Девушка охнула, будто в испуге, широко распахнула глаза и увидела перед собой лицо Джастина, искаженное гримасой страсти. Он чуть прикоснулся своей дрожащей плотью к заветному месту, осторожно ввел вглубь и, словно поддразнивая, ушел. Эмили поняла, что за этим последует, и невольно содрогнулась в сладком предчувствии и страхе.

Его чуткие пальцы жгли огнем все глубже и глубже, жаркая упругость вновь вошла в лоно, робко, словно нехотя, куда-то пропала, вернулась и опять исчезла, вынуждая Эмили искать ее своим телом. Тогда он наклонился, тронул губами набухший сосок груди, всосал, зацепил зубами; девушка стала биться в сладких судорогах, и Джастин вошел в нее до конца.

Эмили приглушила стон, рвавшийся из груди, впившись зубами в плечо Джастина; причиненная им боль была вместе с тем немыслимым наслаждением; но ее тело внезапно запротестовало, сжалось, и Джастин, до боли сцепив зубы, шаг за шагом был вынужден пробиваться дальше, обливаясь жарким потом. Девушка не на шутку перепугалась. Казалось, ее плоть не способна принять его, вот-вот произойдет нечто ужасное.

— Не могу, о боже, Джастин, я не могу принять тебя всего.

Раздвинув руками ее бедра, он доказал, что она ошибается, и полностью овладел заветным местом, вошел внутрь до конца, а когда из ее горла запросился наружу крик, его приняли горячие губы Джастина.

Нет, все не так, все совсем не так, как представлял эту первую ночь с возлюбленной Джастин. Он не думал, что Эмили окажется прижатой спиной к изголовью кровати, а он сам будет хрипеть, полуодетый и залитый липким потом. Однако опыт общения с этой девушкой учил, что ничего нельзя планировать и обдумывать заранее, если не хочешь ее потерять.

Он хотел продвинуться внутри, дать ее плоти время привыкнуть к близости; коснулся устами припухших губ, как бы извиняясь, и ощутил вкус соленой слезы; поймал на язык, чтобы она не скатилась по щеке. Эмили открыла глаза.

— Только без слез, ты же обещала, — напомнил Джастин.

В ответ она поцеловала его и улыбнулась.

— Без слез, — повторила Эмили, уперлась ладонью в его грудь, выгнула спину и приняла его плоть еще глубже и выше.

Джастин зарычал в экстазе, но успел заметить, как по ее лицу пробежала болезненная гримаска; подхватил ее за бедра и распластал под собой. Для себя он твердо решил: либо стереть из ее памяти всякие следы боли, либо славно погибнуть в бою.

По мере того как Джастин совершал свое волшебство, Эмили постепенно расслаблялась и наслаждение росло. Он не утомлял ее своей тяжестью, опершись на руки и мерно работая бедрами. Сейчас они стали единым существом, и, казалось, так было всегда. Эмили переживала ни с чем не сравнимые новые ощущения, отдавалась им вся без остатка, тонко всхлипывала, вначале пыталась помочь, а потом просто лежала недвижимо, желая лишь доставить удовольствие и получая его взамен.

— Эмили! — тихо вскрикнул Джастин. — Моя ненаглядная, моя сладкая Эмили!

Он нежно коснулся ее кончиками пальцев, и в то мгновение, когда она решила, что член не может стать больше и тверже, именно это и произошло, а потом случилось извержение вулкана; их губы слились, дабы заглушить крик страсти, рвавшийся из горла. Джастин навалился грудью сверху, обессиленный, и зарылся лицом в непокорных кудрях. Эмили провела губами по щетине, отросшей на подбородке, и ощутила вкус соленого пота. Она поняла, что в эту ночь оба нарушили клятву, некогда данную каждым из них.



Солнечные лучи ласкали спину, и возникало ощущение, будто он задремал на теплом песчаном пляже под синим небом, убаюканный мерным рокотом морского прибоя. Джастин почти не чувствовал прикосновения песка, казавшегося мелкой пудрой, и утопал в нем, как в мягкой перине. Не открывая глаз, он блаженно потянулся, вздохнул, и в ноздри ударил пьянящий аромат ванили, обольстительный и возбуждающий.

Герцог перевернулся на спину, еще раз потянулся и ощутил сладкую ломоту в натруженных мускулах. Открывать глаза совсем не хотелось. Хорошо бы поваляться так с недельку, не вставая. «Где я?» — лениво подумал Джастин, подивившись тому, что лучи солнца пригревают лицо, а значит, куда-то подевались плотные шторы, не пропускавшие в его спальню света и воздуха.

Он заставил себя открыть глаза и сразу понял, что лежит в кровати Эмили, приподнялся и натянул на себя простыню. Звуки, которые Джастин принял за шипение морских волн, имели иное объяснение. Шуршали нижнее белье и юбки, которые Эмили укладывала в большую ковровую сумку. Девушка стояла спиной к кровати, и на ней не было ничего, кроме рубашки герцога. Над головой ореолом сверкали солнечные лучи.

— Что ты делаешь? — спросил Джастин. Спросонья голос его звучал хрипло.

