— Учитывая то, что вы мне только что сказали, полагаю, что вы не должны ничего от меня скрывать. Не могли бы вы начать свой рассказ с того вечера, когда за вами на улицу Альфреда де Виньи приехала черная машина?

— Откуда вы об этом знаете? — изумленно выдохнул Альдо.

— Ну, это просто! Я поручил инспектору Лекоку присматривать за вами, только так, чтобы наблюдение вам не мешало. Пока вы оставались дома, ему было нетрудно осуществлять слежку. Одному богу известно, почему в тот вечер Лекок задержался на своем посту, но он видел, как вы уезжали. Он сел на велосипед, чтобы поехать за вами следом. Перед тем как он потерял машину из вида, она ехала в сторону Булонского леса и ворот Дофина. От себя добавлю, что автомобиль развил слишком большую скорость, чтобы его можно было догнать на велосипеде, и потом у него лопнула шина!

— Ваши инспекторы до сих пор ездят на велосипедах? Я полагал, что после Клемансо[60] и его «Бригад Тигра» у вас есть…

— Разумеется, машины у нас есть. Но Лекок заядлый велосипедист, и он даже хотел принять участие в гонке «Тур де Франс». И он такой упрямый! Теперь рассказывайте вы, Морозини!

— Весь ужас в том, что если я предупрежу полицию…

— То пленника убьют! — усмехнулся Ланглуа. -Классическая угроза! Простите меня, Морозини, если я вас шокирую, но, по-моему, Вобрен уже давно мертв! Вполне вероятно, что он погиб вечером в день свадьбы. Иначе как объяснить поспешный переезд мексиканцев на улицу Лиль? Эти люди знают, что Жиль не вернется и не потребует у них отчета.

— Чего же вы ждете? Почему не арестуете их?

— За что? Вам прекрасно известно, что госпожа Вобрен может делать все, что ей заблагорассудится… Но мы отвлеклись. Продолжайте!

Альдо потер усталые глаза и вздохнул:

— Наверное, я действительно должен вам все рассказать! Я оказался перед глухой стеной!

И он посвятил Ланглуа в подробности всех своих злоключений: он поведал о встрече в Булонском лесу о визите к Еве Рейхенберг, о посещении замка Бушу. Альдо не упомянул только о маленькой баронессе, которая не имела никакого отношения к этой истории.

— Таково положение дел, — закончил Морозини спой рассказ, получая из рук комиссара стаканчик с коньяком. — У меня есть всего лишь три месяца, чтобы найти коллекцию вееров, без сомнения, разошедшуюся по всей Европе… Кстати, о Лекоке! Если он видел автомобиль, то, должно быть, успел записать его номер, как это сделала Мари-Анжелин.

Ланглуа пожал плечами:

— Не уверен, что вы оцените юмор, но это была одна из машин посла Бельгии.

— С нее сняли номер или ее угнали?

— Скажем так: ее позаимствовали на время, воспользовавшись отсутствием посла. На другое утро шофер заметил, что один из автомобилей ночью выезжал из гаража…— Какое безрассудство!

— Вас это удивляет?

— Не слишком. Есть ли у вас новости от Фила Андерсона?

— Да, и они на французском! Он сообщил о том, что получил мое письмо, попросил меня «тряхнуть вам руку» и написал, что принимается за дело. И более ничего. Полагаю, нам следует подождать… Что вы намерены делать дальше?

— Полежать в ванне с сигаретой… Так мне лучше всего думается. Увидим, что из этого получится…


Когда Альдо приехал в особняк мадам де Соммьер, дома, кроме слуг, никого не оказалось. Маркиза и мадемуазель дю План-Крепен отправились на похороны в собор Святого Филиппа. Это означало, что по возвращении тетушка Амели будет пребывать в очень плохом настроении. Такого рода церемонии всегда вызывали у нее чувство, что она наблюдает за театральной репетицией в костюмах Именно так и случилось.

— Люди, присутствующие на похоронах, явно задаются вопросом: сколько вам может быть лет, и не сыграете ли вы в ближайшем будущем главную роль в подобной постановке! — ворчала она, вынимая длинные булавки с аметистовыми головками из некоторого подобия тарелочки с оборками из фиолетового муслина, служившего ей шляпкой.

— Зачем вы вообще ездите на похороны? Посылайте туда Мари-Анжелин!

— Чтобы все думали, что я уже лежу в агонии и можно надеяться на новый спектакль? Такого удовольствия я им не доставлю! Довольно об этом! Как твоя поездка?

— Великолепно, спасибо. Лиза вас целует, как и Мари-Анжелин.

— Твоя жена была в Вене?

— Она приехала туда, чтобы меня встретить. Но я обо все расскажу вам позже. Вы читали утреннюю газету?

— Да. Бедняга! Как же он разочаровался в жизни, если решил покончить с собой. Вода в Сене пока совсем еще ледяная!

— Он не сам свел счеты с жизнью: это убийство. Прямо с вокзала я заехал к Ланглуа, и он мне это подтвердил. Судя по всему, он умер уже некоторое время назад…

— Если я правильно поняла, — сказала Мари-Анжелин, — то его отпустили из особняка только для того, чтобы поймать в ловушку в другом месте, не так ли? Ему не следовало покидать дом. Нужно было брать пример с кухарки, которая смотрит во нее глаза и слушает в оба уха, но не вымолвит ни слова… В любом случае, у комиссара Ланглуа появился весомый повод, чтобы вернуться в особняк Вобрена, или я ошибаюсь?

