— Я принесу вам горячего чаю с медом и лимоном, это вам поможет, мисс.

Мэри была рада такому вниманию, но сомневалась, что это ей поможет. Она была истощена после долгих лет недоедания и тяжелой работы. Теперь она чувствовала себя слабой и разбитой, и ее силы, казалось, были на исходе. Вечером после ужина она рано вернулась в свою комнату, робко отказавшись от партии в вист и заметив, что никто, казалось, особенно не горевал, когда она собралась уходить. Она уходила с грустным ощущением, что в мире нет никого, кому было бы хоть немного небезразлично, живет ли она на свете или нет.

«Даже Командир, собака, и та привлекла к себе больше внимания, чем я», — горько подумала девушка.

В эту ночь Мэри чувствовала к себе острую жалость. Перед тем как заснуть, она даже немножко всплакнула, что было ей совершенно несвойственно. У нее был сильный, решительный характер, и обычно ничто не могло надолго лишить ее хорошего настроения. Чувство юмора всегда приходило ей на выручку.

Спустившись на следующее утро к завтраку, она увидела, что лорд Сент-Джон опередил ее. Когда она вошла в комнату, он приблизился к ней и тихо сказал, хотя, кроме слуг, никого поблизости не было:

— Мне бы хотелось видеть вас в своем кабинете после завтрака, мисс Макгрегор.

— Да, сэр, — привычно ответила она.

Затем пришел Лэнс Террент, и его лицо оживилось, когда он увидел Мэри.

— А, мисс Мэри, вы сегодня рано, — жизнерадостно заметил он. Они дружески болтали за чаем с колбасой и пирожными, и ей доставил некоторое удовольствие тот факт, что Стивен несколько раз сердито посмотрел на них.

Больше никто не пришел на завтрак, пока они были в комнате. Когда они поели, Мэри смиренно последовала за лордом Стивеном в его кабинет. Он открыл дверь и отступил в сторону, чтобы пропустить девушку, а затем решительно закрыл ее за собой. Он указал ей на стул около своего стола, и, пока она садилась, обошел стол, чтобы сесть в огромное кресло напротив нее.

— Значит, так, — рассеянно произнес он и передвинул какие-то бумаги. — Мисс Макгрегор, кое-кто из гостей едет послезавтра в Лондон. Я подумал, что вы могли бы поехать вместе с ними в одном из моих экипажей, я дам вам несколько рекомендательных писем. Если вы скажете мне поточнее, какую работу вы выполняли…

Она отвечала на его деловитые вопросы с растущей горечью. Она надеялась к этому дню уже быть желанной и нежно любимой женой. Вместо этого ей придется опять начать работать, быть гувернанткой, рабыней для кого-то, кого она еще не знает. Опять к ней будут относиться с пренебрежением, опять будут помыкать ею. Работа с раннего утра до поздней ночи.

Она почувствовала беспокойство и нетерпеливо откинула со лба свои рыжие волосы.

— Вам, наверное, понравится Лондон, — ровным тоном сказал лорд Сент-Джон, не отрывая глаз от большого белого листа бумаги, на котором он быстро и с озабоченным видом что-то писал. — Там вы сможете поступить на службу в какую-нибудь большую семью.

Вам будут платить значительно больше, чем вы получали раньше.

Она прикусила губу. Ей платили так мало, что если бы Кристофер не прислал те десять гиней, она не смогла бы приехать в карете. Все ее страдания, вся ее душевная боль и унижение, казалось, поднялись в ней.

— О да, сэр, полагаю, я смогу получать большое жалованье, — сказала она с таким сарказмом, что он поднял голову и с некоторым удивлением посмотрел на нее своими карими глазами. — Я пойду к прокурору, когда приеду в Лондон, — добавила она.

— К прокурору, — повторил он и положил ручку.

Его большие руки, лежащие на столе, сжались, сцепленные пальцы побелели, и он буквально пронзил ее взглядом. Но она не испугалась. Она вздернула маленький подбородок и ответила ему не менее пронзительным взглядом. Точно так же они смотрели друг на друга, когда она только приехала.

— Да, сэр, я слышала, в Лондоне любят истории о том, как мужчина обещает жениться и обманывает бедную служанку, а затем бросает ее. У меня, вы ведь знаете, есть два письма.

Тягостное молчание повисло в комнате. Он пристально посмотрел на нее, и на его щеках стала появляться краска, а в глазах — ярость. Она так же свирепо смотрела на него зелеными глазами, хотя руки у нее на коленях судорожно сжимались.

— Вы… подадите… прошение… в суд?.. — медленно спросил Сент-Джон.

Она не знала всей процедуры. Она лишь слышала сплетни, когда какая-то девушка забеременела от друга мистера Эвертона и это дело попало в газеты. Но слова «подать прошение в суд» казались подходящими в данной ситуации.

— Да, милорд, я подам прошение. О том, как ваш брат обошелся со мной, напишут в газетах. — Она чувствовала головокружение, близкое к обмороку, но была непреклонна. — Он обещал жениться на мне. Он вызвал меня сюда. Я хочу получить то, за чем я сюда приехала! Не должность гувернантки в каком-то незнакомом доме, где меня могут даже ударить, если захотят!

