Щеки мои вспыхнули. Казалось бы, в моем положении мне было вовсе не до того, тем не менее, я почувствовала себя оскорбленной.

Неужели я кажусь этому неотесанному мужику старухой? Я – первая леди Лондона!

– Глупости! – я ощущала, как постепенно крепнет мой голос. – Как можно продать белую женщину? Не забывайте, что Америка принадлежит Англии! Кроме того, я – личность достаточно известная.

– Жаль, но миледи не в курсе течения событий. Некоторые американские земли уже объявили себя независимым государством. С Английским королевством они на ножах. О вашей известности могут и позабыть. Да сдается мне, и в Лондоне особо тосковать о вас не станут!

Оскорбление за оскорблением!

– Не станут! – повторил он и замолчал. Странно, но теперь я была почти благодарна ему. Я знала, что еще он мог сказать. Ведь я бросила спокойное и даже блестящее обеспеченное существование. Я променяла его на химеру, на призрак счастья.

Мне вспомнилась судьба Барбары Пальмер, графини Каслмейн. Оставленная королем, она продолжала являться при дворе, получала значительную пенсию. Незадолго до моего глупого отъезда скончался Роджер Пальмер, муж Барбары, с которым она давно не виделась, но получить развод не могла по английским законам. Барбара не замедлила выйти замуж за молодого и привлекательного Киллигрю, сына старого Томаса Киллигрю, в ведении которого находился Королевский театр. Молодой Киллигрю был лет на пятнадцать моложе отставной фаворитки, и все же он счел лестным для себя этот брак. Ведь Барбара была богата, а Гарри Киллигрю – в долгу как в шелку. А я? Погналась за призраком счастья, захотела стать наконец-то леди Карлтон! Дура! Что я сделала со своими детьми? Маленький Чарльз! В Англии он был бы герцогом Райвенспер и королевским отпрыском, пусть и незаконнорожденным, а что ждет его теперь? Сьюзен! Какая судьба уготована ей, беззащитной красивой девочке? И во всем виновата я, мои необузданные страсти. Нет мне прощения. Остается покорно вытерпеть все. Лишь бы дети остались живы! Пусть их доставят в поместье лорда Карлтона. Он великодушен, он и Коринна позаботятся о том, чтобы мои дети вернулись на родину, а там уж о них позаботятся Элмсбери. Тут я вспомнила, что Коринны нет в живых. А я-то хотела, чтобы ее смерть сделалась фундаментом моего будущего счастья! Что ж, я получила по заслугам. Если бы не дети, если бы не дети!..

Мердок предложил мне чашку крепкого кофе и бренди. Кофе, этот новомодный американский напиток, я пила и в Лондоне. Лорд Карлтон очень любил кофе. Я уже знала, что кофе бодрит. Отказываться было глупо. Я села на постели и, прикрываясь простыней, молча, начала пить. Выпив кофе и бренди, я снова легла. Внезапно странная мысль пришла мне в голову.

– Но ведь продают лишь негров, – сказала я капитану.

– Разве вы никогда не слышали о квартеронах?

О квартеронах я слышала от Брюса Карлтона. У него была сожительница-квартеронка, и со свойственной ему прямотой он не скрыл от меня и этого обстоятельства своей жизни. Я знала, что квартеронами называют людей, в жилах которых течет четверть негритянской крови, то есть их дед или бабка были неграми.

– Но квартеронов довольно легко распознать, – возразила я, – у них характерные черты. Негритянскую кровь не скроешь. Неужели вы думаете, что меня, Нэн, Большого Джона даже самый наивный плантатор способен принять за квартеронов?

Я невольно рассмеялась.

– Мне нравится ваш смех, миледи, – заметил Мердок, – что-то в вас все же есть! А что до вашего последнего вопроса, то не зарекайтесь, мне приходилось встречать людей, мужчин и женщин, в которых негритянской крови было не больше символической капли; притом они образованны были не хуже лондонских дам и джентльменов, и все равно считались рабами, их покупали и продавали.

На это мне уже нечего было возразить. Да я и устала возражать.

– Что ж, – коротко бросила я, – будь что будет. Только оставьте в живых меня и моих слуг и освободите моих детей.

– О, клянусь! Слово старого морского волка! – его единственный глаз сверкнул.

Я должна была положиться на его слово. А что мне еще оставалось делать? Ах, как бы я смеялась над всем этим, если бы все это происходило не со мной.

В дверь постучали.

Капитан поднялся, подошел к двери, приоткрыл ее, затем дверь снова захлопнулась. Мердок вернулся ко мне с подносом.

– Вот вам доказательство того, что ваши спутники в безопасности. Этот обед приготовила для вас ваша горничная!

Глава девятнадцатая

Что я должна была делать? Швырнуть поднос на пол? Запустить тарелкой в голову негодяю? И что бы это мне дало? Только ухудшило бы мое и без того скверное положение. Кто знает, на что бы решился этот опасный и жестокий человек, на какие издевательства, чтобы привести меня к покорности. Кроме того, я была слаба и хотела восстановить силы. Я должна была быть сильной. Только будучи сильной и способной к действию, я могла попытаться спасти себя и детей. И я спокойно принялась за еду. Да, конечно, этот пудинг, эту жареную утку могла приготовить только Нэн Бриттен, моя Нэн, мастерица на все руки.

