— Это относится не только к Лиону, — заметила тетушка Амели. — Такую же картину можно наблюдать и в других городах Франции — в Лилле, Ренне, Тулузе, Бордо или Марселе. Что вы хотите: как только у человека появляется слишком много денег, слишком много слуг, а делать ему нечего, он ищет способы развлечься! Так что же было дальше?

— С помощью денег и при сочувственном участии моей бабушки с материнской стороны, презиравшей зятя и никогда этого не скрывавшей, и крестного моей матери влюбленным удавалось находить редкие моменты для встреч, чтобы отдаться любви, которая приходит лишь однажды. Потом мама забеременела, и им пришлось расстаться. Не без труда: мой отец, я говорю о Жиле Вобрене, хотел, чтобы мама развелась с мужем и вышла за него замуж. Но это означало грандиозный скандал и отлучение от церкви. Моя мать сразу бы стала «неприкасаемой».

— Она бы жила в Париже. Это бы меняло дело, — сказал Альдо.

— Это бы ничего не изменило, — отрезала маркиза. — В Париже, как и в Лондоне, Риме, Мадриде или Тимбукту, разведенную женщину не принимают в свете. Второй брак в этом случае расценивается как сожительство. Решением проблемы стал бы только добровольный уход супруга в мир иной…

— К несчастью, председатель магистрата Фожье-Лассань, чью фамилию я ношу, отличался железным здоровьем, хотя он и был на двадцать пять лет старше моей матери. Моя мать стала вдовой только после крушения поезда Париж — Лилль…

— А зачем ему понадобилось ехать в Париж? — задала вопрос Мари-Анжелин.

— Насколько мне известно, его пригласили на съезд европейских магистратов. Благодарение Богу, он не взял с собой в поездку мою мать! В действительности, он никогда и никуда ее с собой не брал. Мать не выезжала за пределы Лиона и его окрестностей. А Фожье-Лассань ни разу не усомнился в том, что я его сын. Но это не значит, что он был полон любви ко мне. Главное, чтобы я был здоров, — я же должен был стать продолжателем рода, — хорошо учился и прилично вел себя за столом. Я ни разу не видел с его стороны проявления отцовских чувств, но, если я совершал какую-нибудь глупость, он не давал мне спуску…

— У вас есть братья или сестры? — спросил Альдо.

— Никого. Я иногда думаю, что он был, к счастью, бесплоден. Но магистрат был о себе слишком высокого мнения, чтобы допустить подобную мысль, и поэтому винил мою мать в том, что она родила только одного ребенка. В действительности — я говорю об этом с огромным сожалением, — его смерть стала настоящим освобождением для моей матери и для меня.— А какова из себя ваша мать? — поинтересовалась тетушка Амели.

— Я попробую угадать, — сказал Альдо. — Она очень красива, брюнетка с черными или серыми глазами, смуглая…

— Вы глубоко заблуждаетесь, — прервал князя молодой человек, явно удивленный этим описанием. — Моя мать все еще очень красива, но у нее белокурые волосы и прозрачные, как родниковая вода, глаза. Мы с ней очень близки, поэтому после смерти председателя она сразу же рассказала мне правду. В ту пору мне было пятнадцать лет…

— Не был ли шок слишком сильным? — встревожился Адальбер.

— Вы не поверите, но я испытал огромное облегчение. Мысль о том, что с возрастом я стану похожим на председателя, леденила мне кровь.

— Но разве не по его примеру вы стали должностным лицом?

— Он здесь совершенно не причем. Мне всегда были интересны правосудие и буква закона. Это крайне забавляло моего настоящего отца. Он говорил, что и в мыслях не держал обзавестись сыном, который отправляет людей на эшафот.

— Когда вы с ним познакомились? — спросил Альдо.

— Через день после гибели председателя. После моего рождения Вобрен ни разу не показывался в Лионе, но, узнав новости, он сразу же написал моей матери. Вот почему я много раз гостил у него в Париже. Мы так хорошо понимали друг друга! Мы даже дважды вместе путешествовали: один раз в Италию, а второй — в Австрию и Венгрию. Он открыл для меня Версаль и Трианон. Я со страстью читал газеты, в которых рассказывалось, как вы в прошлом году вывели на чистую воду «Мстителя королевы». Как мне хотелось быть там с вами! Увидеть всех этих людей и леди Кроуфорд…

Обменявшись взглядами заговорщиков с тетушкой Амели, Альдо намеренно сменил тему разговора. Он не представлял, как сможет сообщить этому милому мальчику о том, что в ту пору его отец был без ума от прекрасной Леоноры, хотя раньше он уже терял голову из-за Полины Белмонт и цыганки-танцовщицы Варвары Василевич. Три неотразимые брюнетки! И на каждой из них Вобрен собирался жениться! И если американка, до сих пор способная кружить головы, смогла бы стать вполне достойной мачехой для юноши, то можно было только догадываться, с какими чувствами будущий прокурор республики принимал бы в своем доме цыганский табор и родственников, обладающих многочисленными талантами, основным из которых было меткое метание ножа!

