Один день. Два дня. Неделю

Дождаться, когда закончатся каникулы и расставить все по своим местам. Потому что находиться вдали от нее и не знать, где она и чем предпочтет заниматься — невыносимо. Я бы и сейчас мог пойти к ней домой, вытянуть на разговор, только неизвестно, как отреагируют ее родители. На их месте я бы вызвал копов, если бы к моей Анюте пристал взрослый мужик. Вновь чувствуется привкус педофилии, хоть я давно и отошел от этой мысли. О нет. Я не педофил. По крайней мере, не стану им. Завтра ей исполнится восемнадцать. Вика вправе сама решать, как поступить с нашими чувствами. И вновь я понимаю, что не справился бы с ее отказом. Или справился бы? Блядь! Хватит! Нужно продержаться всего ничего! Потерпи, Стас!

Понимая, что в этих стенах вряд ли смогу работать, да и вообще хоть как-то сосредоточиться, я вышел на уличную прогулку. По дороге я увидел своих радостных соседей, счастливый Глеб Николаевич встречал любимых внуков у подъезда и, завидев меня в наступающей темноте, помахал рукой в знак приветствия. Да, на улице уже темнело. Так всегда происходило в зимнее время года, только не всегда привычны эти перемены. Ну и черт с ними! Никто не будет менять природу мне в угоду. Никто не оставит меня в покое, потому что я так захотел. Никто не пройдет мимо, стоит мне рассказать о чувствах к собственной ученице. Все будут мусолить эту тему раз за разом, шептаться за спиной. Осуждать, не зная тонкостей. Наверное, я бы тоже осуждал, представив, что с моей дочерью происходит то же самое. Но на месте главного развратника находился не какой-то дяденька, пристающий к моей принцессе, а лично я! Я положил глаз на чью-то дочь! А главное, я не сожалел об этом… Поздно. Поезд со здравым смыслом уехал далеко-далеко, оставляя за собой лишь отголоски рассудка. Я лишился его, осознав, насколько мои чувства и намерения по отношению к Вике серьезны. Хотя… об этом говорить пока рано.

На улице становилось все темнее и темнее, снег большими хлопьями падал на мою кучерявую голову (хорошо, что сегодня не укладывал волосы), а ветер разбрасывал их в разные стороны. Возможно, я бы продолжил идти так и дальше, размышляя о чем-то своем и не обращая внимания на веселящийся вокруг народ, пока не обнаружил, что отошел далеко от дома. Хотя нет, главным фактом моего возвращения с небес на землю являлся не дальний путь от квартиры, а хрупкая, до боли знакомая фигурка в зимней куртке, напоминающая сейчас не мою ученицу, не девушку, которая красиво пела на школьных мероприятиях, а пингвина, который шатался из стороны в сторону. Чуть сократив расстояние между нами, я заметил, как ноги в тонких колготках покраснели, руки обнимали маленькое тело, а взгляд устремлен куда-то на снег. Под ноги. Она меня не заметила — однозначно, хотя мы стояли достаточно далеко друг от друга. Интересно, что она здесь делала в такой час? Из дома выгнали что ли?

— Сафронова? — чуть громче, чем рассчитывал, выкрикнул я, замечая, как ее миловидное личико медленно поднялось с пола, а покрасневшие мраморные глаза, полные боли и отчаяния, умоляюще на меня взглянули, будто сейчас именно я являлся для нее лекарством от всех бед…

— Здравствуйте, Станислав Родионович, — поздоровалась она, шагнув ко мне навстречу совсем чуть-чуть, но и этого хватило, чтобы я заслышал ее голос. Грустный. Слишком высокий. Не такой, как я слышал во сне или в последнюю нашу встречу. А маленькое покрасневшее личико, которое я мог спокойно подержать в своих ладонях, подтвердила мои догадки. Она плакала.

— С тобой все в порядке? — блядь, какой дебил будет спрашивать очевидное? Конечно, я! Разве и так не понятно, в каком состоянии она находится? Да и ее ответ дает о себе знать.

— Лучше не бывает, — сарказм. Он так и шел из ее уст. Нет, вряд ли она хотела нагрубить мне — сам виноват, что спросил ее о самочувствии, а не обнял сразу же, как из ее изумрудных глаз скатилась еще одна слезинка, гораздо крупнее, чем предыдущие. Конечно, она могла постоянно кулачками стирать с щек маленькие капли, могла сделать вид, что с ней все хорошо, а в глаза просто-напросто попала пылинка довольно крупного размера, но очевидное не скроешь.

— Что ты делаешь на улице за три часа до нового года? — спросил я, замечая, как ее глазки то и дело стреляют то в одну, то в другую сторону, пытаясь зацепиться за что-то в этой темноте, освещаемой лишь светов редких фонарей. Она смотрела куда угодно, только не на меня, да и на вопрос отвечать не спешила.

— Решила сходить в магазин за соком, — сжимаясь еще больше, ответила она. Врет. Вижу по глазам, которые так и не осмелились взглянуть на меня, по тоненькому голоску, который не имел никакого отношения к слезам. По пухлым, покрасневшим губам, которые то и дело она кусала, либо сжимала в тонкую линию, не в состоянии оставить их в покое. Ох… лишь бы не засмотреться…

— Сафронова, ты ведь понимаешь, что я не поверю в твое очередное вранье? — проговорил я, слегка улыбаясь ее смутившейся физиономии. Не знаю, что именно вызвало у меня такое умиление. Наверное, очередная неудачная попытка сделать из меня дурака или же наоборот, не впутывать в свои проблемы. Ложь во благо? По-моему, мы это уже проходили.

