесалась и снова подобрала волосы. Я проголодалась. Но сумка с провизией осталась притороченной к седлу лошади Санчо. Я не осмелилась пойти и принести еду. Села, поджав под себя ноги, на расстеленный на траве плащ, и стала ждать. Пока я наблюдала за насекомыми. Их в Америке было множество. Таких огромных и пестрых жуков и бабочек я не встречала в Англии. Муравьи здесь тоже были большего размера. Все эти пестрые, причудливые существа метались в траве, взлетали, прыгали, ползли и то и дело набрасывались друг на друга и поедали. Мне вдруг пришло на ум, что если бы существовало некое существо, для которого люди со своим человеческим временем были бы подобны насекомым, то, наверное, этому существу казалось бы, будто люди только и делают, что бессмысленно и бестолково суетятся, иной раз предаются телесной любви; но основной смысл их существования – в безудержном уничтожении друг друга. Я начала развивать эту мысль. Действительно ведь нам кажется, что мы живем сложной жизнью, что одно действие или событие отделено от другого порядочным отрезком времени. А ведь все живые существа воспринимают время по-разному. Должно быть, наша человеческая минута равна для этой пестрой бабочки целому году. Я попыталась увидеть нашу человеческую жизнь глазами существа, для которого время течет медленнее, чем для нас. Фу! Какими мы покажемся суетливыми, похотливыми, жестокими. И вовсе не потому, что это существо живет более нравственно и осмысленно, нет, просто оно живет более медленно. Интересно, а как бы могло выглядеть подобное существо? Я попыталась придумать, но как назло ничего в голову не приходило. Я подумала, что сказку о разных существах, воспринимающих время по-разному, можно было бы рассказать маленьким Чарльзу и Сьюзен. Интересно, как отнесется к этим моим построениям мой сын Брюс?

Я почувствовала, что кто-то за мной наблюдает, ход моих мыслей прервался. То есть я, разумеется, тотчас поняла, что это не «кто-то», а Санчо. Подпершись локтем, он смотрел на меня внимательно и ласково. Я обернулась.

– Санчо, ты должен простить меня. Минувшая ночь сделалась для меня истинным торжеством эгоизма. Я вела себя ужасно.

– Ты просто боялась. – Он сощурился на солнце, сорвал длинную травинку и постукивал по голенищу сапога. – Я тоже устал от всей этой таинственности. Я рад тому, что скоро она развеется. Но все это действительно скверно, – он помолчал. – Нет, не могу объяснить. Сама все узнаешь.

– Не мучайся, Санчо, – я ласково коснулась его руки. – Ты уже достаточно подготовил меня. Я поняла, что мне предстоит пережить нечто малоприятное. Но… делать нечего! – я невольно рассмеялась.

– Сейчас мы быстро перекусим и отправимся в дом. – Санчо поднялся и пошел к лошадям.

Я снова почувствовала сильное волнение и едва могла глотать. Но я заставляла себя есть и казаться спокойной. Впрочем, ели мы мало, ведь нам предстоял еще обратный путь.

Вблизи страшная усадьба уже не казалась мне грудой развалин, как ночью. Да, это был дом. Когда-то, видно, просторный, удобный, поместительный, рассчитанный на большую семью и много слуг. Он, конечно, очень обветшал, но все же чувствовалось, что некогда это было со вкусом и с любовью воздвигнутое строение.

Мы легли в густую траву и медленно ползли. Так мы добрались до дверцы, ведшей в подвал. Мы протиснулись в нее. Санчо велел мне держать пистолет наготове. Вдруг я ощутила его волнение. Я поняла, что он тревожится за меня. Мне захотелось ободрить его.

– Не тревожься, Санчо, – тихо произнесла я, – я все понимаю. Ты не пожалеешь о том, что взял меня с собой.

Он полз впереди. Я держалась за ним. Затем он велел мне выравняться с ним. Теперь мы двигались рядом с пистолетами наизготовку.

В подвале было темно, как и должно быть в подземном помещении; стены пропитались сыростью. Я вздрогнула от промозглого холода.

– Крысы… – Санчо снова предупреждал меня, явно опасаясь моей внезапной реакции.

– Не боюсь! – тихо отвечала я.

На самом деле я, как почти все женщины в мире, ненавидела крыс и мышей. Даже моя названная мать Сара Гудгрум, сдержанная и строгая пуританка, могла дико визжать при виде крохотного мышонка на кухонном полу. Обо мне же и говорить было нечего. И сейчас сверкающие бусинки хищных глаз, шуршание голых длинных хвостов, мерзкий запах крысиного помета – все это вызывало во мне отчаянное желание завопить, вскочить, начать судорожно отряхиваться. Все мое существо сосредоточилось на подавлении этого властного мучительного желания. Но я выдержала!

Мне очень хотелось спросить, надолго ли мы останемся в подвале, но я твердо решила не задавать лишних вопросов. Мы подобрались к подножью узкой лестницы, ведшей на верх. Ступеньки были каменные, сильно выщербленные. Мы поднялись. Санчо толкнул дверцу. Она открылась не сразу. Старая дверь, она разбухла от сырости. Мы вдвоем налегли на нее. Я еще раз убедилась в том, что когда ты принужден интенсивно и энергично действовать, это помогает забыть о страхе. Дверь открылась. Теперь мы должны были одолеть настоящий занавес паутины, мерзкой, липкой, отвратительно пахнущей, «украшенной» множеством сухих насекомых и жирными темными тельцами живых пауков. Наконец мы очутились на площадке. Отсюда можно было подняться наверх и спуститься вниз. Санчо снова обратился ко мне:

– Эмбер, я никогда не прощу себе, если с тобой что-то случится. Но теперь ты должна быть внимательной, как никогда. Мы должны осмотреть дом. Тебе придется не только следовать за мной, но и быть самостоятельной в своих действиях. И… я еще раз предупреждаю тебя, приготовься к страшному.

Я мужественно восприняла его слова.

Мы спустились в кухню. Здесь царило запустение. Вероятно, будь Санчо один, он не заметил бы ничего. Но для меня уроки домоводства, которые давала мне Сара Гудгрум, не прошли даром. Во время страшной эпидемии чумы я управлялась в доме совсем одна, без горничных и кухарки. И теперь, оглядев помещение глазами опытной женщины, я подметила некоторые признаки того, что здесь бывали люди. Не так уж давно кто-то пытался разжечь огонь в очаге, с деревянной скамьи у очага чья-то рука смахнула пыль. Кто-то пил вино из оловянного кубка. Я заметила недавнего происхождения крошки. Кто-то ел хлеб, сыр, вяленое мясо. На все эти приметы того, что здесь недавно были люди, я указала Санчо. Он с благодарностью кивнул.

Мы жались к стенам, держали пистолеты наизготовку. Теперь по указанию Санчо наш путь лежал в спальни. Они занимали целое крыло на первом этаже.

– Сейчас я покажу тебе то, что уже видел, – глухо произнес Санчо. – Если же мы этого не застанем; значит, опасность увеличилась.

Мы проскальзывали бесшумно в каждую дверь. То, что открылось нашим глазам, можно было назвать ужасным. Но, пожалуй, это определение казалось слишком слабым, бледным, не отвечающим зрелищу, которое развернулось передо мной.

В спальнях, запустевших, пропыленных, странным образом сохранились предметы прежнего уюта, семейного тепла. Здесь были: широкое супружеское ложе красного дерева, детская колыбель, кроватки для детей постарше, скромные девические постели, спальни юношей, где еще сохранились на стенах скрещенные шпаги.