Колобок остановился, встал в независимую позу — руки в карманы, ноги широко расставлены.

— А чего я-то? — знакомо загудел он.

— Знала бы что — убила бы! А пока стой и не шевелись. — Ирина Александровна выразительно посмотрела на Элю. — И так каждый день!

— Ирина Александровна, — быстро зашептала Эля. — А вы правда считаете, что Максимихин был в меня влюблен?

Учительница помолчала, словно вспоминала, кто такой Максимихин и почему он должен быть в кого-то влюблен. Эля ждала, затаив дыхание.

— В таком возрасте любовь не отличишь от дружбы. Что уж Максимихин хотел — любить или дружить, я не скажу. В этом возрасте влюбляются в любого человека, который произведет впечатление, и неважно, кто это — молодой, старый, какого он пола. Было видно, что он хотел с тобой общаться, но не знал, с какой стороны подойти.

Пока они говорили, обиженная девочка оторвалась от портфеля и уже дубасила послушно дожидающегося приказов учительницы Короткова.

— Отобьешь руку, ко мне жаловаться не приходи! — обронила Ирина Александровна, а сама повлекла Элю к школе. Как хорошо, что она ни о чем не спрашивала. — Сейчас раздобудем ключ от кабинета. Не болтаться же тебе по коридору полчаса. Какой у вас урок?

— Алгебра.

Вечное проклятие математики, сухая наука, которая знает все.

— Валентина Петровна придет со звонком, а ты как раз успеешь в классе подготовиться. — Она распахнула свои колдовские глаза. — Только быстро, пока мои не попереубивали друг друга.

Вахтер без вопросов выдал ключ. Эля зажала в кулаке железную пластинку, она приятно холодила ладонь.

Ирина Александровна уже спешила к своим оболтусам, когда Эля вспомнила.

— Спасибо, — крикнула она в спину учительнице. — Большое спасибо!

— Обращайся, если что! — отмахнулась Ирина Александровна. — Главное, помни, ты никогда не была и не будешь одна.

Надо же, как повезло карапузам — заполучить такую учительницу. Раньше бы ей это понять.

Класс был все такой же. Стены, цветы на окнах, доска с белесыми трещинками на зеленом фоне, учительский стол с вечными тетрадями в углу, наверное, очередная контрольная. Косой ряд парт с причаленными обтерханными стульями, портреты математиков над шкафом, пыльные наглядные материалы.

Как же ей всего этого не хватало! Этого вечно меняющегося постоянства.

Эля прошла по ряду, села на последнюю парту и принялась ждать. Она не сомневалась, кто придет первый. И даже кто второй.

Коридор полнился шумом. Эле почему-то казалось, что дверь вот-вот откроется и в класс ворвется сразу весь десятый, толпой, шумной, злой. Что они накинутся на нее и начнут мять.

Мирно вошедшая Минаева коротко глянула на Элю, так же коротко кивнула.

— А, это ты? Привет!

Без всякого интереса отвернулась, стала выкладывать на парту учебники с тетрадями.

— Привет! — запоздало выдавила из себя Эля. — Как каникулы?

— Нормально.

Машка наконец села вполоборота и посмотрела на Элю.

— А у тебя?

— Я болела. Всю неделю.

— А теперь?

— Выздоровела.

— Поздравляю! — Машка крутанулась, усевшись удобней, чтобы заняться своими любимыми учебниками. А потом повернулась опять.

— Нужна будет какая-нибудь помощь в занятиях, обращайся.

Сердце заколошматилось, улыбка стала раздирать щеки. Как там сказала мама? Все будет хорошо.

— Только если у тебя найдется холодец.

Машка обреченно закатила глаза к потолку, демонстрируя, насколько ей, якобы, все это надоело.

— Сегодня котлеты.

И отвернулась, но это уже было совсем другое дело. Потому что класс перестал быть вражеской территорией, полной мин и ловушек. Он превратился в то, чем был изначально — просто класс, где учились не только читать и писать, но и жить.

Дверь хлопала, впуская все новых и новых людей. Все они здоровались, спрашивали, как каникулы. И всем Эля говорила, что у нее все хорошо, она выздоровела.

— Ты гляди, какие люди! — шумно пронесся по проходу Костыльков. — Пульс, давление, анализы крови? В норме?

Он сидел на стуле в ряду около окна, раскачивался, норовя завалиться под горшок с геранью.

— В полной.

— Когда отправка в космос?

Они посмотрели друг другу в глаза. У Севки в коричневом море плескалось любопытство. Он вновь был готов искать клады и разгадывать тайны. Сейчас в любви признаваться начнет.

— Я уже там.

— Круто, — выдохнул отличник. — Хоть кто-то пообщался с инопланетянами.

К своему ряду у стены проплыла Ничка. Дятлов как всегда топал следом. Он даже изобразил на своем лице удивление и как будто бы радость. Доспехова была непреклонна в своей ледяной холодности.

Эля всем улыбалась. Она и правда была рада их видеть.

А потом пришла Алка. Она мазнула взглядом по Эле и поскорее села к ней спиной, на третью парту в среднем ряду. Долгие минуты она не шевелилась, демонстрируя напряженную спину. А может, не минуты, может, часы. Но вот Дронова не выдержала.

— И не надо на меня смотреть! — Она не только успела повернуться и встать, она мгновенно переместилась в пространстве, замерев перед Элей. — Я тебя ненавижу!

— Нет, — качнула головой Эля. — Это не так.

— И никогда не прощу! — Алкино лицо перекосило, словно она вот-вот заплачет.

— Я видела Сашку. Чуть не утопила его в нашем пруду. — И чуть помолчав, добавила: — Я рада тебя видеть!

Алка выпрямилась.

— Ты теперь будешь учиться с нами?

— Да, у меня все прошло.

Дронова нехорошо усмехнулась.

— Ты конченая дура!

— От такой же дуры слышу.

— Он всегда был в тебя влюблен.

— Сомневаюсь.

— Сходи к нему в больницу и сама спроси.

Дронова уже и про больницу знает. Здесь ни от кого ничего нельзя скрыть.

Сквозь низкие тучи пробилось солнце. Обычно в такие моменты люди улыбаются. Про обычно Эля не подумала. Она просто улыбнулась. Алка закатила глаза и отправилась к себе. Прежде чем сесть, обернулась.

— Доброе утро, — прошептала Эля, чувствуя, как то самое обещанное «хорошо» заполняет ее всю. Ей сейчас и правда было отлично.

Дронова кивнула. И даже, кажется, улыбнулась в ответ.