- Да, никто из живущих сейчас на том свете, я имею в виду, на вашем, не догадывается, что попасть сюда ничего не стоит. Действительно - потайная дверца, пара ступенек в темноте, ключ - и вы попадаете в совершенно иной мир. Правда, мало кто к этому и стремится. Вот вы, например, встаете утром с тяжелыми мыслями о хлебе насущном, где бы чего достать, где бы подзаработать, как бы сэкономить лишнюю копейку, а потом опять нужда, и никакой надежды на сытую богатую жизнь. Что же тут хорошего? Только появилось немного денег, раз - и они уже все потрачены, и снова нужно их где-то искать, бегать, суетиться, неделю, месяц, десять лет - и всю жизнь, и что потом?

- Дети же кушать просят, и зимой без одежды холодно, и гостинец на праздник нужно.

- Я понимаю, я понимаю. А я вот решил жить один. Все теперь зависит только от меня, никто не мешает, и я спокойно могу продолжать свою важную работу. А работа у меня необыкновенная и очень интересная, потому что каждое стоит на своем месте, место найти легко, и сразу об этом можно все узнать, возьмем, например, вот эту книгу и раскроем на странице 367.

Старик схватил первую попавшуюся ему на глаза книгу, достал очки и принялся читать:

- Петровский Евгений Павлович, 1731- 1790 годов, село Бровки Тверской губернии, крестьянин, женат один раз, четверо детей, любил блины, рыбалку, хорошо плотничал - этим все сказано, ведь больше про него ничего известно и не было.

Он прочитал еще несколько подобных кратких биографий. Я слушал, зная, как нехорошо перебивать старших, и даже поддакнул: - Да, это очень, очень интересно и важно, ведь каждый из нас умрет, и что можно будет сказать про него? Вот если бы каждый написал о себе хотя бы страничку, вам было бы гораздо легче.

- Вот я вас и прошу, голубчик, сделайте милость, напишите мне что-нибудь про всех ваших, кого знаете, и мне будет хорошо. Начните с раннего детства, помните ли кого-нибудь? Близкие, детский сад, потом школа...

- Обязательно, обязательно! - с жаром согласился я, чтобы не обидеть старика, - это действительно очень важно, все эти мелочи, простые и великие люди, и про каждого, про каждого - хоть два слова, чтобы не забыть, а сколько я уже забыл, на имена у меня плохая память, что же делать, может, кто-нибудь другой помнит? Мне тоже надо завести такую большую книгу с алфавитом, и все туда записывать, записывать, а потом добавлять, что-то исправлять даже, мало ли какая ошибка выйдет, хочется, чтобы не было путаницы и ерунды.

- Давайте, давайте, голубчик, и начните прямо сегодня!

- Да?...

- Да, вот возьмите ручку, запасные стержни, книгу заведите потолще, и записи делайте аккуратно, чтобы другие могли прочитать. Помнится, в тринадцатом году, шестого октября, я проснулся очень рано, хотя до этого поздно лег, потому что был в гостях, и сразу оделся и выглянул в окно. Было довольно холодно, и я увидел, как из подъезда вышел красивый такой мужчина в длинной шубе, с усами и в сапогах. Тогда, знаете ли, носили крепкие такие высокие сапоги из толстой кожи, чтоб ноги не промокали, и вот он вышел из подъезда, а я пошел выпить чашку чаю, чтобы прочистить с утра горло, за ночь-то пересохло... Старик увлекся рассказом, а я, пятясь задом, направился к двери, нащупал ручку и тихонько вышел на лестницу. Вот так всегда - мечтаешь поговорить, услышать что-нибудь замечательное, прочитать какую-нибудь новую интересную книгу, - а потом оказывается, что где-то все это ты уже слышал или читал, и уже смотришь, сколько страниц и минут осталось до конца, ведь примерно уже знаешь, чем все это кончится, а Вы, кстати, уже догадались, чем все это кончится?

Старик всучил мне между делом какую-то толстую книгу "в качестве образца". Когда я уже приближался по лестнице к свету, на обложке проступили буквы, написанные от руки синими чернилами: "Книга Учета", и ниже: "Книга Разврата". Наверное, записи вел какой-нибудь другой придурок о своей бесценной для человечества жизни. Но о чем еще могут мечтать мертвые, если не о своем бессмертии в памяти живых?

Я открыл первую страницу, потом перевернул еще несколько. Книга состояла из разноцветных листков, исписанных разными почерками, видимо, разных авторов, но старик почему-то сложил все записки в одну кучу. Вернувшись в пустую квартиру, от нечего делать я принялся перелистывать этот бред. с утра горло, за ночь-то пересохло...

Старик увлекся рассказом, а я, пятясь задом, направился к двери, нащупал ручку и тихонько вышел на лестницу. Вот так всегда - мечтаешь поговорить, услышать что-нибудь замечательное, прочитать какую-нибудь новую интересную книгу, - а потом оказывается, что где-то все это ты уже слышал или читал, и уже смотришь, сколько страниц и минут осталось до конца, ведь примерно уже знаешь, чем все это кончится, а Вы, кстати, уже догадались, чем все это кончится?

Старик всучил мне между делом какую-то толстую книгу "в качестве образца". Когда я уже приближался по лестнице к свету, на обложке проступили буквы, написанные от руки синими чернилами: "Книга Учета", и ниже: "Книга Разврата". Наверное, записи вел какой-нибудь другой придурок о своей бесценной для человечества жизни. Но о чем еще могут мечтать мертвые, если не о своем бессмертии в памяти живых?

