— Не могу, — сделав предпоследнее повторение, заныл я. Спина слишком сильно болела после напряженных упражнений, хотя я ровным счетом не понимал их смысла, ибо у меня была сломаны лишь нога и ребра. Это же все бред, не так ли?

— Вы все можете, — старался мотивировать тренер. Интересно, что этот подкаченный немец делает здесь со мной, когда ему нужно работать в фитнес-центре, а не здесь? Да и я собственно не понимал, зачем мне нужно постоянно выполнять эти упражнения. Да, раньше я регулярно посещал качалку, но это не значит, что меня нужно готовить к Олимпийским играм такими темпами. Или, направляя меня сюда, доктор рассчитывал, что я смогу что-то вспомнить? Вряд ли. Если бы я был спортсменом — возможно, однако моя профессия не предполагала физической нагрузки, скорее умственной.

С того дня, как в моей голове всплыла часть жизни прошло достаточно времени, чтобы я начал вспоминать и дальше все пропущенные моменты по крупицам. Но этого не происходило. В мою память крались воспоминания, но небольшими фрагментами, которые я не мог распознать или описать. Они казались мне какими-то дикими, бредовыми, хотя порой и горячими. Даже слишком. Я всегда пользовался спросим у женщин, но не думал, что у меня их окажется так много. Однако все это казалось мне неважным. Самое главное я вспомнить не мог. Не мог понять, когда отдал Анюту в детский сад, когда окончательно переехал в новую квартиру, которую видел совсем недавно в своей голове. Все время мне казалось, что чего-то не хватает. Какой-то маленькой крупицы, которая собрала бы всю картинку в общий пазл. Но ее не было. Не нашлось, как бы я не пытался сосредоточиться, сидя в своей палате у окна. Бесполезно.

Из клиники меня так и не выписали, основываясь на том, что за работой моего головного мозга еще нужно понаблюдать, да и курс принимаемых препаратов еще не подошел к концу. Да, вот тебе и минус амнезии. Зато каким-то макаром меня заставляли ходить в местный тренажерный зал в попытке размять тело. Надо сказать, я за время небольшой комы и своей болезни немного потерял форму, но не значительно — пресс остался на своем месте, буду радовать девочек, когда выйду отсюда. Но не это важно. Девушки в любом случае не останутся равнодушными, только вряд ли они смогут вернуть мне забытые воспоминания. Четыре года. Из моей головы вылетело ровно четыре года, и большое количество важных событий просто-напросто путаются в моей голове, хотя в какой-то степени я уже свыкся с мыслью, что мне нужно постоянно работать над этим.

Мне нужно вспомнить абсолютно все!

— Вы что издеваетесь? — чуть ли не крикнул я на тренера, когда он потащил меня к мелкому батуту. Нет, вряд ли он походил на огромный надувной замок для малышни, но вся эта бесполезная хрень мне порядком начала надоедать. Зверски.

— Так нужно, — спокойно ответил тренер, ожидая, когда я все-таки выполню его просьбу и залезу на эту чертову железяку, однако мне со всей силой хотелось пнуть ее и послать всех очень-очень далеко, дабы больше не приставали с какой-то ерундой.

— Кому нужно? Я поход на маленькую девочку? — взвыл я, привлекая внимание других больных, которые восстанавливались после своих болячек. Только разница в том, что другим упражнения действительно необходимы, а мне они доставляли только дискомфорт и раздражительность, но никак не приносили пользу.

— Вперед, — видимо, он не хотел спорить, да и вообще выслушивать мое мнение, а просто упер руки в бока, испепеляя меня взглядом темно-серых глаз. Ненавижу, когда на меня смотрят, как на маленького капризного ребенка, но, видимо, в его глазах таким я и казался. Хотя какая мне к черту разница? Правильно, никакой. Все-таки я здесь задержусь не на столь длительное время.

Спустя несколько минут гневного пожирания меня взглядом, я все-таки выполнил просьбу, с большой неохотой поднявшись на этот чертов батут. Первый прыжок дался мне с трудом, а в коленке возникла небольшая боль, хотя я активно в палате разрабатывал ее все время, как мне сняли гипс. Второй прыжок пережить оказалось проще. Хотя нет, вру. Немного закружилась голова. Почему-то моя раздражительность с третьим прыжком куда-то испарилась, уступая место радости. Непонятному веселью, которое раньше не испытывал, не считая детства. Но я взрослый мужик. Доктор сказал, что мне уже двадцать восемь. С чего бы это?

Внезапно комната и все ее обитатели поплыли, оставляя в этой реальности лишь одного меня и батут, который почему-то увеличился в размерах. Вместо больницы я оказался на улице, а в спину мне дул небольшой ветерок. Я стоял все на том же месте, держа маленькую кудрявую девочку за крохотные ладошки, заставляя повторить все движения за мной.

— Давай, малышка! Посмотри, как это здорово, — твердил я малышке лет двух-трех. Когда она подняла на меня свой взгляд, опущенный до этого к полу, я узнал в ней свою принцессу, которую помнил и по сей день. Совсем еще ребенок. Маленькая крошка, которая только-только научилась говорить и ходить. А нет, ходила она уже в год.

