— Лазарева, ты совсем совесть потеряла? — яростно выкрикнул я, кое-как держа себя в руках, дабы не прописать ей хук справа. Но она всего лишь коварно улыбнулась, будто только что достигла своей цели, желанно смотря на меня ярко накрашенными для школьницы глазами цвета молочного шоколада. Маленькая шлюшка.

— Ну, вы чего? Я просто показала, насколько сильно вы мне нравитесь, — не стесняясь своих слов, как другие девчонки, пытающиеся довольствоваться безответной симпатией, проговорила блондинка, вновь стараясь подойти ближе. Только теперь я обозначил наше расстояние, вытянув перед собой руку. Видимо, придется объяснять ей более вкрадчиво, раз не поняла с первого раза.

— Я — твой учитель, а не парень из параллельного класса! — вот теперь я кричал, используя всю силу своего голоса. Наверное, если бы парковка находилась чуть ближе к зданию школы, на нас покосились бы ученики и учителя, сидевшие сейчас на уроках. Но, на нашу радость, этого не произошло. А если нас увидели через окно? Вот это более близко к реальности. Остается только надеяться на чудо. Сильно надеяться. — Между нами в принципе не может быть ничего большего, чем есть. Заруби себе это на носу! — вновь крикнул я, тыкая пальцем ей буквально в лицо, которое изменилось практически сразу, только не на досадное, какое привык видеть после моего отказа девушкам, а немного разъяренное.

— Интересно, а Сафронова об этом знает? — спросила она, сложив руки в бока. — Я видела, как вы смотрели на нее во время концерта, — добавила она подкрепление собственных слов, повысив тон голоса. Наверное, на моем лице мало что можно было увидеть, но вот внутри будто включилась долбаная мясорубка, пытающаяся превратить мои кишки в свеженький фарш. И я бы испугался, если она расскажет об этом кому-то еще, но эта перспектива мало меня интересовала. Почему? Хотя бы потому, что свой ротик она будет держать на замке, и я сделаю все, чтобы так оно и длилось дальше.

— Что ты несешь? — пробурчал я довольно раздражительным голосом, не выдав даже маленький намек о моем внутреннем негодовании. Хрен вам! Ни одна лживая тварь не могла пролезть в мою душу, в мой разум и подпитаться моими эмоциями. Я не позволю ни одной суке выхватить из моей души то ощутимое чувство, которое я испытываю к Сафроновой. Никому!

— Ай-яй-яй, Стас! — она помахала перед моим лицом указательным пальцем, однако та уверенность, с которой она произнесла обвинительные слова, куда-то исчезла, оставляя за собой лишь остатки благоразумия. Хотя о чем это я? Вряд ли она знает значение этого слова — в этом я уверен наверняка.

В какой-то момент все слова Лазаревой, неудачный поцелуй и попытка отсоса в моем кабинете за положительную оценку померкли и направились на несколько метров за спину блондинки. К той, которая не должна здесь находится. Сафронова. Внутри меня что-то неприятно кольнуло, завидев угрюмую девчонку в оной толстовке в такой нетеплый день и джинсах, хотя обычно она появлялась в школе то в платьях, то в юбках, не нарушающих дресс-код школы. Давно ли она наблюдает за нами? Много ли видела? Эти вопросы остались нераскрытыми, а узнать ответы на них мне хотелось больше всего на свете. Но между мной и моей целью стояла преграда по имени Светлана Лазарева. Которую нужно как можно скорее устранить.

— Тебе просто завидно, не так ли, Лазарева? — я подошел с другой стороны. Если раньше она давила на меня, то теперь все с точностью наоборот. — Я не думаю, что твой папа обрадуется новости о твоих плохих оценках и способе их исправления, — вновь продолжил диалог с блондинкой, испепеляющей меня яростно-пугливым взглядом. Я всего лишь на мгновение взглянул Лазаревой в глаза и, завидев в них неподдельный страх разоблачения, переключил внимание к другой персоне, интересующей меня куда больше блондинки. Сафронова смотрела на нас слегка удивленно, хотя ее внешний вид говорил сам за себя. Вновь она несчастна, вновь растеряна. И вновь нуждается во мне. Потерпи немного, и я приду к тебе на помощь, как тогда.

— Вы не посмеете, — практически уверенно сказала она. Неужели в этой малолетке, пытающейся выглядеть, как клубная шлюшка, столько детской наивности и непосредственности. Странные вы — аля женщины. Нет на вас человека, ради которого стоило бы взяться за ум, а жаль.

— Ты сомневаешься в моих словах, Светлана? Зря, — я покачал головой. Она поняла — я и глазом не моргну ради своей цели. Пойду к матери, ни капли не пожалев о своем решении. — Я еще могу приукрасить от себя. Что скажут твои подружки, узнав, какая их Светочка лживая тварь и готова отсосать учителю за положительную оценку? Как тебе репутация местной шалавы? — произнес уже чуть тише, практически шепнув, подойдя к ней поближе. И это сработало на ура. Девушка не только поверила в мои слова, но и решила уйти «красиво». По-английски.

Я не следил, куда утопала Лазарева, а смотрел только на одну интересующую меня фигуру. Сафронова тоже пристально глядела на меня, но затем повернулась в противоположенную от меня сторону. И куда она пошла? В школу? Только после того, как мы поговорим, не хочу, чтобы она восприняла мой поцелуй с ее одноклассницей однобоко.

