— Станислав Род… то есть Стас… — заикнувшись, проговорила она. — Это так неожиданно. Если честно, я и сама забыла о дне рождения, — ее пухлые губы невольно растянулись в легкой улыбке, как и мои, наблюдая за ее счастливым взглядом.

— Глупышка, — проговорил я, чмокнув малышку в губы. Рискованный поступок — чуть не уколол себя шипами роз. — Не хочешь отметить свое совершеннолетие? — поинтересовался я, осознав через несколько секунд, что зря спросил об этом. Ее взгляд изменился. С каждой пройденной секундой я замечал, как он тускнел, становился более отрешенным. Отстраненным от меня. Вика оказывалась где-то далеко, а причину этим переменам я не мог понять сразу, пока не вспомнил, при каких условиях мы встретились вчера на улице. Дурак!

— Я планировала посидеть с семьей, только… — сказала она, оборвав свою речь на полуслове. Что и требовалось доказать. Вчерашний инцидент до нашей встречи не прошел для нее бесследно. По хорошему счету я должен был позвонить ее родителям, предупредить, что их дочь у меня, а сам, с рассветом, отвезти домой. Только я не хотел этого делать, да и Вика не простила бы мне такого предательства. О произошедшем мы с ней не разговаривали, но почему-то я догадывался, что дело тут не в подростковом максимализме и нежелании жить с «несправедливыми» родителями. Всего гораздо сложнее.

— Вика, ты в порядке? — молчит. Значит и правда что-то серьезное, раз не могла связать и пару слов, а лишь кивнула в ответ. — Хочешь, я предложу тебе свой вариант? — посмотрев в ее глаза, на которых уже наворачиваются слезы, спросил я. О нет, только не плачь. Не сегодня. Не сейчас.

— А у тебя он есть? — с надеждой в голосе спросила она, будто наше положение на данный момент безвыходно. Возможно, она так на самом деле думала, не представляя, как быть дальше. Еще совсем ребенок.

— Конечно. Мы приходим к тебе домой, ты собираешь теплые вещи, а затем едем ко мне на дачу, — я старался вытереть подступающие капельки слез под ее глазами, не дав им побежать дальше по щекам, да и Вика сама держалась молодцом. Моя сильная девочка. Маленькая, но сильная.

— Стас, мы можем сразу поехать к тебе на дачу? — спросила она, застав меня врасплох. Все-таки мне придется поговорить с ней о случившемся.

— Все настолько серьезно? — но не сейчас. Она сама расскажет мне всю правду, как это бывало обычно, хотя надеюсь, что в этот раз она быстро успокоится.

— Больше, чем серьезно.

— Ты звонила им? — сразу же спросил я. Будет нехорошо, если я увезу малышку втайне от всех на несколько дней, а ее здесь будут искать. И так я, как «ответственный» классный руководитель, не соизволил позвонить и хотя бы предупредить о сохранности дочери, а тут еще и увожу к черту на рога.

— Нет, я оставила телефон дома, когда сбежала, — ребенок. Уже который раз я говорю себе об этом? Не знаю. Какая разница? Я люблю этого ребенка. Эту малышку, которая еще не до конца познала реальность и не опробовала вкус жизни. Эту девочку, которая вот-вот расклеится в свой день рождения, но старается держаться до последнего.

Я люблю мою Вику, зная, что в скором времени она вырастет и станет смотреть на некоторые вещи по-другому, однако сейчас она совсем маленькая, а моя задача научить ее не совершать ошибки и идти по нужному пути, даже если он не всегда окажется правильным.

— Звони, — достав свой «Айфон», я протянул ей в ожидании, когда она последует моей просьбе. Почему-то мне казалось, что мой голос звучал больше как приказ, но так даже лучше. Или нет?

— Стас, я не могу, — не смотря мне в глаза, она оттолкнула мою руку.

— Малыш, — начал я мягко, — если сейчас мы уедем, не сказав твоим родным, у нас могут быть неприятности, — я смотрел на нее серьезно и старался разговаривать как со здравомыслящим человеком, хоть это понятие сейчас растяжимо по отношению к ней. Вряд ли Вика в состоянии осознать, в какую игру мы играем и как рискуем, уезжая вдвоем за черту города. Да, там нас никто не додумается искать, подлавливать или осуждать, но если мы встретим кого-то на улице или по дороге? Что тогда? Я смогу найти нужные слова. А она?

— Я позвоню брату, хорошо? — стараясь найти в этой ситуации компромисс, попросила она, на что я кивнул в знак согласия. Брат так брат. Я даже не знал о его существовании до этого момента. В скором времени узнаю. — Спасибо тебе, — ее голос уже не звучал так мелодично, как раньше, да и сонливость, как рукой сняло, однако поцелуй, который она оставила на моей щеке, получился намного красноречивее, чем слова.

Благодарность.

Размышляя о наших отношениях, я предполагал, что подобного рода ситуации, когда мне придется становиться не ее парнем, а другом или воспитателем, будут присутствовать в нашей жизни, но не рассчитывал, что мы справимся с ними так легко. Мне казалось, что Вика будет чаще капризничать, не слушаться и воспринимать мои наставления в штыки, но, получается, все это мои выдумки. Ярлыки, которые я привык крепить ко всем и вся. Моя малышка вновь удивила меня своим пониманием, и я рад, что именно с ней связываю свою жизнь, разделяю свою душу. Самого себя. Возможно, нас будут ожидать сложности и море разногласий, но я знал наверняка — найти правильное решение, которое устроит нас обоих, мы сможем всегда, несмотря ни на что.