— Пап, а что это? — тоненьким голоском спросила у меня Анюта. Да, она явно отличалась от той девочки, которая забегала ко мне в палату с новыми рисунками и открытками.

— Это батут. На нем такие маленькие принцессы, как ты, прыгают и радуются, — произнес я, показывая дочери улыбку, однако поддержать меня она не спешила, состроив серьезную гримасу.

— А мне не нравится! — буркнула малышка. — Я не понимаю, что тут радостного? — кое-как выговорила она, смотря на меня каким-то умным для своих лет взглядом. Но я не растерялся и сделал то, что не сделал бы никогда в жизни и не для кого. Сделал то, что должен выполнять любой родитель — помогать ребенку преодолеть трудности, даже если тебе самому это кажется пустяком.

— Смотри, — не отпуская ее маленьких ладошек, я сделал первые пару прыжков. — Видишь, как мне весело, — на самом деле я даже не притворялся, не пытался натянуть улыбку, как в некоторые необходимые моменты. Сейчас, наблюдая за своей маленькой дочкой, мне интересно показать ей не только будущую жизнь, которая являлась не столь легкой, но и беззаботные, ни с кем неразделенные минуты счастья. Только со своей семьей.

Анюта послушала меня и в следующий раз прыгнула вместе со мной. На ее красивом лице, так похожем на Тасино, я заметил сначала едва заметную улыбку, которая постепенно вытягивалась, а затем услышал детский смех от доставляемой радости. Мы прыгали так практически час, не обращая внимания на мамаш, давящихся от смеха при виде взрослого мужчины на детском батуте, на небольшой дождик, который слегка увлажнил асфальт и спас от палящего уже пятый день подряд летнего солнца. Нам весело и хорошо, а дочка радовалась как никогда ранее. Но не это поразило меня. Внезапно все слегка изменилось, а ее место заняла какая-то девушка. Темноволосая. Гораздо старше Ани. Она не женщина моего возраста, но и не ребенок. Она больше похожа на подростка. На очень угрюмого. И самое удивительное, что увиденная мной только что картина повторялась практически так же, только без каких-либо объяснений.

Я держал миловидную хрупкую брюнетку за руки, показывая, что такое беззаботная радость. Она так же, как и до этого моя дочь, не сразу начала повторять за мной движения и прыгать на батуте, держа меня за руки. Однако этот процесс изменения выражения лица с угрюмого на более веселое повторилось и здесь, хоть лицо я практически и не видел. Точнее не так — не обратил внимания на него.

Очнулся я от этого сна не сразу, только спустя некоторое время. Надо мной висел тренер, стараясь проверить зрачки, а врачи тут же приползли с каталками, дабы доставить меня в палату. У меня почему-то даже не нашлось сил оттолкнуть их всех подальше от меня. Я хотел вновь провалиться в тот сон, вновь увидеть забытые мной воспоминания. Однако я понял одну вещь, которая преследовала меня в последнее время: много хочешь — мало получишь. Сегодня я получил достаточно информации и вместо желаемых воспоминаний получил только одно — спокойный сон, в котором не увидел ничего, кроме привычной темноты.

Глава 12: недотрога

Очередной день, который я проклинал всеми силами, началось не особо удачно. Да и вообще каждый подъем с кровати на протяжении нескольких недель казались мне адовыми, будто я бухал без передышки все это время. Нет, на самом деле все оказалось гораздо проще, чем могли подумать окружающие. Я просто трахался. Грубо. Жестко. Наблюдая, как компанию в моей постели заменяли девушки одну за другой, хотя думал, что этот способ слишком плох. Да, это звучит очень грубо и дерзко, но правда остается правдой. Мне нечего скрывать, и незачем оправдываться. Зачем искать аргументы для самого себя, когда их и так уже знаешь? Вот и я не видел в этом никакого смысла. Во время секса я больше не видел Вику, однако и участия как такового не принимал, дав девушкам самим показать свои способности в постели. Наверное, в трезвом уме и здравом смысле я бы смог заценить красоту и изящность их тел, но нет. Этого просто-напросто не происходило. Мои мысли находились все время где-то далеко, а возвращались ближе к наступлению пика. Странно, правда?

Я пытался ее забыть. Двадцать четыре на семь я старался выкинуть из головы школьницу, вскружившую мне голову, пытался больше не возвращаться мыслями к поцелую и неудачному сексу с той брюнеткой.

Не хотел более мучить себя. В какой-то момент я почувствовал себя мазохистом. Наверное, в тот момент, когда в очередное утро прощался со своей старой знакомой, с которой прекрасно провел вечер и последующую за ним ночь.

— Стас, я возьму резинку? — крикнула мне из коридора Анжелика, пока я готовил завтрак для себя и попутно вызывал такси для нее. Да, мне вряд ли хотелось ее грубо выпроводить из своей квартиры, но и проводить дальнейшие минуты с ней не желал, тем более работа меня ждать не будет.

— Как хочешь, — не понимая, о чем речь, ответил я тем же криком. Когда я отвозил Анюту к тестю и теще, то прихватил все ее игрушки и заколки. Странно, что некоторые из них остались на таком видном месте.