Елена Усачева - P.S. Я тебя ненавижу!

— Отшагивать потом придется.

— Отшагаю.

— Дождь!

— Не снег.

— Ну, иди! — И, повернувшись к Эле, бородатый позвал: — Пошли в тренерскую.

Эля не сразу поняла, что это говорят ей, засмотревшись на всадника. Упрямый мальчишка Алька боролся с конем. Животное не слушалось: не поворачивалось и вообще не двигалось с места.

Бородатый уходил. Эле пришлось его догонять.

— А почему он не слушается? — спросила испуганно. Если все лошади буйные, какое же в этом удовольствие?

— Алька? — Быстрый взгляд, улыбка в усы.

— Конь.

— Ленивый.

Сзади раздался тяжелый топот. Конь шел неспешным галопом по дальней кромке площадки. Алька сидел, вцепившись в повод, но это не помогло. Стоило коню повернуть и увидеть дорожку к конюшням, он прибавил скорости, невероятно резво для своей комплекции проскакал по диагонали и понес всадника к деревьям, за которыми начинался асфальт.

— Держи его, держи! — весело прикрикнул мужчина.

Справиться с конем Альке удалось только под деревьями. Конь упирался и довольно пофыркивал. Мальчишка размазывал по лицу грязь и упрямо поджимал губы.

— И отшагать три круга! — напомнил мужчина, уводя Элю к двухэтажному деревянному домику.

— А они все такие? — робко спросила она.

Радужная картинка с чистенькими послушными лошадками, красивыми наездниками и полями с зеленой травкой поблекла.

— А! — отмахнулся мужчина. — Эти двое постоянно воюют.

По этому легкому жесту Эля окончательно убедилась, что человеку, идущему рядом с ней, не так уж и много лет. Лет двадцать. Еще не старик. Зачем ему борода?

— Я про лошадь.

— Это конь. Лёник. Ты-то когда-нибудь на лошади сидела?

— В деревне.

— А хромаешь почему?

— Со ступенек упала. В детстве. Давно уже. Я и не замечаю.

— Нога болит?

— Нет. А что, из-за этого меня не возьмут?

— Чего не взять-то? Если нога не болит, ходи на здоровье. Стремена можно сделать разной длины, чтобы было удобней.

Эля снова посмотрела на плац. Мальчишка справился с конем, и теперь они шагали вдалеке. Оба мокрые и понурые.

— А вы всегда в дождь ездите? — забеспокоилась Эля.

— Нет, в дождь мы обычно не ездим. Алька настоял. Не захотел в крытом манеже. Тебе в эту дверь. Там Семен Петрович. Все у него и узнаешь.

Похлопывая себя по карманам, мужчина зашагал в сторону длинного приземистого здания с высокой треугольной крышей.

Когда Эля уходила, парня на площадке уже не было. В глубокие лошадиные следы, оставшиеся на земле, собрались дождевые лужицы.

На деле все оказалось не так плохо, как казалось вначале, но и не так хорошо, чтобы петь от счастья. Для начала Эле предложили походить в «прокат». Один или два раза в неделю заниматься в группе, платить за каждое занятие. Если понравится, если все будет получаться, если тренер что-то в ней разглядит, можно будет перевестись в спортивную секцию. Но главное — нужны деньги. На сами занятия, на специальную одежду, на сапоги. Семен Петрович назвал приблизительную цену, сказал, что не обязательно на занятия сразу же приходить в полной экипировке, но месяца через два, если надумает серьезно учиться, все это должно уже быть.

А еще нужно согласие родителей.

Вспомнилась мама. Представился папа. Отлично! Вот интересно, если они встретятся, кто кого первым убьет? А если будут разводиться, куда поедет жить Эля? К матери и незнакомому мужику? Вот уж не хотелось бы…

Вредный контролер выгнал Элю на третьей же остановке, и пришлось идти пешком. Это было даже лучше — домой не хотелось. Потому что после визита матери отец начнет задавать вопросы — кто здесь был и что делали? Лучше бы он уже пришел, напился и успокоился, а Эля тем временем уроки поделает, музыку послушает, кино посмотрит.

Она даже по бокам себя похлопала, чтобы убедиться в своей реальности. Про рюкзак с учебниками-то забыла. Прямо из головы вылетело. Где-то теперь ее учебнички… И ключики от квартиры.

В первую секунду засуетилась, придумывая, как поступить, что делать, к кому кидаться — к маме, к папе. А потом стало все равно. Плевать, она может все это время гулять. Не нужны ей ни ключи, ни уроки.

Дождь лил не так настойчиво. Вода заполнила собой всё, заштриховав действительность. Она была снаружи. Она была внутри. В кроссовках хлюпало. Поначалу это раздражало, но потом Эля привыкла. Стало даже веселить — разные ощущения в разных ногах, где-то посуше, где-то помокрее. Так и дотопала до школы.

Здесь на ступеньках сидела Машка Минаева. С Элиным рюкзаком. И со своим тоже. Обе сумки были заботливо спрятаны под козырек подъезда, а сама Машка сидела на откуда-то взявшемся табурете, под зонтом и еще ногой ухитрялась болтать.

