Сюрприз я готовил практически все утро. Сначала съездил в центральный детский мир, затем выбрал подходящий для моей малышки подарок. И собрал, соответственно. Мне даже показалось, что сборка заняла гораздо больше времени, чем поездки в центр города, но оно того стоило. Стоило детского визга. Стоило громыхания нашего несчастного паркета, который явно не заслужил таких прыжков буквально до потолка. Стоило той радости, которую я любил преподносить моей маленькой малышке. Первое время, когда мы были ограничены в финансах, я редко баловал Аню, а точнее практически не баловал, тратя все средства на пропитание и кое-какую одежду на вырост. Но затем, когда дела пошли в гору, я мог позволить себе порадовать дочь детскими игрушками, наблюдая за искрящимися глазами, за резкой переменой настроения в лучшую сторону. И сейчас я видел, как моя малышка, словно, угорелая, понеслась к новому кукольному домику высотой ее собственного роста и начала осматривать комнаты для ее любимых кукол. Да, этот подарок я выбирал долго, и меня уверили, что он придется по вкусу моей дочери. Видимо, не зря им такие бабки платят за консультации.

— Папочка, ты самый лучший, — подлетела ко мне Анюта и обняла крепко-крепко для своих лет. Да, именно ради такой реакции и таких слов стоит иногда баловать своего ребенка. Только ради того, чтобы увидеть улыбку на лице любимого и родного человека.

Как вчера.

Да, Сафронова не являлась мне кем-то близким, она всего лишь моя ученица, но меня переполняла та же радость, когда она улыбалась, когда язвила мне в шутку или поедала сахарную вату, облизывая каждый палец. Наверное, наблюдать за тем, как ты обрадовал другого человека — бесценно. Такие моменты стоит запоминать и откладывать в свою память на долгие годы, вспоминая на старости лет.

Так мы и провели с дочкой последний выходной, исследуя новую игрушку вдвоем. Она уснула практически у меня на руках, сидя на мягком ковре, где был расположен подарок, а я, уложив малышку в свою кроватку, ушел спать, предвкушая завидеть не менее десяти снов. Хотя… чувствую, один из них обязательно прервут ровно в шесть.

* * *

Следующие недели пролетели практически моментально. День за днем, урок за уроком. Все мне казалось обыденным и нормальным. Нормально просыпаться в шесть утра, нормально встречать возле входа толпу заинтересованных школьниц, которых, на странность, меньше не становилось, нормально обсуждать тему урока с учениками и слышать их правильные ответы, а не полную хрень. Конечно, информатика не столь трудный и важный урок, однако приходили на него все без исключений. Однажды мне даже пришлось выпроваживать ученицу из школы с температурой, дабы не заразила своих одноклассников. А она еще сопротивлялась, желала подольше посидеть на моем уроке. Глупенькая. Еще не поняла, что меня этим не возьмешь. Жаль. Костяну, наверное, польстило бы такое внимание малолеток. Но не меня. Моя голова все еще находилась на плечах, а в ней четко формулировался уголовный кодекс. Я же не дебил в конце концов, чтобы всерьез принимать ухаживание девочек, а тем более с кем-то заводить отношения.

Но все это хрень по сравнению с ответственностью за своих учеников. Если ранее я не чувствовал ее так явно, то сейчас наступил другой период. Тот, где я должен играть злого папочку, с ремнем в одной руке. Все чаще и чаще ко мне подходили преподаватели с жалобами на прогулы в моем классе, за что, собственно, сегодня все получили нагоняй, особенно парни, сидящие на задних партах с невинным лицом ангелочка. Помнится, однажды я устраивал подобный разговор, но, видимо, мои мысли о пощаде сыграли не в мою пользу. Что ж, придется действовать радикально.

— Еще раз узнаю, что кто-то из вас пропустил урок без уважительной причины — буду жестоко карать! — выкрикнул я на одном из уроков, заставляя учеников не только заткнуться, но и внимательно выслушивать мою разъяренную речь, а она таковой и являлась. Все смотрели на меня, словно видели впервые в своей жизни, учитывая мою практически постоянную жесткость на уроке. Не помню, чтобы я когда-то был мягок с учениками, но, видимо, они думали иначе.

— А как карать, Станислав Родионович? — спросила Потапова со второй парты, стреляя накрашенными глазками в меня. Хорошо, что подружка не подключилась к этому, иначе вряд ли бы мои слова понравились вам обеим.

На самом деле я хотел ответить ей что-то о монашеском наряде или парандже, о том, что такие короткие юбки носят не в школу, а в стриптиз-клуб, но не стал. Это намного бесполезнее, чем разговор о прогулах. Тем более я знал, что эти малолетки поймут все с точностью наоборот, принимая мои замечания за комплимент. Замкнутый круг, мягко говоря. И с этим ничего не поделаешь.

— Тебе лучше не знать, Потапова, — ответил я слегка грубовато, но, кажется, девчонка восприняла мою информацию как-то иначе, судя по дальнейшему ответу.

— А если я хочу на себе испытать вашу злость? — в голосе слышалось кокетство. Только вот мысленно я хотел стукнуться об стену, дабы больше не слышать этот противный флиртующий писк. Она хотела привлечь к себе внимание? Пожалуйста! Сама напросилась!

