Что же до дней рождения, то это Дорис придавала им значение, а Барли было наплевать. Дорис нужны подарки, денежные траты, поздравления с приходом в этот мир и весь набор особого внимания персонально к ней. Барли же давно все это перерос. Сколько ему исполнится? Пятьдесят девять? Невыносимо, и лучше об этом не вспоминать. Мысли о возрасте плохо влияют на дела.

— Она ушла со своим молодым человеком, — сообщил мистер Циглер. — Да еще здесь был второй, который заявил, что ищет свою мать. Но мисс Макнаб не похожа на чью-нибудь мать и не ведет себя как таковая, позвольте заметить. Снует туда-сюда, как челнок. Не говоря уж о ее подруге, которая вышла на десять минут и вернулась с иностранцем с золотой булавкой для галстука. По мне, так она не его типа, но некоторые мужчины предпочитают миди-, а не мини-юбки, когда уже все сладилось.

Может, это смена фамилии на нее так повлияла? Превращение из миссис Грейс Дороти Солт обратно в Дороти Грейс Макнаб — Барли никогда не нравилось имя Дороти, поэтому после свадьбы она по его просьбе стала называться Грейс — было слишком внезапным. Она снова обрела свою прежнюю личность, стала той, кем была до замужества, и если этой личности семнадцать лет, то дело дрянь. И это его, Барли, вина. Он попросил Грейс вернуть девичью фамилию только потому, что этого хотела Дорис, и Грейс согласилась, потому что в отличие от Дорис привыкла оказывать людям услугу, если это в ее силах.

Барли попросил мистера Циглера передать Грейс, что заходил ее бывший муле, на что мистер Циглер ответил, что он не служба информации, пробормотал себе под нос что-то насчет грязных старикашек но, в конце концов, согласился.

Росс припарковался на противоположной стороне узенькой улицы, на двойной желтой полосе. Линии по обеим сторонам дороги ограничивали проезд для всех, кроме таксистов, высаживающих тут пожилых леди, и поставщиков, готовых рискнуть штрафом. Барли вышел из дверей дома, спустился вниз по широким ступеням и на мгновение задержался на краю тротуара. Из ниоткуда вынырнул черный джип и помчался прямо на него, на полной скорости въехав на тротуар. Барли понесся вверх по ступенькам. Раздался металлический скрежет, и, задев фонарь в стиле короля Эдуарда, монстр на колесах умчался прочь. Росе с красным лицом выскочил из машины Барли. Из дверей вышел мистер Циглер. Барли секунд пятнадцать стоял в шоке, прижавшись к кирпичной стене.

— Я все видел, — осуждающе сказал мистер Циглер. — Кто-то покушался на вас. Вы связались с опасными людьми.

И ушел обратно в дом. Росс, тяжело дыша, открыл заднюю дверцу машины. Его лицо постепенно обретало нормальный цвет. Барли плюхнулся на заднее сиденье, Росс завел мотор и тронулся с места.

— Это ведь не случайность, как ты думаешь? — проговорил с заднего сиденья Барли.

— А что еще это может быть, сэр? — удивился Росс. — Неприятно, но такое случается. Нога попала на газ, а не на тормоз, скорее всего. При автоматической коробке передач такое случается, если машину как следует не разогреть.

— Угу, — буркнул Барли. На таких машинах автоматических коробок передач не бывает, и уж совершенно точно этот джип не с холода. Возможно, Дорис права. Ему нужен более молодой, более ловкий охранник, чем Росс. Нынче нельзя запросто увольнять людей. Нужно назвать вескую причину. Росс только что продемонстрировал свою полную профессиональную непригодность.

— Я всегда считал, — сказал Росс, — что что-то в этом роде произошло с миссис Грейс, когда она наехала на миссис Дорис. Такое запросто может произойти. Но люди все равно требуют компенсации.

Барли не слушал. Случайность или нет, но это плохой признак. Либо Господь не на его стороне и начинается полоса неудач, либо русским известно что-то, что неизвестно ему, и они выражают свое недовольство. Так или иначе, он бы, пожалуй, предпочел последнее.


Глава 36


Выходящее на Дин-стрит пыльное окно китайской клиники было украшено алыми бумажными тиграми и картонными лотосами. Склянки с травяными настоями никто не трогал годами, а надпись на французском языке предупреждала об опасности укусов змей, но предлагала лечение. Тучи мух влетали в помещение, и ни одна не желала его покинуть. Но Кармайкл сказал, что тут его вылечили от астмы, когда традиционные методы результата не дали. Я и понятия не имела, что у Кармайкла была астма, но он заверил меня, что была. Я просто не заметила. Но все это в прошлом. Теперь он понимает, насколько несчастна я была с его отцом, и как трудно мне было сосредоточиться на нуждах подрастающего ребенка. Он взял с собой мобильный телефон и все время пытался дозвониться Тоби в Новую Зеландию, затем позвонил в телефонную компанию, чтобы выяснить, почему звонок не проходит, хотя Уолтер и заметил, что на той горе в Новой Зеландии может не быть передающей башни. На что Кармайкл заявил, что это гнусный выпад против антиподов.

В следующем помещении было чисто и просторно. На календарях смеялись счастливые дети нового Китая. Очень серьезные молодые люди в белых одеждах тщательно взвешивали и отмеряли сушеные травы, семена и коренья. За их работой следил контролер. Пациенты всевозможных рас, выглядевшие не лучше и не хуже посетителей моей районной клиники, получали свои коричневые бумажные пакетики и отбывали, обнадеженные.

Уолтер чувствовал себя явно не в своей тарелке. Как и большинство мужчин, он не очень склонен признавать, что другие могут понимать больше, чем он, в лечении или в чем другом, и считал, что вполне достаточно одной лишь силы воли, чтобы совладать с телом.