— Ах, да, вы же видите меня насквозь, я совсем забыла, — язвит. Не нарочно. Скорее всего, ее слова подвластны сейчас не здравому смыслу, а настроению, которое и так не самое лучшее, однако я продолжал улыбаться ей, стараясь не воспринимать ее тон всерьез. Хотя нет, не старался — не дурил этим голову в принципе.

— Тебя выгнали из дома? — постарался предположить я и, видимо, попал в яблочко. Ее постоянно бегающие туда-сюда глаза вдруг остановились на какой-то точке внизу, а голова опустилась, стараясь спрятаться от меня. Сейчас она еще больше походила на бездомную девочку, которую бросили на произвол судьбы. Маленькую. Хрупкую. Совсем беззащитную. Я не задавался вопросом, кто мог так поступить с моей малышкой — она вряд ли что-то мне ответит даже на этот вопрос, не говоря уже о других.

Маленькая капелька вновь потекла по щеке и упала на куртку, где тут же образовался след. Затем вторая. Третья. Новый поток слез охватил мою девочку, хотя виду она не подавала. Не хныкала, не содрогалась. Слезы просто текли по ее лицу, а она до последнего старалась спрятать их от меня, будто я слепой. Будто она сейчас находилась совсем одна. Но это не так. Я с тобой, малышка. Я с тобой.

Высвободив правую руку из перчатки, я прикоснулся к ее маленькому подбородку и приподнял лицо вверх. Вика не сразу подчинилась мне, показывая взгляд глубоких мраморных глаз полных боли и отчаяния. Слезы до сих пор текли по ее глазам, а я старался большим пальцем стереть влажные дорожки под глазами, на которых уже образовались черные круги. Не могу видеть, как девушки плачут, тем более та, которая мне небезразлична. Моя маленькая. Кто же посмел тебя обидеть?

— Нет, сама ушла, — спустя время ответила на, не отрывая свой заплаканный взгляд от меня. По началу я подумал, что она вновь врет, но ее чистый взгляд говорил об обратном. Она говорила правду. Доверилась. А это первый шаг к успокоению.

— Зачем? — спросил я, продолжая касаться ее влажного лица. Я не сразу почувствовал, в какой момент ее тело пробрала легкая дрожь то ли от холода, то ли от нашей близости, в какой момент она шагнула мне навстречу, сокращая расстояние между нами. В любой другой ситуации, я бы взял на себя всю инициативу и отвлек бы ее от любых мыслей, но сейчас вряд ли она оценит такой поворот событий.

— Были на то причины, — тихо прошептала Вика, не отводя от меня своих глаз, как раньше.

— Не хочешь рассказать мне? — поинтересовался я, хотя, честно говоря, не рассчитывал на какой-либо ответ. Вряд ли она в состоянии делиться со мной своим горем.

— Не сейчас, — будто прочитав мои мысли, ответила она. Свободной рукой, не выдержав, я притянул ее к себе ближе за талию, почувствовав, как медленно, но верно, она, не сопротивляясь, подходила ближе ко мне. Еще немного. Ближе. Вот так. Мы стояли практически вплотную, а я почувствовал, как ее все еще дрожащее тело немного расслаблялось, но не до конца. Все-таки замерзла девочка. Еще немного, и она таким макаром заболеет.

— Пойдем, ты вся продрогла в своих тонких колготках, — размыкая наши объятья, я потянул ее за окоченевшую руку в сторону большой дороги. Раз она не может попасть в свой дом, значит попадем в мой.

— Куда? — удивленно спросила она. О чем я говорил? Даже голос стал дрожать от мороза. С огнем играешь, девочка, а точнее с морозом и моими нервами.

— Ко мне домой, — ответил я честно, зная, что она не будет противиться этой затее. Даже сейчас она не сопротивляется и быстрыми шагами следует за мной.

— А как же новый год? Вас, наверное, ждут, — послышался ее вопрос из-за спины. Ох, девочка, ты бы знала, как весело я в последнее время провожу праздники, особенно этот гребанный новый год. Наверное, я бы ни за что не сказал ей об этом, но правда так и шла из моих уст, как недавно было и у нее.

— Я праздную новый год один, — отчеканил, словно вынес вердикт. Вопросов она больше не задавала, а мы быстрым шагом добрались до большой дороги, где могли поймать такси. Ожидая машину, мне пришлось заставить надеть ее мои перчатки — слишком сильно замерзли ее маленькие ладошки. Ничего, малышка. Мы скоро приедем домой, отогреемся, а ты мне все расскажешь. Даже если не расскажешь, я все равно пойму тебя.

Садясь в вызванную машину, я понял, что вот он. Мой второй шанс. Вот эта самая возможность, которую я так ждал. Может, она последняя, а, может, и нет, но я воспользуюсь подарком судьбы. Да, я не верю в судьбу, но сейчас, сидя рядом с моей малышкой, которую могу спокойно обнять и прижать к себе как можно ближе, чувствуя ответ с ее стороны, я готов поверить в эту чертову судьбу.

В ту самую хрень, которая отняла у меня все и вновь вернула, только в лице подростка, которую я готов любить так же, как и мою жену, если не больше…