— А что, Эвертоны били вас? — холодно спросил он.

— Да, сэр, когда я была девчонкой, пока не научилась держать свой шотландский язык за зубами.

— Понятно. Так, мисс Макгрегор, ну а что если я предложу вам место здесь? Вы могли бы быть здесь гувернанткой. В настоящее время, конечно, в ваших услугах особой нужды нет, но со временем, полагаю, появятся дети… Это было бы вам работой на всю дальнейшую жизнь…

Но, предлагая ей это, он сам, казалось, понимал, как было бы странно, если бы Мэри согласилась на должность гувернантки в доме человека, за которого собиралась выйти замуж.

— Нет, сэр, только не это. Я не собираюсь быть гувернанткой детей Кристофера, — сказала она, встряхнув рыжими кудрями; ее зеленые глаза сверкнули. — За кого вы меня принимаете? Вы что, думаете, я буду смиренно ютиться здесь, под этой крышей, ухаживая за его детьми, в то время как собиралась жить здесь как его жена?

Лорд Сент-Джон изучающе глядел на нее, задумчиво поджав губы; его взгляд блуждал, казалось, где-то далеко. Он как будто смотрел сквозь нее, с раздражением отметила Мэри.

Наконец Сент-Джон заговорил.

— У вас хорошее воспитание, — каким-то странным тоном сказал он, — Вы красивы… или могли бы быть… красивой, в соответствующей одежде и при должном уходе. Ну хорошо. А что если я вам предложу другой брак, такой же или даже лучше? Что если я попрошу вас стать моей женой?

Она подумала, что он издевается, хочет проверить ее; сильно покраснела и рассердилась.

— О, сэр, я, конечно, сразу же согласилась бы, — язвительно сказала она. — Это такая честь для меня, что я не в силах отказаться! Я прямо-таки потрясена…

К ее удивлению и даже ужасу, Мэри увидела, что он встает. Его лицо было бесстрастно, но ей показалось, что она уловила на нем оттенок гнева. Его глаза были непроницаемы.

— Ну что ж, очень хорошо, что вы согласны. Я сделал вам предложение, и вы его приняли. Может быть, следует уведомить моих гостей? Наших гостей? Возможно, те, кто собирается возвращаться в Лондон, согласятся остаться и быть свидетелями. Мы, я думаю, поженимся немедленно. — Он обошел вокруг стола и приблизился к ней.

Она уставилась на него, парализованная охватившими ее чувствами. Она не в силах была ни двигаться, ни говорить, когда он взял рукой ее маленький круглый подбородок. Он наклонился с высоты своего роста и прикоснулся к ее рту своими твердыми губами.

Когда он целовал ее, его губы были холодны, она поняла, что он был в бешенстве, но сохранял полный контроль над собой.

Глава 3

Мэри стояла, разглядывая свое отражение в зеркале, а миссис Рэмзи в это время подгоняла по ее фигуре белое атласное платье. Мэри не узнавала себя.

Предыдущие два дня, казалось, пролетели в каком-то лихорадочном бреду. Она пыталась объяснить лорду Стивену, что восприняла его слова как шутку, что не собирается выходить за него замуж, что она уедет в Лондон. Но он ничего не хотел слушать.

Он представил ее гостям и мачехе как свою будущую жену. Все были ошеломлены, а чуть позже в приятном возбуждении вполголоса сплетничали о ней даже в ее присутствии. Стивен, едва сдерживающий ярость, стал еще холоднее и надменнее.

Самой доброй оказалась миссис Рэмзи. Именно она нашла белое бальное платье, принадлежавшее родной матери Стивена, ушила его в поясе и немного укоротила. Теперь оно сидело на девушке как влитое. Миссис Рэмзи также нашла длинный белый шарф из брюссельского кружева, который можно было использовать как фату. Именно миссис Рэмзи успокоила Мэри, велела горничной Бонни помочь ей и нашла еще два платья, дневное и вечернее, которые также подогнала Мэри по фигуре.

Даже сейчас, в день свадьбы, Мэри все еще не верила в то, что произошло, на ее щеках играл румянец, и она глядела вокруг блестящими невидящими глазами. Венчание произойдет в часовне в одиннадцать. Вчера приезжал священник, чтобы подготовить их.

Раздался стук в дверь, и Бонни пошла открыть. Пришел молодой слуга с бархатным футляром в руках.

— От моего господина — его невесте, — церемонно сказал он, но его глаза оживленно и с любопытством оглядывали Мэри в ее белом атласном платье с кружевами. Ее юбки взметнулись, когда она отвернулась от зеркала.

Взволнованная Бонни присела в реверансе, подавая Мэри голубой футляр. Девушка неуверенным движением открыла его и замерла, удивленная его содержимым. На белой обивке из бархата и шелка лежало великолепное ожерелье из розово-белого жемчуга, а также длинные жемчужные серьги и кольцо с большой жемчужиной.

— Жемчуг Хантингдонов, миледи, — сказала миссис Рэмзи.

— Я… пока еще… не миледи, — тихо и хрипло сказала Мэри, у нее болело горло после ночного кашля. Она помассировала горло рукой, все еще не отводя глаз от прекрасного жемчуга. Верно ли говорят, что жемчуг — к слезам?