Утром моего семнадцатого дня рождения Джош присылает мне сообщение «С днем рождения!», но я понимаю, что в закусочную мы не пойдем. У него теперь есть девушка, и это было бы странно, особенно без Марго. Эсэмэски вполне достаточно.

На завтрак папа готовит яичницу с чоризо, а Китти мастерит мне большую открытку с приклеенными на нее фотографиями Джейми. Марго звонит мне по видеочату, чтобы поздравить с днем рождения и сказать, что мой подарок должны прислать сегодня днем или завтра.

В школе Крис и Лукас вставляют свечку в пончики, которые купили в автомате, и поют мне «С днем рождения» в коридоре. Крис дарит мне новую помаду: красную, на случай, если я захочу быть плохой, говорит она. Питер ничего не говорит мне на уроке химии, думаю, он даже не знает, что у меня день рождения, к тому же что он может мне сказать после того, как все между нами кончилось? Тем не менее день получается хорошим, хоть и не богатым на события.

Но потом, выходя из школы, я вижу на улице Джона. Он стоит у своей машины и еще меня не заметил. В ярком дневном свете солнце падает на золотистые волосы Джона как ореол, и внезапно на меня накатывает воспоминание о той поре, когда я любила его на расстоянии, так сильно и пылко. Я так восхищалась его тонкими руками и изгибом его скул. Когда-то я знала его лицо наизусть. Я запомнила его.

Я ускоряю шаг.

– Привет! – говорю я, махая ему. – Что ты здесь делаешь? Разве у тебя нет уроков?

– Сбежал пораньше, – отвечает он.

– Ты? Джон Амброуз Макларен прогулял уроки?

Он смеется.

– Я тебе кое-что принес. – Джон вытаскивает из кармана куртки маленькую коробочку и протягивает ее мне. – Вот.

Я беру коробочку, она тяжелая, ее вес ощущается у меня на ладони.

– Мне… открыть прямо сейчас?

– Если хочешь.

Я чувствую на себе его взгляд, когда срываю бумагу и открываю белую коробочку. Джон весь в нетерпении. Я готовлю улыбку, чтобы он знал, что мне понравилось, что бы это ни было. Один лишь факт, что он подумал и купил мне подарок, уже для меня очень… дорог.

Из белой оберточной бумаги выглядывает снежный шар размером с апельсин на медной подставке. Внутри мальчик и девочка катаются на коньках. На ней красный свитер и меховые наушники. Она выписывает восьмерку, а он ей улыбается. Это как мгновение, застывшее в янтаре. Одно прекрасное мгновение, сохраненное под стеклом. Как та ночь снежным апрелем.

– Мне очень нравится! – говорю я, и это правда.

Мне нравится. Лишь тот, кто действительно хорошо меня знает, мог подарить мне такой подарок. И чувствовать, что кто-то тебя знает и понимает, настолько чудесно, что я готова расплакаться. Я хочу хранить это вечно. Этот момент и этот снежный шар.

Я приподнимаюсь на цыпочки и обнимаю его, и он крепко обнимает меня в ответ, а потом еще крепче.

– С днем рождения, Лара Джин.

Я собираюсь сесть в его машину, когда вижу Питера.

– Погоди секунду, – говорит он, на его лице милая полуулыбка.

– Привет, – осторожно отвечаю я.

– Привет, Кавински, – здоровается Джон.

Питер ему кивает.

– Мне так и не представилось возможности поздравить тебя с днем рождения, Кави.

– Но ты видел меня на химии… – бормочу я.

– Ты так быстро ушла. У меня для тебя кое-что есть. Протяни ладошки. – Парень берет снежный шар у меня из рук и отдает его Джону. – Вот, подержи пока.

Я перевожу взгляд с Питера на Джона. Теперь я нервничаю.

– Протяни руки, – просит Питер.

Я смотрю на Джона еще раз, прежде чем подчиниться, и Питер вытаскивает что-то из кармана и кладет мне на ладони. Медальон в форме сердца.

– Он твой.

– Я думала, ты вернул его в мамин магазин, – медленно говорю я.

– Нет. Ни на одной девушке он не будет смотреться так, как нужно.

Я моргаю.

– Питер, я не могу его принять. – Я пытаюсь отдать кулон, но он качает головой, отказываясь брать. – Питер, пожалуйста.

– Нет. Когда я верну тебя, я надену этот кулон тебе на шею. Это будет твой значок. – Он пытается удержать мой взгляд. – Как в пятидесятые. Помнишь, Лара Джин?

Я открываю рот и закрываю.

– Не думаю, что значок значил то, что ты думаешь, – пожимаю плечами я, протягивая ему кулон. – Пожалуйста, забери его.

– Скажи, какое у тебя желание? – спрашивает Питер. – Пожелай о чем угодно, и я дам это тебе, Лара Джин. Тебе нужно только попросить.

У меня кружится голова. Мир вертится вокруг нас, люди выходят из школы, идут к своим машинам. Джон стоит рядом, а Питер смотрит на меня так, будто мы здесь одни. Будто мы одни на всем белом свете.

Голос Джона выводит меня из транса.