Да, Фрэнк Мердок определенно был человеком расчетливым. В эту первую ночь он не тронул меня. Он решил, что я должна окрепнуть. Он растянулся прямо на полу возле койки, на которой лежала я, и захрапел. Он даже не связал меня. Впрочем, это не было проявлением его беспечности. Спал он необыкновенно чутко. Стоило мне чуть пошевелиться, как он немедленно просыпался.

Наутро он не вернул мне платье. Он рано ушел по своим корабельным делам. Меня он запер в каюте, еду приносил мне сам, но готовила все явно Нэн. Вечером капитан решил, что я достаточно окрепла. Он овладел мной. Этот самец был груб и неуклюж. Я решила покорно терпеть. Кажется, впервые мною овладевал насильно человек низкого происхождения. Но у него оказались собственные требования к интимной близости с герцогиней Райвенспер.

– Да сопротивляйтесь же, миледи! Сопротивляйтесь, черт вас дери! – воскликнул он через минуту после того, как я раскрыла перед ним свое тело.

– Вы действительно этого желаете, Мердок? – Я приподнялась на локте.

– Да! – прорычал он. – Сопротивляйтесь! Царапайтесь! Кусайтесь!

Откровенно говоря, я не без некоторого удовольствия удовлетворила его заветные желания. Он кряхтел и стонал от наслаждения, но наутро выглядел достаточно потрепанным, с расцарапанными щеками и выдранным клоком волос на макушке.

Таким манером мы провели еще несколько ночей с позволения сказать «любви». Мердок вернул мне платье. Но по-прежнему никого ко мне не допускал и запирал в каюте.

Глава двадцатая

Сколько еще это будет продолжаться? Я не знала, что ждет меня в Америке. Вернее, знала, но не могла, не хотела верить. Я старалась не думать о себе. Меня волновала лишь судьба детей. Только ради них я желала скорейшего окончания этого нелепого и трагического путешествия.

Ежедневно я завтракала, обедала и ужинала вкусными блюдами, приготовленными моей Нэн. Мой тюремщик отнюдь не намеревался держать меня впроголодь. Что ж, вполне естественно, ведь он намеревался продать меня, значит, я должна была выглядеть достаточно упитанной. Я в роли рабыни с негритянской кровью! Да, было бы смешно видеть это со стороны, не являясь самой собою!

Но пища, приготовленная руками доброй Нэн, внушала мне надежду. В каюте были письменные принадлежности. Иногда мне приходило в голову, не написать ли записку и не передать ли ее Нэн. Например, клочок бумаги можно было бы как-нибудь спрятать в недоеденном пироге. У меня осталась шкатулка с принадлежностями для рукоделия, можно было бы не писать, а наколоть буквы. Но я не знала, кто моет посуду. Да и на кусок пирога мог бы польститься какой-нибудь матрос…

Но однажды во время ужина мое желание исполнилось. Незадолго до того времени, когда мне обычно приносили ужин, я заметила, что корабль ускорил ход. Как будто за судном гнались и оно стремилось уйти от погони. Но кто это мог быть? Пираты? Какие? Что было бы лучше? Оставаться в руках Мердока или попасть в руки неведомых разбойников? Разумеется, первое. Но скорее всего это просто моя фантазия. Ускорение хода не связано ни с какой погоней. Просто попутный ветер надувает паруса.

Мердок принес мне обычный поднос и поспешно ушел. Он показался мне озабоченным. Неужели и вправду что-то происходит? Я должна была бы тревожиться, но вопреки всему ощущала нечто вроде почти радостного возбуждения и необычайный прилив сил. Мне почему-то казалось, что свобода близка.

В таком состоянии я принялась за еду. Вид пирога с сушеной черникой вновь напомнил мне о записке. Я начала разламывать пирог и ощутила под пальцами что-то жесткое. Это оказался маленький напильник. Нэн передала мне его! Это, конечно, знак! Нэн призывает меня действовать. Но как? Что же мне делать?

Я решила попытаться открыть дверь каюты. А дальше? Я вспомнила, что кроме главной лестницы, ведущей на палубу, есть и боковая. На нее, по-видимому, и рассчитывает Нэн. Поднявшись по главной лестнице, можно оказаться в самом центре палубы, боковая же лесенка ведет в конец палубы.

С лихорадочной быстротой, еще не зная точно, что же делать дальше, я кинулась с напильником в руке к двери.

Замок довольно легко поддался. Дрожа от нетерпения, я выбежала в коридор. Капитана не было видно. Вполне возможно, Нэн пытается задержать его. Вперед, по боковой лестнице.

И вот я наконец-то на палубе. Я выбежала, запыхавшись. Яркий дневной свет на миг ослепил меня. Стояла прекрасная погода. Волны сверкали под яркими солнечными лучами. Но мне было не до красот природы. Я сразу заметила, что на палубе царит суматоха. Большое красивое судно и вправду преследовало наш корабль.

Пока никто не видел меня. Надо было действовать. Обдумывать свои действия было некогда. Я взглянула на большое судно. Оно показалось мне странно знакомым. Где я видела его? Когда? Сейчас моя прежняя, недавняя еще жизнь казалась мне страшно далекой, почти нереальной.