— Сафронова, подойти сюда, — громко выкрикнул я в спину девчонки. Ну, уж нет! Ты от меня не убежишь! Только не сегодня. Не сейчас.

Она остановилась практически сразу, стоило заслышать мой приказ, только подходить не спешила, словно прилипла к асфальту своими кроссовками. Стояла ко мне спиной, совсем неподвижно, не смея пошевелиться. Внезапно меня самого будто потянуло в ее сторону. Нас разделяли буквально несколько шагов, и вот я уже стою сзади нее, понимая, насколько она маленькая и хрупкая по сравнению со мной, насколько она беззащитна. И насколько невинной сейчас казалась. Я совсем позабыл о наших ссорах, о своих словах разочарования в ней, сказанные в тот роковой четверг, об обещании самому себе находиться от нее подальше и забыть о влечении к собственной ученице. Все эти мысли, весь здравый смысл вылетел из моей головы, когда я почувствовал легкую дрожь ее тела, стоило мне слегка коснуться ее плеч в попытке развернуть к себе лицом, но делать это не спешил. Не хотел. Неизвестно, сколько времени мы стояли, как чертовы статуи, не в состоянии пошевелиться, но и дальше находиться в таком положении опасно. Для нас обоих, хотя в большей степени для меня.

— Сафронова, очнись, — наклонившись к ее уху, произнес я чуть громче шепота, чувствуя едва уловимый ягодный аромат. Вишня или клубника, что-то из этого. Сладковатый, под стать этой девочке.

Она нехотя выполнила мою просьбу, подставляясь под давление рук, и повернулась ко мне лицом. Лучше бы мы так близко не стояли. Лучше бы я не видел на ее лице то, что увидел сейчас. Большие мраморные глаза слегка покраснели, темные брови слегка сведены хмуро в одну линию. Ее растрепанные в разные стороны волосы хотелось пригладить рукой, но я кое-как удержался от этого действа — слишком интимно выглядело бы со стороны. Или наоборот заботливо? Не знаю. Не хочу знать. Это лишнее.

— Ой, доброе утро, Станислав Родионович, — тихо поздоровалась она, опуская взгляд куда-то вниз. Неужели засмущалась? Чего? Моих прикосновений? Близости? Или это вовсе не смущение, а что-то другое? Блядь, о чем я вообще думаю?

— Ты сегодня рано, — начал я более весело, несмотря на всех демонов, раздирающих меня изнутри. Да, ее внешний вид буквально кричал о плохом настрое, да и мое состояние оставляло желать лучшего, но что мне еще делать? Объяснять ей поцелуй с Лазаревой? А видела ли она его вообще? Хотя что-то мне подсказывало, что настроение у нее упало по другой причине. — Неужели я не буду лицезреть твое опоздание на этот раз? — вспомнив о последних задержках из-за репетиций, спросил я, надеясь получить в ответ легкую улыбку. Но этого не произошло. Она стояла с таким же практически непроницаемым выражением лица. Не улыбалась, но и не грустила. Будто пыталась скрыть эмоции за копной темных волос.

— Не знаю. Наверное, не будете, — она ответила довольно тихо, подняв на меня взгляд полный какой-то радости, будто до этого весь ее мир казался сущим адом. И она улыбнулась. Слегка. Немного натянуто. Но все же улыбнулась. Возможно, заставила себя почувствовать эти эмоции. И я радовался, пока она не зажмурила глаза и не прикоснулась своей ладонью к щеке, которую загораживали пряди волос. Будто зуб заболел. Или нет?

— Что с тобой? — я попытался поднять ее лицо и внимательно рассмотреть больное место, но она только слегка отошла от меня, все так же удерживая руку на щеке. Сафронова, ты издеваешься? Понимаю, хочется показать свой характер, но сейчас это неуместно. Я бы с удовольствием произнес эти слова более презрительно, но понимаю, что вряд ли они подействуют так, как мне этого хочется.

— Это имеет значение? — на странность, слова не звучали грубо. Я внезапно вспомнил нашу ссору на парковке, которая закончилась пощечиной и долгими игнорированиями в школьных стенах, да и в других заведениях. Нет, девочка, мне это больше не нужно.

— Я спрашиваю, что с тобой? — спросил я с большим нажимом. Она лишь умоляюще смотрела мне в глаза. Не хочешь говорить? Поздно. Если раньше я бы не обратил внимания на этот жест, то сейчас чувствовал себя обязанным выяснить причину недомогания. Она молчала, стараясь скукожиться в маленький комочек. Как раньше. Как тогда, в парке, когда не могла обратиться к кому-то за помощью. Раз не хочешь, я узнаю сам. Я подошел к ней чуть ближе, одергивая руку, почувствовав запоздалое сопротивление.

— Пожалуйста, не надо, — завопила Сафронова, однако на ее умоляющий протест, не имеющий ничего капризного в тоне голоса, внимания я не обратил. А зря. Положив одну руку к ней на спину, я придвинул ее ближе, вновь ощущая легкую дрожь ее маленького тела. Да, сейчас бы я мог почувствовать желанные объятья, которые порой снились мне во время нашей разлуки, однако эти мысли отошли на второй план, восстанавливая в приоритете ее боль. Свободной правой рукой я убрал мешающуюся прядь и… охренел. Мягко говоря. На ее нежной коже красовалось покраснение, которое можно оставить лишь с помощью физических воздействий. Не зря я помнил наш диалог в начале года практически на этом же месте. Только теперь пощечиной отделалась она, а не я. А пощечина ли это или того хуже — удар кулаком? Вашу ж мать!