— Какой же это повод? Сервон ушел сам, и все об этом знают! Мексиканцы чисты, как младенцы!

Во второй половине дня Альдо отправился на бульвар Османна в контору мэтра Лэр-Дюбрея. Он правил миром аукционных оценщиков и становился абсолютно несговорчивым, когда речь заходила об исторических украшениях. Морозини давно знал его, и встреча с Лэр-Дюбреем была подлинным удовольствием для князя, хотя, когда они сотрудничали в последний раз, вышла совершенно сумасшедшая история[61]. Но тем не менее его приняли очень тепло.

— Неужели вы снова обнаружили какие-нибудь драгоценности с сомнительной репутацией, дорогой друг? — спросил князя этот миролюбивый и достаточно сдержанный человек, немедленно загоравшийся, стоило только какому-нибудь более или менее знаменитому бриллианту заявить о своем существовании.

— Нет, на это раз ничего подобного. Я лишь хотел, чтобы вы рассказали мне о том, кому достались украшения императрицы Шарлотты Мексиканской, скончавшейся чуть более трех лет назад. Вы мне скажете, что вы не бельгиец, но она владела настоящими сокровищами, и я уверен, что вы так или иначе этим интересовались.

— Вы правы. А вы сами?

— В то время меня не было во Франции. Драгоценностями интересовался Ги Бюто, мое доверенное лицо. Когда я вернулся, он лишь доложил мне, что драгоценности не выставлялись на аукцион.

— А вы обращались к моим брюссельским коллегам?

— Нет. Я практически никого из них не знаю. Да и с вами им не сравниться, ведь все важные бельгийские аукционы проходят через ваши руки.

Мэтр Лэр-Дюбрей оценил комплимент, улыбнувшись, но не ответил на него, а добавил:

— К сожалению, мне почти нечего вам рассказать. Господин Бюто был прав: аукциона не проводили.

— Иными словами, наследники принцессы разделили драгоценности между собой. Возможно, вам известно, что именно каждый из них получил?

Оценщик выпрямился в кресле и сморщил нос, будто собирался чихнуть.

— Вас это удивит, но оказалось, что делить почти нечего…

— Нечего?! Это невозможно!

— Еще как возможно! Состояние этой несчастной достигало нескольких миллионов. Управление им доверили брату императрицы Шарлотты покойному королю Бельгии Леопольду II, как и наиболее ценные украшения, которые положили на хранение в банковский сейф. Когда же настало время открыть этот сейф, племянники и племянницы ожидали найти несметные сокровища, но там остались лишь украшения из жемчуга и аметиста…

— И все? Но куда же исчезли диадемы, которые достались Шарлотте в наследство от ее бабки, королевы Марии Амелии, вдовы Луи Филиппа? А убор из сапфиров, преподнесенный ей ее свекровью эрцгерцогиней Софией по случаю свадьбы? Или колье из крупных бриллиантов, подарок самого Леопольда II?[62] И это не считая…

— Дорогой мой князь, мне все это известно. Но вы, наверное, просто забыли, что король Леопольд потратил не одно состояние на свой проект в Конго[63]. И собственность его сестры не стала исключением, как, кстати, и ее украшения. Заметьте, что он считал себя вправе совершать подобные поступки. Содержание бывшей императрицы и ее жизнь в замке Бушу дорого ему обходились. Он просто вернул то, что потратил. А капиталы, по его мнению, были очень удачно вложены в грандиозную конголезскую авантюру. Как бы там ни было, факты таковы: содержимое сейфа испарилось, драгоценности рассеялись по всей Европе, они могли попасть и в Америку. Но простите меня за мою бестактность…

— Вы никогда не бываете бестактным, дорогой мэтр.

— Почему вы интересуетесь этими драгоценностями? Или, чтобы быть более точным, которую из них вы ищете?

— Ничего конкретного я не ищу, но я хотел бы узнать, что стало с коллекцией вееров.

— Удивительно! Это же не относится к сфере ваших интересов, не так ли?

— Вы забываете о том, что я в первую очередь антиквар. Кроме того, некоторые из этих милых сердцу императрицы вещиц были украшены драгоценными камнями, а другие — настоящие произведения искусства. Один из вееров я обнаружил в домике привратника замка императрицы Шарлотты. Я почти уверен, что его расписывал Буше. Императрица лично подарила веер жене привратника за то, что та спасла ее собачку!

— Вы туда ездили?

— Можно сказать, что я к вам прямо оттуда. Замок находится в идеальном состоянии, все интерьеры остались нетронутыми, мебель стоит на своих местах, но там нет ни одной безделушки, которую можно было бы без труда унести…

— Тогда почему вы не поехали в замок Лэкен и не попросили аудиенции у королевы Елизаветы? Ваше имя открывает перед вами любые двери, и вы с легкостью могли получить список всех тех, кто находился в замке на момент смерти императрицы Шарлотты. Вы бы узнали о том, что получили в наследство ее племянницы, эрцгерцогиня Стефания и принцесса Клементина. Думаю, вы могли бы с ними встретиться.— Я размышлял об этом, но не скрою от вас, что такая перспектива меня смущает. Особенно это относится к королеве, которая занята только музыкой и благополучием своих подданных. И никаких драгоценностей! Мне бы не хотелось предстать в роли торгаша перед такой женщиной!