— Ведро с тряпкой стоят в углу. Вперед и с песней, — спокойно проговорил я, смотря на ее резко изменившееся выражение лица. Кокетливые глазки сразу же округлились, а губы обиженно надулись.

— Ну, Станислав Родионович! — недовольно пробормотала Потапова. И куда же делось кокетство и наигранное обаяние? Правильно, исчезло, стоило только подумать о грязной работенке! Но я не собирался забирать свои слова обратно, особенно после заливистого смеха в классе.

— Тебе что-то непонятно, Потапова? — окликнул я ошалевшую ученицу. — Раз подписалась — иди работать! — рявкнул я напоследок, хотя поднимать на нее тон не стоило — все-равно бы пошла выполнять мое требование. Почему? Потому что в принципе не смогла бы отказать.

Она не сразу проследовала в угол класса и ушла набирать воду, кинув напоследок обиженный взгляд, полный разочарования. Мне равным счетом было плевать — нечего прогуливать уроки и язвить мне в неподобающей форме. Однако на этом я не закончил свой воспитательный процесс. Меня ждет десерт.

— Что касается остальных. Не испытывайте мое терпение, иначе без родителей можете в школу не возвращаться! — посмотрев строго в глаза каждому ученику, произнес я более тихо, но вкрадчиво, делая акцент практически на каждом слове. Некоторые действительно перепугались, а вот кое-кто удерживал мой взгляд стойко, будто оловянный солдатик. Сафронова. Научилась все-таки не бояться меня. Хотя после нашей прогулки она вряд ли будет сторониться меня.

Как я и предполагал, а точнее надеялся, она слегка преобразилась. Краем глаза, стоило мне завидеть девчонку на уроке, я старался наблюдать за ней со стороны, дабы удостовериться в ее нормальном самочувствии. Все проходило практически идеально. Она так же улыбалась, общалась с подругами, не подавала признаков своего внутреннего беспокойства. И я радовался, что мои методы прошли успешно. Возможно, в ту субботу я изменил ее взгляды на жизнь, перевернул страницу и дал понять, что любую проблему можно решить. Я тоже верил в эту гипотезу. А верю ли сейчас? Черт его знает.

Звонок с урока прозвенел неожиданно, когда я заканчивал читать нотации ребятам. Как злой папочка, серьезно. Именно таковым я себя и ощущал. Думаю, они усвоили урок. Им придется много что обдумать, пока я соберу свои вещи и отправлюсь в качалку, забыв об этом адском дне в чертовой школе. Затем заберу Аню из садика и отведу в какое-нибудь кафе. Наверное.

Но все мысли развеялись, стоило мне завидеть застрявшую в дверях девчонку. Нет, не буквально. Она просто слегка задержалась там, выходя последней из класса. Та же довольная улыбка, тот же хитрый взгляд, будто только мы вдвоем владели одним и тем же секретом. Сафронова только слегка улыбнулась мне и вышла, будто ничего не произошло. Как это происходило за последнюю неделю, и я знал причину таким действиям.

Благодарность…

Для кого-то они ничего не значили, да и для меня они бы не значили толком ничего, если бы я не узнал ту самую улыбку, которую наблюдал в субботнюю прогулку в парке. Как у довольного ребенка, которому подарили самую желанную игрушку в жизни. Как у Ани вчера. Наверное, каждому родителю интересно наблюдать за последствиями после их вмешательства, но в этом было одно несчастное но. Нет, не наша родственная связь, которой не существовало в принципе. В ее глазах я заметил переутомление. Очень сильное, будто не спала несколько суток. Только старался не обращать на это внимание. Почему? Я знал причину. Эти признаки присутствовали не только у нее, но и у Галкиной с Лазаревой наравне с десятыми классами. Усталость, связанная с ежедневными приготовлениями к празднику, падала на глаза каждому учителю, а все из-за постоянных репетиций. Хотя, откровенно говоря, я не особо видел в этом смысла.

Сами репетиции проходили практически гладко; все-таки Афанасьев хорошо выполнял свою работу. Я дал ему полный карт-бланш, а он не беспокоит меня без надобности. Иногда я сам заходил в актовый зал на несколько минут, но затем, убедившись в полном контроле Афанасьева и отличном выполнении классов, уходил, облегченно выдохнув за дверью. Но однажды мне пришлось просидеть в актовом зале от начала до конца, за пару дней до праздника и за день до еще одной генеральной репетиции передо мной и матерью. Тогда я даже не подозревал, чем все может закончиться. И лучше бы я об этом не знал никогда.

Тот четверг ничем не отличался от предыдущих, кроме долгого моего пребывания в школьных стенах. Да, тогда я чуть со скуки не умер, хотя под конец оживился показушным номером Лазаревой и вокалом Сафроновой. Надо сказать, пели девочки хорошо, хотя одной из них не помешало бы убрать пафос из номера и взять пример с другой. Но это все ерунда. Тот четверг, правда, казался обычным днем недели, пока не произошло то, чего я совсем не ожидал. Не ожидал не только от себя, но и от нее…