Как только Арсен унесся на встречу к своим волнительным приключениям, оставив после себя клубы пыли, Алмаз как-то странно переглянулся с водителем. Они оба вышли из машины, даже не удосужившись что-то объяснить мне. Поговорили о чем то. Ребята на втором джипе к этому времени уже унеслись далеко вперед, оставив нас позади и превратившись теперь в маленькую точку на горизонте. Видела, как Алмаз протянул водиле какие-то деньги. А дальше начали происходить совершенно странные, совершенно неожиданные для меня вещи…


Араб не стал садиться обратно в машину. Так и остался стоять один, посередине бескрайних песков. Вернее, таковыми, наверное, они выглядели для меня, чужачки в этих неприветливых краях… Водитель, должно быть, прекрасно здесь ориентировался. Да и ездили они с туристами, видимо, по проторенным маршрутам…

Его место на водительском сидении занял Алмаз.

— Пересаживайся, — сказал он хриплым голосом через плечо, предвосхищая висящий на моем языке вопрос, так и не обернувшись на меня, — сюда, на переднее сидение возле меня…

***

— Алмаз, что происходит? — нервно озираясь на дорогу, вопрошала я. — Куда мы едем? Аккуратнее, — закричала, испугавшись очередного резкого виража на барханах, от которого наш внедорожник чуть не перевернулся, — ты нас угробить хочешь?!

Он не смотрит на меня, со всей силы сжимает руль, так сильно, что мне кажется, что он треснет от его недюжей силы.

— А если и так, Камила, то что? Не хочешь умирать? Страшно? Жизнь дорога? — переводит взгляд на меня не сбавляя скорости. И это не взгляд Алмаза. Это взгляд зверя… Жесткий… Пугающий… Одержимый…

— Что ты творишь, Алмаз? Может стоит найти более легкий способ покончить с собой?!

Он словно немного смягчился. Сбавил скорость. Едет теперь спокойно. Я испуганно озираюсь по сторонам. Мы черт знает где. Вокруг одни желтые пески на 360 градусов. Телефонная связь не работает… Что он задумал? Зачем это все?

Останавливает машину. Как-то задумчиво, медленно, глушит мотор. Выдыхает. Поворачивает взор на меня. Смотрит неотрывно, тяжело, неизбежно. А потом как с цепи срывается. Хватает за волосы, срывая легкий платок на голове, впечатывает в себя, целует, пожирая. Так, что чувствую солоноватый вкус крови во рту- не знаю, его, моей, нас обоих.

Одной рукой дергает рычаг моего сидения, опрокидывая его в максимально допустимое горизонтальное положение. Наваливается сверху, от чего в легких спирает воздух. Всем своим телом, бесцеремонно, нагло, жестко.

— Пусти, ты что творишь?! — кричу я, отчаянно отбиваясь, а он только злобно усмехается, прикусывая мою шею.

— Нет, нет, пожалуйста, Алмаз, не делай этого!

— Этого чего, Лала?! Не этого ты от меня ждала?! Ты попутала?! — задирает платье наверх, нагло шаря по ногам. — Сука, ты думаешь, я железный? Дрочить должен стоять у тебя под окном? Ведешь себя при мне, как шлюха… Ходишь полуголая, словно я не мужчина… В гляделки блядские со мной играешь… Для этого, Лала? Это хочешь получить?

Я смотрю на него теперь, широко открыв глаза, и в них чувствую свои невыплаканные слезы. Мне и больно, и страшно… А еще сердце вот-вот вырвется… или разорвется… От пугающей эйфории, затопившей, словно огромная волна, сверху. От этого его «Лала» спустя столько лет… Никто меня так не называл, кроме него… Никто и не знал об этом моем имени… Никому бы не позволила так называть, даже если бы и узнали… Чтобы никто не марал… Не пачкал… Лала была только его, только Алмаза…

Но минутная нежность отходит на второй план от его сильного захвата пятерней на моей шее. Такого сильного, что я начинаю хрипеть, задыхаясь.

— Получай, Камила. Получай нового Алмаза, которого ты создала сама!

Мои трусы рвутся, и он одним движением заполняет меня. Болезненно, резко…

Замирает… Мы смотрим в глаза друг другу. Не отрываясь….

Его лицо искажает гримаса вожделения и… боли…

— Я, Лала… Я должен был стать твоим первым и единственным мужчиной… Только я… Нежно… Сладко… Волшебно… Ты должна была быть моей принцессой… Богиней… А ты продалась за ништяки. И теперь я трахаю тебя, как шлюху. В чужой машине. Жестко, грязно… И теперь только так… Ты не оставила нам другого выбора… Ты теперь всегда будешь грязной потаскухой, изменяющей мужу…

Дергается во мне сильно, резко, глубоко. Я привыкшая к такому. Арсен часто пользует меня так, особенно когда я не хочу претворяться и проглядывает мое истинное лицо, истинное отношение к нему, и каждый раз это пытка боль, унижение… Но… сейчас во мне что-то щелкает… Странно, но сухая боль от вторжения, привычно неприятные ощущение от трения сменяются на какую-то неизвестную мне, незнакомую влажную томность. От удивления я широко раскрываю глаза и робко трогаю его холодными и влажными от прохлады кондиционера и нервов пальцами за острые скулы. Он замирает во мне, и тут же резко отстраняется на секунду от моих прикосновений, как от раскаленного железа, но все же не пытается увернуться, с опаской разрешает продолжать его трогать, словно настороженный зверь, не привыкший к ласке, но желающий ее…