* * *

— Как ты? — спросил я у Вики, стоило ей сесть в машину с увесистым рюкзаком, вытирая на ходу капельки слез. Вновь плакала, как бы не пыталась скрыть это от меня. И без того грустное личико, которое я застал по приезду к ее дому, покраснело, а глаза смотрели куда-то в окно, изредка поглядывая на меня, пока я не завел мотор.

Прошло минут двадцать с того момента, как я подъехал к углу ее дома, припарковав здесь же машину, и высадил мою малышку, пожелав удачи. Отпуская ее домой, я предполагал множество вариантов развития событий. Ее могли наказать, не пустить больше на улицу, а тем более за город, а сама Вика могла разругаться со своими родителями пуще прежнего. Хоть я и не в курсе причины конфликта, запереть мою малышку за семью замками они имели полное право, по крайней мере я бы именно так поступил с Анютой, стоило бы ей убежать из дома на ночь глядя и не давать о себе знать вплоть до самого утра. Однако, завидев вдалеке знакомую фигурку, переодетую уже в джинсы и другую кутку, я облегченно выдохнул. Пока она не села в салон, уставившись тусклым взглядом в лобовое стекло.

— Лучше не бывает, — звучали эти слова немного грубовато, а голос слегка изменился. — Прости, — вот так гораздо лучше, хотя мне не особо понравилось, что она чуть не сорвалась на мне. Я до последнего не хотел давить на нее, но мне хотелось знать, почему сейчас, в свой день рождения, она настроена не так оптимистично, стоило вспомнить о родителях. Мне нужна была причина, а ей — успокоение. И помощь. Моя помощь. — Прости меня, Стас, — голос стал тоньше, а затем я услышал легкие всхлипы. Снова плачет. Поджимает под себя ноги, сняв обувь. Сворачивается в калачик, отгораживаясь ото всех и вся. Привычно и одновременно больно. Больно видеть ее такой ранимой и отрешенной, будто рядом с ней никого нет. Будто она никому не нужна. Но это не так. Я здесь и она нужна мне.

Я только хотел выехать с парковочного места за углом, но, видимо, сейчас не время. Ей нужна моя помощь и мое плечо. Как раньше. Как всегда. И я подставлю его, что бы с ней не случилось. Я прижал к себе малышку, чувствуя, как она цепляется руками за мою куртку, словно за спасательный круг. Видимо, все гораздо серьезнее, чем мне казалось в самом начале.

— Вчера отец пришел пьяный домой и… — пауза, продлившаяся всего несколько секунд, дала ей немного сил на слова, в которые, наверное, я бы и сам не поверил с первого раза, — стал называть ее шлюхой, обвинял в измене, а сам спал с мачехой моего двоюродного брата, — последняя фраза далась ей с трудом. Она практически ее прошептала, будто сама не до конца осознавала правдивость ситуации. Наверное, если бы мои руки не прижимали хрупкую малышку, а этот рассказ шел бы о ком-то другом, а не о семье любимой, я бы ударил себя фейспалмом. Чертова Санта Барбара! — Ты представляешь? — воскликнула она, взяв откуда-то силы на голос. — Он трахался с женой собственного брата, а сам потом обвинял мою маму в измене! — точно Санта Барбара. — Я больше не могу так, Стас. Сначала измена отца, затем пощечина, а теперь вот это! Он мне испортил всю жизнь! — жалобно проскулила моя малышка. Поток слез возобновился, а ее тело начало содрогаться. Только на этот раз я зациклился не на том, чтобы успокоить девочку, а на произнесенных словах, показавшихся мне довольно подозрительными.

«Сначала измена отца, затем пощечина, а теперь вот это!»

— В смысле пощечина? Ты о чем? — зацепившись за эту фразу, спросил я, как только заметил, что поток слез на некоторое мгновение прекратился. Она подняла на меня покрасневшее лицо, не решаясь сразу же сообщить о чем-то. О том, что, наверное, являлось бы для меня важно.

— Помнишь первый день после осенних каникул? Когда мы впервые… — начала она, запнувшись.

— Поцеловались, — продолжил я, не дожидаясь ее ответа. Тот день я помнил еще очень долго и помню до сих пор. День, когда эта малышка перевернула мою жизнь с ног на голову.

— Да, — подтвердила она. Помнится, Вика тогда тоже была не в лучшем расположении духа, а красный след оставался у нее еще долгое время. В тот момент мне хотелось набить морду тому барану, который дотронулся до моей малышки, да и сейчас эта мысль вертелась в моей голове. — Мы с отцом тогда крупно поссорились, и он ударил меня, — всхлипывая, призналась она. — Он извинялся, пытался помочь, а я сбежала из дома, надев первое, что попало под руку, — горькая усмешка тронула ее губы.

Я вспомнил тот день, когда увидел мою малышку в одной толстовке в ветреную погоду. Тот день, когда ее взгляд цеплялся за меня, словно за последнюю в этой жизни надежду. Тот день, когда она считала, что защитить себя сможет только она. Так вот в чем дело! Твою ж мать!