— Это была плохая идея, — пробурчал он. — Нет, я очень признателен тебе за внимание, Кармайкл, но, поразмыслив, я вспомнил, что у меня был двоюродный дед, который тоже рано постарел. Должно быть, я пошел в него. Старение вряд ли заразно, это же не корь. Может, просто наплюем на все это и пойдем домой?

Но Кармайкл возразил, что не все так просто в этом мире. Потом подошла наша очередь идти в кабинет, а Кармайклу — отправляться в паб на встречу с друзьями, которых он наверняка собирался уговорить эмигрировать в Оз. Он очень походил на своего отца обаянием и энтузиазмом, и я поняла, что весьма им довольна, и радостно впорхнула в дверь. Уолтер стоически последовал за мной.

Целитель серьезно выслушал все, что я ему поведала, прислушиваясь к комментариям и репликам Уолтера, кивая и цокая языком, словно уже все это слышал прежде, пусть и не часто. Кармайкл оказался прав: ничто не ново под луной. Он пощупал наш пульс и железы на шее, заглянул нам в глаза, позадавал вопросы о нашем питании, сделал пометки и выписал каждому из нас по разному рецепту. И мы ушли с коричневыми пакетиками в руках, наполненными органической субстанцией, сильно пахнущей лакрицей. Нам нужно было трижды кипятить содержимое три дня подряд, каждый раз уменьшая количество микстуры на треть. Затем принимать по столовой ложке три раза в день на протяжении трех дней, и мы вылечимся.

Когда мы уходили, целитель вышел из своего кабинета со словами:

— Приятно видеть брата и сестру вместе!

Из чего я сделала вывод, что он, возможно, не очень понял нашу проблему, но Уолтер этого не слышал, и я не стала ему говорить.

— Больше смахивает на магию, чем на науку, — недоверчиво заметил он по дороге домой, и я вздрогнула. Мне вовсе не хотелось иметь дело с магией. Может, кто-то наложил на нас проклятие? Кто? Со мной в тюрьме сидела молоденькая девочка с Гаити. Ей не понравилось, что я на нее уставилась, и она ткнула в меня двумя пальцами, словно я сам дьявол, и пожелала мне всяческих несчастий, Я действительно на нее смотрела, потому что она была такой отчаявшейся и такой красивой. С роскошной копной черных волос, собранных в огромный узел на затылке, скрепленный красной лентой, которую никто не смел у нее забрать из страха быть укушенным, стройным изящным телом и прекрасным лицом. Но вряд ли это она. Она была не в себе и непрестанно выла и занималась вуду у себя в камере. Сомневаюсь, что проклятия сумасшедшей могут оказать такое воздействие. Это могла быть Дорис, но у нее есть более очевидные способы продемонстрировать свою одержимость, вроде попытки соблазнить Уолтера. И уж она-то скорее постаралась бы меня состарить, а не омолодить.

Когда мы вернулись в мастерскую, то обнаружили сидящую на ступеньках Этель с мужчиной, которого она представила как Хасима. Я была так рада ее видеть, убедиться, что она вовсе не собиралась меня шантажировать. Наоборот, похоже, они решили шантажировать Дорис. Я могла бы ей сказать, что из этого вряд ли что-то выйдет, но они и сами в этом убедились. Хасим, которого Этель вроде бы подцепила на улице возле Хилса и привела в Тавингтон-Корт, решив подзаработать немного деньжат, оказался секьюрити, работающим в телекомпании, где блистала Дорис, и отнюдь ей не симпатизировал. Похоже, Дорис пользуется популярностью у зрителей, но не у коллег.

Уолтер был порядком шокирован, узнав, что Этель «работает на улице», как он высказался в несколько викторианском стиле, и мне пришлось ему объяснять, что в тюрьме быстро учишься быть практичным. После того как тебе пару раз устроят «голый» шмон, тебя перестает волновать, что происходит с той или иной частью твоего тела. Рождение ребенка дает примерно такой же эффект: все выставлено на всеобщее обозрение — врачам, акушеркам, медсестрам и санитарам, мужчинам и женщинам. Что влияет на последующее мировоззрение. Я была уверена, что Этель не собирается заниматься этим постоянно. Как и многим новичкам, ей повезло, и она встретила Хасима, который вроде бы стремился к длительным отношениям, так что теперь она предоставляла ему свои услуги задаром. В какой-то мере в этом есть и моя вина, если тут вообще кто-то виноват. Я предоставила Этель жилье, но не поинтересовалась, есть ли у нее деньги на еду и питье, а в холодильнике у меня было совсем пусто.

Я не спросила у них, что было на пленке. Я, в общем-то, примерно знала. И знала, что Уолтер избавился от тех миазмов похоти, которыми отравила его Дорис и с помощью которых она привлекла к себе Барли. Похоже, чтобы стать роковой женщиной, требуется вовсе не загадочность, страстность или сонная экзотичность. Просто от посредственности ее отделяет расстояние гораздо большее, чем других женщин. Такие создания гордо шествуют по миру, и горе тому, кто с ними столкнется. Они лишены каких-либо нравственных принципов и преследуют только свои личные интересы. Одна такая разрушила мой брак, но подарила мне Уолтера. Ее портрет уже закончен и стоит лицом к стене. Тело стало более изящным, но ожерелье от Булгари по-прежнему украшает белую безупречную грудь леди Джулиет. Уолтер говорит, что не гордится этой работой, но и не стыдится ее. Он ощущает свою общность с Гойей. Краска на картине перестала течь и трескаться, и лицо Дорис остается таким, каким его изобразил Уолтер, подправленное и в профилактических целях закрепленное слоем лака.