— А может быть, я ревную тебя к нему, — сказал Стивен, но улыбки на его лице не было. Его карие глаза сверкали, — Сейчас не нужны никакие объяснения, Мэри. Ты сделаешь то, что я тебе говорю! Поезжай в Лондон и жди меня там. Я приеду, когда смогу. Или же, если не приеду, сделай, как… как сказал Эван Бэссет. Получи развод. Забудь меня. Юристы обо всем позаботятся. Я написал их адреса. Вот. — И он сунул ей в руку листок бумаги.

Она смотрела на него еще более озадаченно. Он хочет, чтобы она уехала? Хочет, чтобы она развелась с ним? Может быть, он действительно сошел с ума или она ему в конце концов надоела?

— Но… но, Стивен, — сказала она, и пламя, бушевавшее в ней, вдруг погасло. Она почувствовала себя одинокой, покинутой. Ей было так тепло и уютно с ним, она чувствовала, что ее любят и обожают. Теперь же… вдруг… Сознание того, что она потеряла его, было так мучительно, что она не могла думать ни о чем другом. Она прошептала: — Я тебе… уже… надоела?

— Можешь так считать, — резко сказал он и вернулся к своим бумагам. — Бэссет говорил что-нибудь об экипаже для тебя?

Ничего не видя вокруг, она повернулась к двери и стремительно выбежала из кабинета. Он не окликнул ее. Она, шатаясь и спотыкаясь, шла по тому же самому коридору, по которому только что шла в другую сторону, высоко подняв свою гордую голову. Ей хотелось плакать, но слез не было. Она была слишком ошеломлена.

Она поднялась в свои апартаменты и стояла, оглядывая комнаты, где познала счастье, которого не испытывала никогда раньше в своей жизни, полной тяжелого труда. Ночи вместе с ним… Дни, проведенные в мечтах о нем… Добродушное подтрунивание друг над другом, цветы, подарки, влюбленные взгляды… Вот и настал всему конец. Она стояла, закрыв глаза, с ощущением, что ее сердце разрывается на части. Медленно прижала руку к груди, но тяжесть не уходила.

Стивен, думала она. Стивен. Она не могла произнести его имя вслух. Она любила его, но он уже пресытился ею. Он так сказал. Она ему… надоела! Вот и все. Кончено. Настал конец мечте — той хрупкой, робкой мечте, которая едва успела появиться в ней, подобно маленькой частичке мерцающей радуги в летнем воздухе. Нет ее больше.

Она вспомнила длинный неровный шрам на его левой щеке и пожалела о том, что лишний раз не поцеловала его в ту последнюю ночь, которую они провели вместе. Она подумала о том, каков он в постели, но вспоминать об этом для нее мучительно! Даже тогда он знал, что она ему надоела, даже обнимая ее, целуя, шепча ей страстные слова. Она потрогала кольца на левой руке и обнаружила, что они сидят слишком плотно, чтобы их можно было снять. Сможет ли она вытерпеть душевную боль, с которой будет снимать кольца, надетые им? Нет, не сможет до тех пор, пока не сбросит те цепи, которыми он опутал ее тело, ее душу, ее разум.

Он владел ею безраздельно… Но она ему была больше не нужна. Она любила его всем сердцем, обожала… Но ему уже не нужна ее любовь.

— Миледи, — раздался шепот Бонни. Мэри медленно, как будто движения причиняли ей боль, повернулась. Она чувствовала, что все ее суставы одеревенели, как в ту ночь, когда она лежала на утесе и наблюдала за контрабандистами. Ей было холодно, все тело ныло, но сильнее всего болела сердечная рана.

Смертельная рана. Какой смысл уезжать? Ну и что, если он убьет ее? Он уже смертельно ранил ее, подумала она.

— Я должна собрать ваши вещи, миледи, — сказала Бонни, и у нее задрожали губы, — и ехать с вами… в Лондон, — Ее слова прозвучали как приговор к тюремному заключению.

— Да, Бонни. Возьми лишь самое необходимое, — сказала Мэри и была поражена спокойствием своего голоса. — Упакуй также и свои вещи в отдельный чемодан. Экипаж скоро будет готов. Пусть слуги принесут сюда три чемодана.

Бонни молча укладывала вещи. Мэри внутренне благодарила ее за проявленный здравый смысл, и сама уложила кроме всего прочего несколько ювелирных изделий. Брошь своей матери, несколько подарков, преподнесенных Стивеном лично ей. Фамильных драгоценностей она не тронула. Она взяла лишь то, что могло принадлежать ей одной. Хотя какое это имело значение? Зачем трупу украшения? Мертвец с изумрудным ожерельем выглядит ненамного лучше, чем без него.

Дикие мысли мелькали у нее, даже когда она спокойно давала распоряжения слугам, Бонни и миссис Рэмзи. Экономка была явно взволнованна и расстроена всем происходящим и суетилась вокруг, совершенно непохожая на себя — обычно ловкую и спокойную.

Стивен даже не пришел, чтобы попрощаться с ними. Он лишь прислал с дворецким еще один пакет с деньгами и просил сказать ей, чтобы она встретилась с юристами, как только приедет в Лондон! Мэри в недоумении уставилась на дворецкого, передавшего ей этот совет, такой неуместный в данной ситуации, встряхнула головой и села в экипаж. Она неотрывно смотрела назад, но Стивен так и не появился в окне, насколько она могла видеть.