— Пудинг прижился в конюшне, так что я оставлю его здесь, о нем Джимми позаботится, — спокойно ответила девушка. — Как ты думаешь, может, мне завести кошку на новом месте? Мисс Винтерс терпеть не могла кошек, и в пансионе приходилось их прятать от нее, но теперь у меня будет свой дом. Кстати, чтоб ты знал, мне много не нужно. Мы с отцом были счастливы и в очень небольших квартирах. Можно даже сказать: чем меньше площади, тем больше нам нравилось. Доводилось жить в разных местах, но мне больше всего запомнился крохотный коттедж, который мы снимали в Брайтоне. — Она на мгновение задумалась, опустив руки, и с надеждой в голосе закончила: — Конечно, мне еще не приходилось быть любовницей на содержании, но я думаю, у меня получится.

Джастин еще не пришел в себя после сна, и ему понадобилось некоторое время, чтобы усвоить и полностью осознать услышанное. Но как только до него дошел смысл ее слов, он сразу отбросил простыню, вскочил и прошлепал босыми ногами к Эмили. Подошел сзади, обнял за талию и крепко прижал к себе. Она не могла прочитать выражения его глаз, хотя стояла перед высоким зеркалом, вделанным в створку платяного шкафа.

Герцог ласково потерся щекой о висок Эмили и тихо спросил:

— Ну и куда же это ты собралась?

Эмили ответила не сразу.

— Твоя матушка... и твои сестры... — запинаясь проговорила она, — мы не имеем права бросать на них тень... ведь моя репутация... дурная репутация...

— Значит, ты считаешь, что мы вчера дурно поступили? — удивился Джастин. — Выходит, я вчера тебя опозорил?

Девушка задумалась, в памяти всплыли времена, когда ее незаслуженно обижали и всячески оскорбляли.

— Нет, я не чувствую себя опозоренной. Напротив, знаю, что любима, — сказала она и прикрыла руками ладони Джастина, лежавшие на ее груди. — Тебе никто не говорил, что у тебя удивительные руки?

— В далеком детстве я играл бесконечные гаммы, но при этом слабо надеялся, что со временем это может пригодиться, — улыбнулся в ответ герцог и нежно потерся носом о шею девушки. — Никуда ты не пойдешь. Разве что можешь вернуться в кровать.

Эмили откинула голову на его плечо, подставив шею ласкам.

— Время вышло, — сказала она. — А что, если сюда придет Пенфелд? Он наверняка уже хватился тебя и сейчас рыскает по всему дому.

Джастин придвинулся ближе, заиграл бедрами, потянул вверх рубашку и промурлыкал:

— Спешу вас заверить, что много времени это не займет, хотя спешить нам некуда.



Впервые после возвращения хозяина Гримуайлда из дальних странствий в доме воцарились мир и покой. Домашним и слугам Джастин объяснил временное исчезновение Эмили кратко, без лишних слов: «Заблудилась». Истинное значение этого слова знали только сам герцог и его возлюбленная, которая на самом деле могла безвозвратно «заблудиться» в жизни. Матушка и сестры с мужьями проявили редкостный такт и не предпринимали попыток выяснить все обстоятельства. Их вполне устраивала возможность пожинать плоды доброго расположения духа молодого герцога.

В гостиной теперь постоянно звучала музыка и звенел веселый смех. Джастин и Эмили охотно соглашались играть в карты с Лили, радостно присоединялись к Эдит, когда в очередной раз ей взбредало в голову петь трио, и помогали Миллисент распутывать узлы и сматывать в клубки шерсть для вязанья. Каждое утро можно было наблюдать одну и ту же картину: Герберт и Гарви с высоко поднятыми головами шествовали в контору «Уинтроп шиппинг», гордо демонстрируя окружающим красивые кожаные портфели, подаренные Джастином. В конце концов сдался и Гарольд. Ему осточертело одиночество, и, недовольно ворча и стеная, он отправился подыскивать работу на фондовой бирже.

Все чудесные превращения, конечно, можно было объяснить непредсказуемостью герцога. Но слуги не пытались искать тому причин, поскольку новый настрой в доме принес им щедрые премиальные, а дареному коню, как известно, в зубы не смотрят. Если даже это связано с умственным расстройством, считали слуги, ничего страшного.

Однажды после обеда Пенфелд стоял у высокого окна, выходившего в сад, и молча разглядывал голые деревья. К нему присоединилась герцогиня, и вдвоем они стали наблюдать за Джастином и Эмили, бегающими взапуски вокруг замерзшего фонтана. За ними гонялся, заливаясь басовитым лаем, неимоверно возбужденный Пудинг. Веселая троица устроила такую кутерьму и получала столько удовольствия, что на душе становилось легко и радостно, будто наступила весна. Герцогине казалось, что вот-вот прямо на ее глазах начнут набухать зеленые почки на пока еще мертвых деревьях.

От быстрого бега и легкого мороза Эмили разрумянилась и была похожа на дивный бутон, внезапно расцветший в зимнем саду. Она попыталась укрыться за голыми ветвями можжевелового куста, но Джастин схватил ее за капюшон плаща и вытащил из убежища. Их головы сблизились, дыхание смешалось, девушка перестала смеяться и закрыла глаза.

Герцогиня шумно вздохнула; в этот момент Пудинг посчитал, что его обошли вниманием, и просунул слюнявую морду между герцогом и девушкой. Пенфелд выхватил из кармана носовой платок и вытер вспотевший лоб.