– Что ты делаешь, Кавински? – спрашивает он, качая головой. – Ты жалок. Ты обращался с ней, как с мусором, а теперь решил, что хочешь ее вернуть?

– Не лезь в это, Сандэнс Кид, – отрезает Питер. А мне он мягко говорит: – Ты обещала, что не разобьешь мне сердце. В контракте ты подписалась, что не сделаешь этого, но разбила, Кави.

Я никогда не слышала, чтобы он говорил так искренне, так чувственно.

– Прости, – шепчу я тонким голосом. – Я просто не могу.


Я не оглядываюсь на Питера, когда сажусь в машину, но его кулон все еще зажат у меня в кулаке. В последнюю секунду я оборачиваюсь, но мы уже слишком далеко: я не могу видеть, там ли Питер или ушел. Мое сердце бешено стучит. Что для меня страшнее потерять? Реальность с Питером или мечту о Джоне? Без кого я не смогу жить?

Я вспоминаю руки Джона на моих руках. Как я лежала рядом с ним в снегу. То, как его глаза становятся еще более голубыми, когда он смеется. Я не хочу от этого отказываться. Но и от Питера я отказываться не хочу. В них обоих есть столько всего, за что их можно любить. Мальчишеская уверенность Питера, его солнечное отношение к жизни, то, как он добр к Китти. То, как мое сердце делает сальто всякий раз, когда его машина подъезжает к моему дому.

Несколько минут мы едем в тишине, а потом, глядя прямо перед собой, Джон спрашивает:

– У меня хотя бы есть шанс?

– Я так легко могу в тебя влюбиться, – шепчу я. – Я уже на полпути.

Его адамово яблоко подскакивает в горле.

– В моих воспоминаниях ты был таким идеальным, и ты не менее идеален сейчас. Как будто я сама тебя выдумала. Из всех парней я бы выбрала именно тебя.

– Но?

– Но… я все еще люблю Питера. Ничего не могу поделать. Он был первым, и он… он никак не хочет уходить.

Джон обреченно вздыхает, от чего мое сердце разрывается.

– Черт тебя возьми, Кавински.

– Прости. Ты мне тоже очень нравишься, Джон, правда. Если бы только… вот бы тогда, в восьмом классе, мы все-таки пошли с тобой на танцы.

И потом Джон Амброуз Макларен произносит последнюю фразу, от которой мое сердце разрывается от чувств:

– Думаю, тогда нам не суждено было быть вместе. И сейчас, видимо, тоже. – Джон смотрит на меня уверенным взглядом. – Но может однажды наше время придет.

55

Я стою в женском туалете и поправляю бант на своем хвосте, когда входит Женевьева. У меня пересыхает во рту. Она застывает, а потом поворачивается, чтобы зайти в кабинку. Тогда я говорю:

– Мы с тобой часто встречаемся в туалете.

Она не отвечает.

– Джен… я сожалею о том, что было в тот день.

Женевьева поворачивается и идет на меня.

– Мне не нужны твои извинения. – Она хватает меня за руку. – Но если ты хоть кому-нибудь расскажешь, клянусь богом…

– Не расскажу! – кричу я. – Не расскажу. Я бы никогда так не сделала.

Она отпускает мою руку.

– Потому что тебе меня жаль, да? – Женевьева горько смеется. – Ты маленькая обманщица. От этой твоей милой сладкой личины меня тошнит. Ты всех обдурила, но я знаю, какая ты на самом деле!

Яд в ее голосе меня ошеломляет.

– Что я тебе сделала? За что ты меня так ненавидишь?

– О боже! Хватит! Не веди себя так, будто не знаешь! Ты должна отвечать за все дерьмо, что ты мне сделала.

– Погоди-ка, – говорю я. – Что я тебе сделала? Это ты выложила мое интимное видео в Интернет! Ты не можешь менять историю, как тебе заблагорассудится! Я Эпонина, а ты Козетта! Не выворачивай все так, будто я Козетта!

Ее рот изгибается.

– О чем ты, черт возьми, говоришь?

– Отверженные!

– Я не смотрю мюзиклы! – Женевьева поворачивается, будто собирается уйти, но потом останавливается и говорит: – Я видела вас тогда в седьмом классе. Я видела, как ты его поцеловала.

Она была там?

Она видит, что я ошарашена, и упивается этим.

– Я оставила куртку внизу, а когда вернулась за ней, увидела, как вы целовались на диване. Ты нарушила главное правило девчачьего кодекса, Лара Джин! Каким-то образом, у себя в голове, ты сделала из меня злодейку. Но, чтобы ты знала, я не была стервой только для того, чтобы быть стервой. Ты это заслужила.

У меня кружится голова.

– Если ты знала, почему продолжала со мной общаться? Мы перестали дружить уже гораздо позже.

Женевьева пожимает плечами.

– Потому что мне нравилось бросать это тебе в лицо. Что он мой, а не твой. Поверь, с того момента мы уже не были подругами.

Странно, что из всего, что она мне говорила, это ранит меня особенно сильно.

– К твоему сведению, это не я его поцеловала. Он поцеловал меня. Я даже не думала о нем в таком смысле до того самого поцелуя.