Эля остановилась на почтительном расстоянии, потому как видение было слишком странным, оно должно было что-то означать. Например, что сейчас начнут стрелять. Или что с крыши на головы подошедшим польется кипящая смола.

— Привет! — по-деловому начала Минаева, словно они так и договаривались — встретиться тут приблизительно в это время. — А я была у тебя, никого.

В животе нехорошо кувыркнулся забытый кусочек от завтрака. Значит, мама уже ушла…

— Зачем была?

— Твой рюкзак.

— И все?

Эля смотрела на Машку. Минаева улыбалась.

— Почти.

Отличница молчала мучительные секунды. Ждала, что Эля начнет говорить? Но ей тоже нечего было сказать.

— Это ведь сделала ты? — спросила Минаева.

— Ну и что?

Надо было соврать, сказать, что ничего подобного, что она всего лишь взяла ручку, которую в классе и оставила, что никто ничего доказать не сможет. Но вот так с ходу начать врать не получилось.

— Ничего.

Машка победно усмехнулась. Видимо, она для этого и сидела здесь, чтобы подтвердить свои догадки.

— Максимихин обещал тебя убить. Он уверен, что это сделала ты.

— Максимихин горазд врать.

Эля сделала шаг к рюкзаку. Машка сдвинулась, не давая подняться по ступенькам.

— Зачем ты это сделала?

— Ничего я не делала! — с опозданием начала отпираться Эля.

Она протолкнулась мимо Машки, стены и табуретки, подхватила рюкзак.

— Максимихин соврет — недорого возьмет.

— Я не собираюсь никому рассказывать. Просто скажи — зачем? Я же видела, как ты забрала у него ручку.

Вот она и всплыла, родная. Парашют выдал.

— Видела — иди, жалуйся директору! — Она отступила. — Не было ничего! Не было! Мне-то это зачем?

Она отбежала к кустам сирени, за которыми прятался памятник героям Великой Отечественной войны, и остановилась.

Чистенькая, аккуратненькая Машка со своей туго стянутой косичкой стояла под зонтиком, смотрела на нее. Снова не хотелось идти домой. Гулять по улицам дальше сил не осталось. Это было какое-то наваждение. Перебраться, что ли, жить к Минаевой? У нее тихо, родители не докучают. Чашку она с собой принесет.

Спросила негромко:

— Я могу пойти к тебе?

Машка ухмыльнулась.

— У нас сегодня рыба.

— Ты бегаешь под дождем?

— Нет, это неудобно.

Машка взяла свой портфель и пошла к центральным воротам. Она даже зонтик перехватила так, чтобы Эля могла под него встать.

— А лошади под дождем бегают, — доверительно сообщила Эля.

— Они не промокают, — согласилась Машка. — Они кожаные. И, знаешь…

Эля остановилась. Ну, давай, давай, говори!

Все-таки у Машки некрасивое лицо, треугольное какое-то, носик остренький, еще эта затянутая косичка. Это ей мама так каждое утро плетет?

— Я никому не скажу. Просто не понимаю — зачем.

Эля не ответила. Говорить «затем» сейчас было бы глупо, Машка ее тогда домой не пустит. Все-таки хотелось уже снять мокрую куртку, вылезти из чавкающих кроссовок. И чего-нибудь горяченького тоже хотелось…

Машка больше ни о чем не спрашивала. Только время от времени странно смотрела, словно Эля недавно призналась, что ее родина Меркурий. Или что она вампир. Да, вампир. На них обычно вот так испуганно и смотрят.

Куртка не высохла, кроссовки неприятно скрипели и проскакивали на мокрой пятке, но в целом состояние было нормальным. Сотовый промок и выключился. Не поймешь — то ли устал и решил поспать, то ли умер насовсем.

Эля ухитрилась сделать уроки. Машкина кухня уже стала в чем-то привычной. И деревья за окном не отвлекали. Наверное, потому что дождь. Он все мыл и мыл окна, мазал грязевые разводы.

Уходить не хотелось, но она насильно втиснула себя в куртку, в кроссовки и отправилась домой. День умирал. На душе было спокойно.

Около подъезда ее окликнули.

— Что, подружка, позавидовала чужому счастью?

Голос, как в дурной картине, раздался откуда-то сверху, а в целом отовсюду.

Эля замерла, вцепившись в лямки рюкзака.

Говорила Алка. Но ее не было видно. После дождя темно. И как назло, ни одного человека вокруг.

— Было бы чему завидовать!

Крикнула, а сама почувствовала, что голос у нее странно дрогнул. Или Эле показалось и дрожало у нее внутри? Замерзла, наверное…

Темная фигура спрыгнула с дерева. Тяжело шлепнули подошвы о мокрый асфальт.

— А вот и ты!

Лешка. Невысокий, улыбчивый Лешка.

— А это ты! — ломаным эхом повторила Эля.

Теперь Элю и правда тряхануло. С лавочки поднялась Ничка. Она аккуратно сложила пакет, на котором сидела, сжала его двумя пальчиками, рука на отлете. От качелей шла Дронова. На секунду родилось радостное удивление — без Сашки. Все получилось.