— Отчего ваш отец никогда о вас не рассказывал, хотя я был его самым старым и, как мне кажется, самым лучшим другом? Не скрою, что это меня опечалило…

— Не стоит огорчаться! Этот факт никоим образом не омрачает тех искренних дружеских чувств, которые отец к вам питал. Просто он предпочитал держать наши отношения в тайне. Разве может человек быть одновременно самым известным холостяком Парижа и отцом такого верзилы, как я?

— Я бы принял вас и как его крестника.

— Не думайте, что я его об этом не просил. Но отец так и не согласился. У меня создалось впечатление, что он боялся, что я могу и вас полюбить как отца. Он считал вас слишком привлекательным человеком. И я ничего не знал о его женитьбе на юной мексиканке. О свадьбе и о его исчезновении я узнал из газет. Тогда, желая хоть что-то прояснить, я отправился к мэтру Бо… Правда, он сам мне написал.

— Нотариус? Так он знал о вашем существовании?

— Он был единственным посвященным в нашу тайну. Это было необходимо, чтобы отец мог сделать меня единственным законным наследником.

Адальбер, не подумав, тут же отреагировал:

— Так вот зачем вы пришли в дом этой ночью? Вы желали составить опись?

— Это на вас совсем не похоже, Адальбер! Вы никогда не говорите глупостей! — запротестовала мадам де Соммьер. Хотя по тому взгляду, которым Франсуа-Жиль наградил провинившегося египтолога, можно было догадаться, как он в будущем будет произносить обвинительную речь.

— Нет, — сухо ответил он. — Я хотел побывать в логове, этих людей, чтобы найти какие-то следы…

Любые следы! Я не предполагал, что окажусь лицом к лицу с абсолютным доказательством их вины. И так как вы не пожелали вызвать полицию, я сам отправлюсь на их поиски!

На этот раз в разговор вмешалась Мари-Анжелин, до сих пор хранившая молчание:

— Минуту! Сначала вы должны узнать, почему мой кузен и господин Видаль-Пеликорн предпочитают, чтобы весть об убийстве пока не распространялась. Речь идет о жизнях других людей, и, возможно, их собственных…

Не позволяя никому прервать ее, почти не переводя дыхание, она объяснила, в какой ситуации оказался Альдо.

— Если об убийстве узнают до того, как истекут три месяца, отведенные князю на поиски, убийца поймет, что его шантаж провалился. Тогда он возьмет других заложников, а это могут быть дети Альдо, его жена, Адальбер или наша маркиза! Надеюсь, вы можете это понять? — закончила она.

— Да, я все понял и прошу меня простить. Но вы должны признать, что есть человек, виновный в смерти моего отца. Поэтому я намерен подобраться поближе к этим мексиканцам! Если они уехали в Биарриц, значит, я тоже туда поеду! И не позднее, чем завтра…

— И что вы станете там делать? — В голосе Альдо явно слышалось раздражение. — Вы не знаете, где они остановились, а Биарриц достаточно велик!

— О, я их найду. Такие люди не могут остаться незамеченными. Так я понял из ваших слов. А теперь мне остается только поблагодарить вас, — добавил он вставая, — и спросить, где я могу найти такси…

— В такой час? — удивилась маркиза де Соммьер. — Вам уже приготовили комнату.

— Прошу вас, не смущайте меня. Там, в особняке отца, горе настолько захватило меня, что я позволил увести себя, будто ребенка. Ваш столь теплый прием меня немного успокоил, но теперь я должен кое-что сделать сам!

— Не забывайте только смотреть под ноги, — уступил Адальбер. — Я собираюсь домой и отвезу вас в гостиницу. Ты одолжишь мне машину? — обратился он к Альдо.

— Разумеется!

Прощание было коротким. Франсуа-Жиль пообещал дать о себе знать и ушел вместе с Адальбером. Тетушка Амели взяла Альдо под руку, чтобы дойти до маленького стеклянного лифта.

— Если подумать, — сказала она, — то мальчик в чем-то прав. Мне неприятна мысль о том, что несчастный Вобрен будет лежать и гнить долгие недели в этом ящике…

— А что люди делают в обитом изнутри гробу? — бросила Мари-Анжелин.

— Такие рассуждения вы можете держать при себе, План-Крепен! Это дурной тон! — Маркиза повернулась к Альдо: — Я думала, что при наличии такой улики Ланглуа придется подписать ордер на арест мексиканцев. Как только эта семейка окажется за решеткой, угроза, которая висит над тобой, сразу же исчезнет.

— Но мне угрожают не дон Педро, не его сын и, тем более, не две женщины. Угроза исходит от главаря банды, нанятой Мигелем в Нью-Йорке. Я уже спрашивал себя: а являются ли Варгасы и Ольмедо хозяевами положения и не попались ли они в свою собственную ловушку?

— Откуда такие мысли?

— Меня навела на них последняя записка Вобрена. Вспомните, в ней он просил меня «беречь ее». Речь могла идти только об Изабелле. И вы сами, тетушка, говорили мне, что, донья Луиза, несмотря на ее скверный характер, не произвела на вас плохого впечатления. Более того, эта дама до сих пор считает, что Вобрен украл подлинное ожерелье.