Бонни ничего не говорила, лишь вытирала глаза белым платком и тихо всхлипывала, горюя о себе и о своей хозяйке. Кучер тоже молчал, даже не покрикивал на лошадей, а пожилой слуга, посланный с ними, был нем как могила. Мэри невольно удивилась их готовности уехать куда-то так неожиданно.

Не заезжая в деревню, они повернули на огибавшую ее дорогу. Мэри смотрела на пейзаж, становившийся все менее знакомым, и ей как никогда было больно. Она покидала Стивена, экипаж быстро увозил ее от него. Не может быть… Это невозможно…

Невозможно.

Наконец после нескольких часов бездействия ее рассудок заработал. Она встряхнула головой. Руки ее безвольно лежали на коленях; она сняла перчатки и медленно покрутила кольца. Думай, думай, Мэри, приказывала она себе. Ты устала, тебе плохо, но думай. Что же случилось? Каких деталей не хватает в общей картине?

Почему Стивен действовал так, а не иначе? Почему Эван Бэссет так настойчиво советовал ей уехать? Почему, почему, почему? В чем кроется причина?

«И почему, — упрекнула она себя, — ты едешь в Лондон, в то время как твое сердце осталось там, с ним? Почему ты сбежала при первом же резком слове, сказанном им тебе? Или ты не привыкла к трудностям?»

Кто же решает проблему, убегая от нее?

Эти же самые слова говорил ей отец: «Как ты можешь разрешить проблему, моя Мэри, убегая от нее? Нет, встречай ее смело. Думай, Мэри, думай и решай ее!»

Они ехали уже почти два часа. Почему, почему она так покорно едет в Лондон? Она снова и снова задавала себе этот вопрос, но не могла найти ответа.

Бонни опять всхлипнула, приложила платок ко рту и пробормотала извинение. Мэри рассеянно кивнула и посмотрела на девушку. Бонни была смышленой и тоже не видела смысла в их отъезде.

Почему она так послушно делает то, что ей велели? Почему она не шевелит своими данными Богом мозгами и не ищет ответ сама? Она сжала губы. Душевная боль постепенно утихала. Странность всего произошедшего все больше и больше поражала ее.

Нет, Стивен был сам на себя не похож. Да, он всегда был непреклонен, отдавал распоряжения и требовал, чтобы их выполняли. Но все же… он был добр к своей мачехе, обожал брата, был нежен с Мэри. И вдруг… такая неожиданная перемена! В один день! Сразу после убийства камердинера!

Мэри нахмурилась, Не в том направлении она едет, чтобы раскрывать какие-либо тайны. Она протянула руку и громко постучала по крыше экипажа.

Лошади остановились. Слуга слез и подошел к окну.

— Слушаю вас, миледи? Вам что-нибудь нужно? — озабоченно спросил он.

— Да, Гроувз, Скажи Фостеру, чтобы он повернул назад. Мы возвращаемся, — спокойно ответила она.

Слуга в недоумении смотрел на нее. Она услышала, как Бонни затаила дыхание.

— Мы… возвращаемся… миледи? — медленно спросил он. — Но хозяин сказал, что мы должны отвезти вас в Лондон. И как можно быстрее.

— Я сказала, мы возвращаемся. Воз-вра-щаемся, — отчеканила она и с иронией в голосе добавила: — На полной скорости. — Она откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.

Слуга передал приказ кучеру. Тот развернул лошадей, и экипаж двинулся назад, по направлению к замку Сент-Джон. Мэри почувствовала огромное облегчение. Они возвращаются. Возможно, ей придется опять уехать, но она не уедет без достаточных на то оснований, твердо сказала она себе.

Стивену придется поговорить с ней. Он должен будет убедить ее в своей правоте. Ей надо знать наверняка, что она ему больше не нужна… Прежде чем она окончательно уедет.

В конце концов, она была гувернанткой, подумала Мэри с шотландским юмором. Она бы не позволила уволить себя без достаточных оснований! И она также не допустит, чтобы ее отстраняли от обязанностей жены лорда без веской причины!

Она сидела спокойно, стараясь скрывать свою все растущую тревогу и нетерпение, прислушиваясь к стуку копыт лошадей, рысью бежавших в конюшни замка. Они тоже понимают, что возвращаются домой, подумала она.

Домой. Домой. Его дом — это и ее дом, и никогда не будет по-другому.

Два часа показались ей бесконечными, но наконец, выглянув из окна, она увидела башни замка Сент-Джон, и никогда еще они не выглядели для нее такими привлекательными. Лошади перешли почти на галоп, взбираясь на холм. Наконец экипаж остановился у подножия длинной лестницы, ведущей в замок.

С помощью слуги Мэри спрыгнула на землю. Подобрав юбки, она почти взлетела вверх по длинной лестнице, не дождавшись Бонни. Дверь была открыта, и она вошла. Стоя посреди огромной прихожей, она огляделась. Где Уэнрик? Где дежурный слуга! Ни того, ни другого не было.

Она с растущим недоумением осматривалась вокруг. Никого не было видно. Будто какой-то злой дух взмахнул волшебной палочкой — и все исчезли! Она не могла найти Стивена ни в его кабинете, ни в гостиных. Его бумаги лежали аккуратной стопкой на столе, и непохоже было, чтобы к ним кто-то притрагивался. Исчезла и миссис Рэмзи; ни один слуга не откликнулся на ее нетерпеливый зов.