Его движения теперь более спокойны, медленны. Он растягивает меня, и впервые мне хорошо. Так хорошо, что я невольно начинаю ему подмахивать, инстинктивно извиваюсь под ним, от удовольствия с губ срывается стон, тело выгибается дугой. Он словно оживает от оцепенения и теперь вколачивается все резче и резче, но я покорно это принимаю, уже не чувствуя себя и не думая ни о чем, кроме как о его такой нестерпимо приятной близости…

А потом меня накрывает вспышка яркого света, зародившаяся где-то в середине живота. И от этого ощущения я кричу. Не знаю, как сильно, но крик такой, словно он годами был застрявшим у меня в горле, словно я откашливаюсь от мешка пыли, мешавшей мне до сих пор дышать… Это и есть оргазм, о котором пишут в книгах, про который снимают фильмы… О котором мечтает каждая девушка, еще не познавшая горечь взрослой жизни, витающая в мечтах о неземной любви и сокровенной тайне интимной близости между мужчиной и женщиной… Наверное, именно такой сказочной эта близость и должна быть. Именно таким чудом и должен мир благословлять мужчину и женщину на зарождение новой жизни. Но вот только большинству таких, как я, маленьких девочек из косной, консервативной среды, не имеющих роскоши выбора, это чудо остается неоткрытым до конца жизни, потому что с самого детства не имеем мы никакого выбора… И хотя глаза застилает поволока удовольствия, вижу его взгляд на себе. Он неотрывен. Он поглощает мой оргазм, он буквально впитывает его каждой своей клеточкой, запоминает меня такой… Знаю… Потому что ровно через секунду я делаю то же самое… На подкорках сознания слышу его рык. Лицо Алмаза искажает гримаса удовольствия. Он глубоко и порывисто дышит, резко двигаясь. А потом обессилено падает на меня.

Я не знаю, сколько мы так лежим. Молча, восстанавливая дыхание. Тяжесть его огромного тела на мне. Мои горячие слезы, смазывающие его шершавую щеку, прижавшуюся скулой к моей щеке.

Он молча возвращается обратно на свое сидение. Не смотрит на меня. Достает салфетки с заднего сидения одной рукой, швыряет мне на колени.

— Вытрись.

Я тоже не могу на него смотреть. Мое тело трясет. То, что сейчас было, стало для меня полным шоком. Он… Во мне… Насильно… Желанно… Грубо… Нежно… Больно… Потрясающе… Стыдно… То, что мы сделали, не найдет оправдания ни в одном, даже самом прогрессивном обществе. Мы мерзавцы, заслуживающие только осуждения… То, что было-измена. Моя измена. Мой позор… Ему хотя бы кто-то найдет оправдание… А что? Кто из мужчин не имел интрижек с замужними? Идеальные любовницы, говорят… нехорошо, конечно, Бес попутал. Но ведь всегда женщины виноваты- сучка не захочет, кобель не вскочит…. А я… Я теперь всегда буду грязной потаскухой, изменяющей мужу… Вот правда нашей жизни…

Низ живота болезненно, но приятно простреливает. Я трясущимися руками натягиваю на волосы сбившийся платок, поправляю юбку и снимаю со второй ноги разорванные трусы, с ужасом понимая, что должна теперь во что бы то ни стало от них незаметно избавиться… Дома нельзя… Прислуга может найти… Они вечно шныряют по пятам…

Он заводит машину и так же молча рулит по бескрайним пескам. Я совершенно не понимаю, где мы, куда он едет, как мы вообще найдем дорогу назад. Но почему-то молчу… Потому что где-то в глубине души мне хочется, чтобы мы так и остались затерянными в этих песках, не возвращаясь в ту нашу жизнь… К моему мужу, к Его обидам… Но мои мечты так и остаются иллюзиями, миражом этой древней пустыни, хранящей столько тайн и секретов, одним из которых теперь стала наша постыдная близость… Колеса машины съезжают с песка на твердый асфальт и он жмет на газ, так и не посмотрев на меня ни разу… Так и не проронив ни слова… Через десять минут мы оказываемся у бедуинского лагеря, вернее, в его милых декорациях, стилизованных специально для туристов… И только сейчас я замечаю встроенный на водительском табло навигатор с точками движения… Вот бы и в жизни так… Плыть по бескрайним, неспокойным водам, но точно знать, куда идти, чтобы не потеряться…



Глава 22

Глава 22


Когда мы подъехали к лагерю, наш водитель как ни в чем не бывало стоял со своими коллегами и курил, казалось, даже не обратив на наше появление никакого внимания. Молча проследовали к нашему столу, где уже вовсю налегали на еду.

— А мы думали, вы все же вернулись в город с Арсеном, — не отрываясь от своего риса с барашком, отозвался Эмиль. Сегодня он был не очень пьян, без баб. И поэтому более-менее адекватен.

— Навигатор барахлил у водителя, — мрачно и равнодушно ответил Алмаз, встретив в ответ тяжелый взгляд Руслана и еще более заинтригованно-заинтересованный Златы.

Трапеза закончилась и гостям было предложено насладиться традиционными бедуинскими развлечениями- вернее, тем, какими их представляли себе туристы… Потому что трясущая дрябловатым телом славянка в бисерном костюме, исполняющая подобие танца живота и вышедший следом за ней худой паренек в костюме дервиша-электроника, с десятками пришитых к круглой толстой юбке огоньков, — на самом деле едва ли могли быть отнесены даже к намеку об истинной бедуинской культуре.