Я открыл первую страницу, потом перевернул еще несколько. Книга состояла из разноцветных листков, исписанных разными почерками, видимо, разных авторов, но старик почему-то сложил все записки в одну кучу. Вернувшись в пустую квартиру, от нечего делать я принялся перелистывать этот бред.

Глава 5

Книга учета. Книга разврата. Из рукописей, найденных на месте крушения корабля "Адмирал Нахимов". Записки Багрова-внука.

6 июля 1974 года из Ялты в Стамбул вышел пароход "Адмирал Нахимов". Матрос в дырявой тельняшке снял конец с огромной чугунной тумбы. За кормой "Адмирала Нахимова" всплыли несколько больших пузырей, корпус парохода дрогнул и стал медленно отваливать от берега, упираясь носом в старые камеры, развешанные вдоль пирса. Затем два черных буксира, выпустив немилосердно большие клубы дыма, принялись выталкивать бандуру за мол.

Вот она - мечта жизни - белый пароход, три палубы, каюта с двумя иллюминаторами и все прочее, связанное с Островом сокровищ и Наутилусом. Солнце лениво подбрасывало куски масла на сковородке залива, масло шипело и ныряло вглубь, а потом снова всплывало наружу. Прислонившись щекой к горячим стальным поручням, я прощался с пионерским лагерем "Алушта" и вспоминал месяц, проведенный в третьем отряде.

Самое сильное впечатление оставил, конечно же, фильм "Золото Маккены" с индейцами, ковбоями и двумя голыми женщинами. Сеанс проходил в летнем открытом театре под стрекот сверчков. Черное небо было усыпано тяжелыми южными звездами. В кармане было еще целых две сосательных конфеты, сворованные из девчачей палаты. На задних рядах целовались старшие пионеры с пионерками. Уже через пятнадцать минут после начала сеанса мне страшно захотелось писать.

- Посторожи место! - сказал я Валерке и побежал к ближайшему кипарису, где уже стоял такой же товарищ. Крымские горы оглашались дикими криками индейцев, пальбой и конским топотом. Непонятно было, кто кого любит, но это было не так важно.

- Некомпанейские вы люди! - фраза, запавшая в память на всю жизнь из уст плохого, наглого ковбоя Билла, предлагавшего всем купаться голыми.

Хороший, скромный ковбой Джон бросился в ледяное озеро прямо с горы в штанах и рубашке, чтобы постирать их заодно, и тут сквозь мутную воду все мы в первый раз в жизни увидели голую индианку, которая так и липла к бедному Джону, не давая ему всплыть на поверхность и глотнуть воздуху. Вначале мне даже показалось, что она хочет утопить или задушить его. У ней было все видно, и даже спереди! Правда, не очень резко, но волосы внизу живота все-таки были видны, и она вся прямо извивалась змеей, чтобы схватить его крепче. Потом, лет через двадцать, я узнал, что Джону в этом фильме было лет шестьдесят, и меня постигло жестокое разочарование.

Но тогда мы были страшно довольны. Сколько я видел фильмов и картин, где голых теток показывают сзади - подумаешь! ведь никакой разницы, если смотреть сзади, не чувствуется, - а вот спереди показывали в первый раз. Все пионеры затаили дыхание, а она все липла к нему и липла. За день до фильма мы соревновались - кто дольше просидит под водой, и сейчас я вместе с Джоном чувствовал, как все плывет перед глазами, начинает звенеть в ушах и хочется скорее добраться до поверхности.

Еще был классный фильм "Пятьдесят на пятьдесят". Ничего про него не помню, кроме конца, когда усталый, но счастливый советский разведчик, перебив всех американских шпионов, идет под дождем из самолета, или это уже было в "Мертвом сезоне", и сразу так сильно захотелось домой, в Москву.

Раз в неделю мы залезали на горку и подсматривали в девчачью баню, но ничего не было видно, один пар и визги, хотя мы очень старались.

Правда, однажды я так наелся черешни прямо с дерева за забором, что не вылезал из сортира целый день. Чуть было не получил холеру. Еще почему-то очень ценилась на вкус "Детская" зубная паста, которую мы пожирали вместо обеда целыми тюбиками. Вот и весь пионерский лагерь.

То ли дело плавание на пароходе! Я спустился в нашу каюту, где моя бабушка уже читала газету. Я решил сразу же пойти исследовать корабль дальше, но тут в каюту вошла загорелая девица, улыбнулась и сказала:

- Привет, я - Оксана с Одессы.

Она скинула туфли, вскочила на нижнюю койку и принялась запихивать вещи на антресоли, открывая длинные крепкие ноги, так что я даже успел увидеть кусочек белых трусиков в самом верху. Это было так сладко и заманчиво, хотя я из-за своего возраста не мог ей быть особенно интересен, что я прямо прилип к своему месту.

Дверь хлопнула, и в каюте остался волнующий запах.

Ужин давали в корабельном ресторане, украшенном зеркалами в деревянных оправах. Меню на четырех страницах включало неведомые блюда. Шипучий лимонад извергался из стакана облачком холодных щекотящих пузырьков, и еще было два эклера с шоколадным кремом. Потом я сожрал целую миску пьяной вишни до судороги во рту, когда тяжелый язык уже еле поднимался, прижимая очередную косточку к распухшему небу.